– Ты изменял мне помимо этого случая? – Нет, – решительно произнёс он. – И даже во время полуторагодовалых отношений на расстоянии? – повела бровью я. – Не изменял. – И ты действительно бросил карьеру адвоката ради меня? Или же просто уже тогда начал понимать, что из тебя не выйдет толковый адвокат? – он промолчал целых пять секунд. – Так и знала. Спасибо за честность. Развернувшись, на сей раз я не останавливаясь и не оборачиваясь вышла из тесного, и душного кафе на просторную, и промозглую улицу. По крайней мере он сделал великое одолжение гражданам этой страны, избавив массу народа от очередного третьесортного служащего в и без того неидеальной, фантомной машине “справедливого” судопроизводства. Глубоко вдыхая отрезвляющий влажный воздух очередного серого осеннего утра, я шагала по направлению к своему автомобилю и думала о том, что конкретно в этом случае я виновата сама. По сути я была с этим человеком и позволяла ему быть рядом с собой не потому, что любила его, а лишь потому, что мне было удобно с ним: он мало задавал вопросов, мало трахался, мало требовал времени и тем более внимания, что не выматывало меня и прилично сберегало мои силы, то есть оставляло мне много времени для работы, которую я в своей жизни всегда ставила на первое место. У меня никогда не было семьи в нормальном её понимании, не было родителей, на примере которых я могла бы составить для себя хотя бы примерное представление о нормальных семейный отношениях. Нет, стоп… Я не из тех, кто все свои личностные проблемы без разбора спихивает на травмы детства, лишь бы только оправдать ошибки своего зрелого возраста или ошибки находящихся рядом с собой людей. Если я и виновата в своих провальных отношениях с Диланом, так только отчасти, и в них никак не виновны мои отсутствующие родители. Только настроение себе перед судом испортила этой совершенно дурацкой встречей… Нужно заректись, что больше никогда не позволю этому человеку присутствовать в моём пространстве ни единым звуком, не то что полноценным словом. А тем временем настроение продолжало ухудшаться. Стоило мне только подъехать к зданию суда, как мой автомобиль облепила толпа журналистов и фотографов, за последние три недели наводнившая Роар, словно слепни в неблагоприятный для их появления сезон. В итоге пришлось продираться через эту жаждущую сенсаций толпу, буквально локтями распихивая наседающих со всех сторон репортёров, которые, казалось, окончательно сорвались с моральных цепей и теперь были готовы растерзать меня на тысячи кусочков, лишь бы вырвать из моего горла хотя бы незначительный звук. Благо меня вскоре заметила пара охранников, приставленных к дверям здания суда – они оттеснили кровожадную орду в сторону от меня. Лишь немного мне полегчало только после того, как я сдала в гардероб свой изрядно помятый из-за продирания через толпу плащ и наконец встретилась с Арнольдом. Подойдя ко мне сзади, он, едва заметно коснувшись моей поясницы, поинтересовался, как я себя чувствую, и я ответила ему, что чувствую себя нормально, что было недалеко от правды, так как его появление действительно немного оттенило моё в целом паршивое настроение. И пусть я была не в настроении, предчувствуя опасность со стороны молодого судьи, поставленного на рассмотрение дела Ламберта, всё же я пребывала в полной боевой готовности. Сегодня я возьму за шкирки и вытащу на всеобщее обозрение подлеца, из-за действий которого были убиты мои родители и пострадали многие другие жизни. Завтра, послезавтра, а может и позже, но на судебную арену обозрения я обязательно вытолкаю пинками и то животное, которое растерзало не только моих родителей. Он ответит за свои зверства. Все ответят. Глава 65. Тереза Холт. 01 ноября – 09:45. Ещё задолго до того, как суд над Стэнли Ламбертом был признан обществом грандиозным, он уже обещал стать по меньшей мере самым ярким событием за последние несколько десятилетий в Роаре – первое место было отдано истории Больничного Стрелка. Хотя слушание и было открытым, из-за количества пострадавших от рук Ламберта и Маккормака, близких родственников жертв и побочных участников разбирательства, местá в зале суда были ограничены. Впервые за двадцатилетнюю историю существования здания суда вместительность его главного зала оказалась недостаточной, из-за чего в результате даже прессу ограничили в доступе: процесс изнутри будет освещать всего три канала. Повезло, что мы не в каком-нибудь Нью-Йорке, где залы судов, холлы и даже улицы гораздо более вместительные – там бы всем действующим лицам этого заседания действительно потребовались бы телохранители, так как журналисты, терроризирующие Роар и его окрестности уже третью неделю, отличались крайне агрессивным напором. На прошлой неделе одна матёрая журналистка явилась в школу имени Годдарда под предлогом поговорить с учителями об их погибшей от рук Больничного Стрелка коллеге Ванде Фокскасл, но не остановилась на учителях и, проникая в кабинеты младших классов, начала разыскивать Берека и дочь Ванды, Мэлори, чтобы пообщаться с детьми “с глазу на глаз”. В тот день я не отвела Берека в школу из-за толпы журналистов, отныне ежедневно поджидающей нас на подъезде в школу, но Мэлори Фокскасл в школе была, и та бестактная журналистка, давно атакующая семью Фокскасл, добралась до неё. Для обычной школы найти нового учителя в самом разгаре учебного года было бы сложно, но только не для школы имени Годдарда: после гибели Ванды Фокскасл администрация достаточно оперативно нашла замену миссис Фокскасл, взяв на должность учителя младших классов молоденькую мулатку мисс Паркер – её, как высоко оцененного и многообещающего молодого специалиста, переманили из обычной школы. Именно мисс Паркер отбила заплаканную до бордового цвета лица Мэлори от нахальной журналистки и её фотографа, а уже на следующий день, в одном из самых популярных новостных журналов штата Мэн, появилась статья с фотографией зарёванной малышки под авторством этой стервы: “Главные жертвы – дети”. С учётом того, что мать Мэлори Фокскасл в каком-то смысле была убита из-за меня – Лурдес и Ричард целясь в меня попали в неё – я не смогла отвести взгляд от той боли, которую эта лживая, нахальная, грубая мерзавка нанесла Фокскаслам. Байрон уже позаботился о том, чтобы эту журналистку, вместе с её криворуким фотографом, лишили профессиональной аккредитации. Это не умолит моей вины перед семейством Фокскасл, но хотя бы немного убаюкает мою боль… По крайней мере, я на это надеюсь. В зал суда всё ещё не впускали, поэтому мы стояли одной большой толпой в коридоре неподалёку от входа в него. Помимо всей моей семьи, рядом со мной находился Байрон, а вскоре к нам присоединились мать и брат Рины. Миссис Шейн за эти годы сильно постарела и в свои шестьдесят один выглядела минимум на пять лет старше своего реального возраста, а Грэм откровенно возмужал и покрасивел. Сначала Шейны обсуждали только радостный факт того, что личность убийцы Рины наконец установлена. Они нерушимо верили в то, что благодаря упорности действующего следователя Пейтон Пайк, убийца рано или поздно будет пойман. Однако после того, как к нам присоединилась жена Грэма, Джованна, все сразу же переключились на тему подмены младенцев. Ламберт поменял Джованну с Оливией Фейбер сразу после их рождения, и эта информация откровенно сложно воспринималась не только Джованной, Оливией и их родителями, но и их ближним кругом. Вскоре тема обсуждения перебросилась на коллегу Грэма Шейна, Раймунда Хоггарта, бывшего парня Рины, и его жену, и их новорождённую дочь, и таким образом все незаметно сосредоточились на беспокойстве о своих, и чужих детях. Моя мать так остро и так ярко сочувствовала пострадавшим от подмены детей родителям, что я, чтобы отвлечься от глубины её сочувствия граничащего с безотчетной болью, начала блуждать взглядом по небольшим скоплениям людей, неустанно прибывающим по коридору и неумолимо стремящимся ко всё ещё закрытым дверям зала суда. Вдруг заметив Оливию с её родителями – не биологическими, а теми, которые её воспитали – в компании с Пенелопой, Одриком и его отцом, мистером Лютером Темплтоном, я с силой сжала зубы, отметив, как их компания сосредоточена на взволнованном старике. Оказывается, в далёком прошлом Лютер Темплтон был одноклассником Ричарда Маккормака, и хотя не водил с ним дружбу, всё же его сильно задело, что он когда-то так близко знал Больничного Стрелка. Мистер Темплтон, в отличие от энергичного и хорошо сохранившегося Маккормака, в свои семьдесят четыре выглядел не очень бодро и даже болезненно, так что неудивительно, что его сын и невестка с таким беспокойством отнеслись к его непреклонному желанию присутствовать на суде над сыном Стрелка. По сути, Темплтоны пришли поддержать потрясённую Оливию и её гораздо более потрясённых родителей, а также растоптанную горем старшую сестру Пенелопы, Рене Ламберт, но как бы старик Темплтон не сдал свои позиции из-за всего этого стресса… Пока я смотрела на своих друзей издалека, гул из человеческих голосов, поднимающийся к высокому потолку коридора, вдруг резко начал разрастаться и становиться отчётливее. Прежде чем я поняла причину стремительного возрастания общего возбуждения толпы, я увидела, как моя мать, раскрыв рот от явно перехватившего у неё дыхания, с силой схватила отца за предплечье и вдруг совершенно потрясённым тоном, наверняка вызвавшим мурашки по коже не у меня одной, глядя куда-то в направлении входа, вдруг произнесла: – О, Говард, как эта девушка похожа!.. Никто не понял, что именно мама имела ввиду, но все – отец, я, Байрон, Маршалл, Астрид, Грир, Грация, миссис Шейн, Грэм и Джованна – мгновенно бросили свои взгляды в том направлении, в котором взгляд моей матери застыл, словно поражённый невидимой волной электрического тока. В коридор вошла Пейтон Пайк. Рядом с ней шёл следователь Арнольд Рид, и они, словно не замечая серьёзного волнения, которое в толпе вызвало их появление, невозмутимо продвигались вперёд по направлению ко входу в зал суда, напротив которого стояла наша компания. – Она похожа? На кого? – осевшим голосом, словно он знал ответ на свой вопрос, поинтересовался у матери отец, но ответа от неё он так и не получил. – Это следователь Пейтон Пайк, – вспомнив, что мои родители на протяжении последних трёх недель бойкотировали прессу, решила просветить их я. – Это она вела расследование… – меня неожиданно смутила реакция матери и растерянность отца, поэтому я решила, что они уже знакомы, может быть, косвенно… – Вы могли видеть её фотографии в прессе. – Это и есть Пейтон Пайк? – словно не слыша меня, мама продолжала напряжённо наблюдать за упорно не замечающей нас Пайк. – Нет, я прежде её никогда не видела. Я бы точно запомнила её. Я напряглась. С чего бы вдруг моей матери точно запоминать Пейтон Пайк? Растерянный же взгляд отца меня вовсе покоробил. Нет, они, должно быть, уже знакомы, ведь все признаки их знакомства с ней на лицо, но почему-то они пытаются это скрыть от присутствующих… Почему?.. – А ведь я её знаю, – вдруг совершенно неожиданно подал голос Грир. Сделав шаг в сторону от Грации, заслонившей ему обзор, и положив руки в карманы брюк, он, врезавшись взглядом во всё ещё ничего не замечающую Пейтон Пайк, начал раскачиваться с пяток на носки и обратно. – Однажды она заступилась за меня в старшей школе. Одного из моих обидчиков она окунула головой в унитаз, за что после её, в качестве наказания, заставили посещать внеурочные исправительные занятия, предназначенные для заядлых хулиганов. – Так значит, она местная… – процедил Грэм Шейн. – Этой девочке памятник нужно поставить! – полушёпотом, по-видимому опасаясь быть услышанной уверенно приближающейся к нам Пайк, воскликнула миссис Шейн. – Если бы не она, никто бы никогда не узнал о преступлениях Ламберта, и кто знает, сколько ещё бед он натворил бы с этими мерзавцами, своим отцом и дедом! – Дедом? – мгновенно напрягся мой отец. – Конечно! – миссис Шейн одарила моего отца крайне удивлённым взглядом. – Столько лет никто не мог разоблачить преступника, а здесь появляется эта девушка и спустя столько мучительных лет всеобщего ожидания раскалывает это дело голыми руками, словно сгнивший изнутри грецкий орех! Самый молодой главный следователь в истории города раскрывает грязные дела самого старого, бывшего следователя Эйча Маккормака! – Как?! Эйч Маккормак – дед Стэнли Ламберта?! – на сей раз очередь восклицать перешла к моему отцу. – Следователь Маккормак – отец Больничного Стрелка?! Я чуть не покраснела от неловкости перед услышанным. Не стоило моим родителям изолировать себя от прессы настолько, чтобы создавать вокруг себя столь серьёзный информационный вакуум. – Да уж, теперь она суперзвезда полицейского мира, – сверля взглядом неумолимо приближающуюся к нам Пайк, глухо произнесла стоящая между мной и матерью Астрид. – Она такое не любит… Должно быть, сложно такому закрытому человеку, как она, переносить столь пристальное, пусть даже любовное, внимание общественности к своей персоне. Как только Астрид договорила эти слова, Пейтон Пайк, проходящая на расстоянии трёх метров мимо нас, вдруг непроизвольно скользнула взглядом по всей нашей компании и, словив на себе мой взгляд и взгляд Астрид, отстранённо и совершенно безэмоционально кивнула в ответ на наши красноречивые кивки, и приветственные взмахи рук, поспешно посланные в её сторону. Она даже не задержала на нас внимания. Пайк совершенно безразлично отнеслась ко всем остальным людям, стоящим рядом с нами, а значит, кроме меня и Астрид, она всё же больше никого из нашей компании не узнала. Так почему же мои родители, увидев её, так напряглись?.. Глава 66. Пейтон Пайк. 01 ноября – 10:00. Суд начался весьма многообещающе. Ламберт, оправдав всеобщие надежды, отказался воспользоваться своим гражданским правом на адвокатскую защиту, после чего сразу признал свою вину в трёх организованных им незаконным и антигуманным путём беременностях его жены Рене Ламберт, а также признал свои действия по подмене в младенчестве Оливии Фейбер и Джованны Шейн, свою врачебную ошибку при принятии родов у Пенелопы Темплтон и свою вину в обвинении о пособничестве в краже младенца, осуществленную Ричардом Маккормаком и Лурдес Крайтон, и оформлении поддельных документов на новорождённых. Он также признал свою вину в двух других преступлениях, первом и последнем совершенных им – первое было связано с подменой младенцев, второе с оплодотворением неизвестной пациентки. Если бы он пошёл на сотрудничество до конца, суд бы прошёл гораздо быстрее, но он вдруг решил молчать, и в его молчании было что-то не так… Стоя за трибуной, Ламберт не отрывал от меня своего взгляда, который я трактовала, как злорадный. В минуты его пламенных признаний он очень сильно походил на террориста, словно наслаждающегося своими признаниями лишь потому, что у него есть знание, которого нет у остальных здесь собравшихся: здание заминировано – через считанные минуты и он, и все, кто услышал его признания, взорвутся на заранее заложенной им мине. Я не понимала, что может значить его злорадный взгляд, в конце концов, это он был загнанным в угол зверем, причём загнанным мной, но он смотрел на меня так, будто в его сознании мы были поменяны местами и именно он сейчас загонял меня в угол. Он что-то задумал. Но что он мог сделать без крепкой защиты? Разве что заявить, будто при аресте ему не были зачитаны его права, однако подобное заявление мне никак бы не навредило, так как его права были зачитаны своевременно и не мной. И всё же он смотрел на меня так, словно в его рукаве в эту самую секунду был припрятан туз, очень весомый, очень серьёзный, очень действенный, который ни я, никто другой не заметил. Что же это?.. Я понимала, что своим отказом комментировать два преступления, вину в которых он при этом уверенно признаёт, он тянет время – желает превратить своё дело в настоящее шоу, по которому позже какой-нибудь заинтересованный писатель напишет книгу, после чего по книге снимут полноценный сериал, и тогда его история облетит весь земной шар. О подобной славе мечтает бóльшая половина всех ненормальных. Так что же за действенный туз он припас в своём рукаве? Эта карта должна быть достаточно прочной, чтобы Ламберт позволял себе быть настолько самоуверенным… Настолько, что прямо сейчас создаётся впечатление, будто обвиняемый – дирижёр оркестра, и в эти минуты он доволен движением своей волшебной палочки: все здесь собравшиеся делают именно то, чего желает он – мы собрались, мы слушаем его страшные признания, мы напряжены от двух его несомненно страшных секретов… Что будет происходить дальше?.. Какую ноту дирижер дерзнёт заставить сыграть оркестр?.. После того, как Ламберт отказался комментировать два совершенных им преступления, вину в которых он трижды вслух признал, судья озвучил результаты ДНК-экспертизы, проведенной непосредственно перед началом суда. Озвученные результаты подтвердили врачебные преступления Ламберта: обвиняемый не являлся биологическим отцом троих своих дочерей, а Джованна Шейн и Оливия Фейбер действительно оказались детьми родителей друг друга. После зачитывания судьёй данных результатов, в зале поднялся гул, но судья повысил голос, после чего публика поспешно стихла. Теория о том, что Ванда Фокскасл могла являться девочкой №1, одной из двух неизвестных младенцев, подмененных Ламбертом в родильном отделении, не подтвердилась: её ДНК совпала с ДНК её родителей, а также с ДНК трёх её сестёр. Это открытие меня серьёзно разочаровало. Теория о подмененной в младенчестве Ванде Фокскасл, как о связующем звене, скрепляющем Стэнли Ламберта с его отцом и её убийцей Ричардом Маккормаком, была хороша. Даже слишком. Поэтому она и не оказалась реальной. Судья ещё раз спросил у Ламберта, не желает ли тот назвать имена оставшихся жертв, на что Ламберт ответил категорическим отказом. Уже направляясь в сторону скамьи подсудимых, Ламберт, проходя мимо меня в своём отражающем неестественный отблеск сером костюме, буквально прожег меня взглядом. На сей раз этот взгляд, нацеленный именно на меня, заметила не только я, но и близсидящие ко мне люди. Как только Ламберт занял своё место, Арнольд незаметным движением руки погладил меня по внешней стороне бедра, на что я никак не отреагировала, потому что в следующую секунду судья попросил занять место за трибуной для свидетельствования Тару Стюарт. От мгновенного удивления я даже не заметила, как не сдержалась и обернулась, чтобы убедиться в том, что к трибуне направляется действительно та самая Тара Стюарт, которую я знаю лишь со слов своего бывшего, а не её тёска. Но по коридору между двумя частями зала действительно шагала та самая Тара Стюарт, о которой этим утром, менее часа назад, я разговаривала с Диланом Оутисом. Занимая место за трибуной, она придерживала свой огромный живот, сильно контрастирующий с её тонкими руками, ногами и пугающе тощей шеей. Эта крашенная блондинка была красивой, но уже заметно замученной своей беременностью, явно подходящей к концу. – Что она здесь делает? – одними губами, без лишних движений, обратилась к сидящему справа от меня Арнольду я. – Только не говори, что она и есть последняя жертва Ламберта. Этого не может быть. Я лично просмотрела все его рабочие записи и проверила всех женщин, бывших у него на приёме – Тара Стюарт не значится среди его клиенток. – Я сам не понимаю этого появления, – напряжённым тоном процедил Арнольд, и мы замолчали, обратившись в настороженный слух. Судья начал: – Представьтесь, назовите свой возраст и место работы. – Тара Стюарт, тридцать четыре года. Я работаю официанткой в кафетерии “Синий фламинго”. Неужели… Не может быть. Ей тридцать четыре?! В каком месяце она родилась? Если ей исполнится тридцать пять до конца текущего года, значит она может подходить на роль подмененного младенца, на роль жертвы №1. Почему мне не сообщили о введении в дело нового свидетеля?! Нет, почему о нём не сообщили Риду?! Он ведь главный следователь в этом деле! А раз он ведёт дело Ламберта, значит его должны были уведомить… Я непроизвольно покосилась взглядом на сидящего рядом Арнольда, пытаясь понять, не умолчал ли он от меня информацию о должном участии в процессе любовницы моего бывшего, но мои опасные мысли быстро развеял судья: – Прошу занести в протокол: Тара Стюарт обратилась к суду непосредственно перед началом данного слушания, по причине чего сторона обвинения не была своевременно уведомлена о введении в процесс нового свидетеля. Итак, мисс Стюарт, расскажите суду, по какой причине Вы решили выступить. Женщина сделала глубокий вдох и, положив руки на трибуну, начала говорить слегка дрожащим голосом, который, впрочем, подпитывался едва уловимыми, вызывающими нотками: – Я была пациенткой доктора Стэнли Ламберта. Девять месяцев назад я обратилась к нему по причине беспокойства о нерегулярной менструации. Официальный приём у доктора весьма дорогостоящ, поэтому когда доктор Ламберт предложил мне прийти к нему на приём после окончания его официального рабочего дня, я, желая сэкономить деньги, с радостью согласилась на это предложение. – Мисс Стюарт, почему доктор Ламберт вдруг сделал Вам подобное предложение? Вы ведь были готовы оплатить приём у него, верно? Тара Стюарт так гулко сглотнула, что, кажется, её глоток услышали даже присяжные. – Да, я готова была заплатить. Но когда доктор узнал о том, что я воспитываю десятилетнюю дочь без помощи со стороны её биологического отца, он, как мне тогда показалось, пожалел меня и, чтобы не взыскивать с меня плату, предложил прийти на осмотр вечером, чтобы не регистрировать моё обращение официально. Вот почему я не видела её имени в списках его пациенток! Он всё провернул так, что никто бы не догадался, но… Почему Тара Стюарт? В Роаре десятки тысяч молодых женщин, так почему же он остановил свой выбор именно на ней? Причина: она беззащитна и одинока – едва ли может быть единственной и точно не может быть ключевой. – Продолжайте, – требовал судья. – Я обслуживалась у него всего лишь единожды… – она замялась. – А уже спустя месяц я обнаружила беременность. Я решила, что забеременела от проезжего туриста, с которым у меня была мимолётная интрижка, но что-то меня настораживало… – Что же Вас настораживало, мисс Стюарт? – Например то, что моя беременность, по всем признакам, наступила спустя две недели после моего последнего полового акта с мужчиной. Но такого не могло быть, я не понимала… Сначала я решила, что просто где-то произошёл сбой, что тест на беременность выдаёт неправильный результат, а мой новый гинеколог неправильно определяет срок беременности, но потом… Потом я прочитала ту статью… Про то, как доктор Ламберт оплодотворял свою жену. И тогда я вспомнила, что во время моего приёма у этого доктора была странность: во время осмотра доктор Ламберт прикрыл мой таз ширмой так, чтобы я не видела, что именно он делает. Прежде ни один доктор не осматривал меня подобным образом, но в тот момент я подумала, что так надо, и совершенно ничего не заподозрила… Он просто осмотрел меня при помощи приборов, после чего сказал, что со мной всё в порядке… Так я и думала. Но сейчас… Сейчас я почти уверена в том, что моя беременность – дело рук доктора Ламберта. Кто-то из присяжных тяжело выдохнул, и, после последнего сказанного слова пострадавшей, в зале поднялся гул. Судья, в последнюю секунду сдержавшись от употребления молотка, громким тоном обратился к обвиняемому: – Мистер Ламберт, как Вы прокомментируете обвинение, выдвинутое Вам Тарой Стюарт? Зал мгновенно затих, а мои руки до боли сжались в кулаки. Почему он выбрал именно эту женщину? Она – его первая и последняя жертва? Самая первая девочка, которую он подменил в роддоме и которую он, когда она выросла в женщину, против её ведома оплодотворил? Таким образом он замыкал круг своих преступлений? Это слишком жестоко… Слишком бесчеловечно… Не думала, что подобное возможно, но мне вдруг стало жаль Тару Стюарт так, как никого и никогда. Не знаю откуда, может быть мне рассказал Дилан, но я знала, что у этой женщины, матери-одиночки, давно не осталось родителей, как и других близких родственников. Если это правда, если Ламберт подменил её в младенчестве, значит, возможно, её биологические родители всё ещё могут быть живы и у неё даже могут иметься другие близкие родственники, способные её поддержать… Если всё действительно так, это будет означать, что Ламберт подменил ей целую жизнь, отобрал у неё семью, как его отец, Ричард Маккормак, подменил жизнь и отобрал реальную семью у Байрона Крайтона. Как подобное открытие вообще можно пережить?.. Как она с этим справится? Как справляется Байрон Крайтон?.. В этот момент я старалась не смотреть на Тару Стюарт, чтобы она вдруг не заметила в моих глазах жалость размеров вселенских масштабов к её персоне. Никто не заслуживает подобной участи. Это слишком жестоко…