– Черт возьми, да! – сказала я и вскочила. Мы так спешили покинуть комнаты, что открыли двери и одновременно выбежали из них. Спустя несколько секунд за нами последовал Питер. – Вы уже видели ванную комнату? – вздохнул он. – Кажется, в водостоке что-то умерло. – Будем надеяться, что оно действительно мертво, – проговорил Габриэль, и мы втроем прошли через парковку к окрашенной в красный цвет ретрозакусочной. Когда мы толкнули дверь, раздался звонок. Мы с небольшим подозрением зашли внутрь. Красные подушки сидений, тяжелые старомодные столы, барная стойка с пластиковыми табуретами и запах бекона, кофе и пирожных. В общем, могло быть и хуже. Когда мы стали искать место в нише, я также заметила, что музыка доносится не из музыкального автомата, как можно было ожидать. Здесь имелась настоящая маленькая группа: один парень играл на клавишных, второй – на потрепанной гитаре, а третий, максимум шестнадцати лет, пел в микрофон. Хоть он и брал не все ноты, ребята, кажется, действительно умели играть. Музыка меня не беспокоила, и когда Габриэль рассмеялся, всякая мысль о головной боли мгновенно исчезла. Я улыбнулась ему. – Пробуждает воспоминания? – Ах да… – Он мечтательно улыбнулся, глядя на парней, которые только что закончили играть хит Rolling Stones. – Все начинают с отстоя. Даже если это означает хреновую закусочную на окраине Голливуда. В конце концов, именно такие ребята добиваются наибольшего успеха, потому что они делают то, что им нравится. – Разве ты не раскрутился через YouTube? – спросил Питер, весело качая головой. – Ты никогда не чирикал в каком-нибудь баре. – Чирикал? – Габриэль возмущенно закатил глаза. – Этого я действительно никогда не делал! Моя музыка всегда была богом данным чертовым чудом! У девчонок висели плакаты со мной на стенах, когда ты еще выдавливал пубертатные прыщи. – Я на два года старше тебя, – невозмутимо отозвался Питер. Этому обсуждению, к счастью, помешала официантка, в опрятном переднике и с раскрытым блокнотом подошедшая к нашему столику. Парни заказали едва ли не все блюда, что имелись в меню, и я присоединилась к ним. Вероятнее всего, мы все равно проведем остаток дня здесь. Вскоре после этого перед нами появилась гора еды, я взяла чашку кофе, а группа начала играть песню, которая показалась мне знакомой. Питер тоже узнал ее и рассмеялся. Но только когда Габриэль скривился от досады, я узнала в этом отрывке любовную песню, которую он сочинил для Талии. – Чувак, это твоя сопливая песня! – ухмыльнулся Питер, вытирая слезы смеха. Певец настолько ее испортил, что она звучала почти как пародия. Габриэль спрятал лицо в руках и застонал. – Я сверну мальцу шею, – проворчал он. – О, я нахожу эту песню очень хорошей, а ты был безумно милым в пятнадцать лет, – призналась я, сжимая руку Габриэля. Он раздвинул пальцы и подмигнул мне, а затем усмехнулся. – Ты считаешь меня милым? – Тогда! – А сейчас? Я сделала вид, что мне нужно подумать об этом. – В основном раздражающим, – заявила я. – Не ври, Саммер, – надул он губы, и я снова рассмеялась. – Ладно-ладно. Если бы ты тогда так пел для меня, я бы сразу в тебя влюбилась, – заверила я, и в его глазах появилось сияние. – В самом деле? – вырвалось у него. – Да. Мое подростковое сердце билось бы только для тебя. Уже тогда твой голос звучал абсолютно идеально, – сказала я и только через секунду поняла, что проболталась. Я никогда не рассказывала ему, какое влияние оказывает на меня его голос. – Э-э-э, я имею в виду… – Вызов принят! – перебил меня Габриэль и встал. – Вызов? Какой вызов? – Я встревожилась, Питер только пожал плечами, а Габриэль решительно направился к ребятам. – О, предчувствую что-то нехорошее, – пробормотала я. У Питера округлились глаза. Мы оба вытянули шеи, чтобы наблюдать за Габриэлем и парнями. Не знаю, что он сказал, но они остановились и в замешательстве посмотрели на него. Габриэль махнул рукой и указал… на меня? Какого черта? Мальчики кивнули и покинули сцену, а он схватил микрофон и сел за клавишные. Потом прочистил горло и посмотрел на меня через всю закусочную. – Привет, Голливуд! – крикнул он в микрофон и развел руками, как обычно делал на большой сцене. Мы с Питером начали восторженно хлопать. Питер даже бросил картошку фри. Один из парней достал мобильник и начал снимать. Даже официантка и повар с удовольствием наблюдали, как Габриэль валяет дурака. – Меня зовут Габриэль, и я посвящаю эту песню девушке, которой отчаянно нужно влюбиться по уши. Желательно в меня. Он усмехнулся и подмигнул мне. Я покраснела, а Питер с энтузиазмом бросил очередную картошку фри. Габриэль весело фыркнул. – Кроме того, кто-то должен показать этим юнцам, как правильно петь эту песню. Мальчики явно расстроились, когда он назвал их юнцами, но Габриэль уже начал играть. Его пальцы коснулись клавиш, и хотя он начал с простых аккордов, вскоре к ним присоединилась мелодия, похожая на песню для Талии. Однако он играл немного иначе. В более низкой тональности. Медленно, почти лениво он начал добавлять электронный эффект. Когда Габриэль Блейзон открыл глаза и посмотрел на меня с улыбкой, я поняла, что у меня большие проблемы. Он начал петь. И пусть текст не изменился, песня казалась совершенно другой. Тогда это была песня влюбленного пятнадцатилетнего мальчика. Сегодня это звучало как песня человека, который точно знает, чего хочет, и в данный момент он хотел меня. Мое дыхание ускорилось, и с каждым совершенным звуком его тепло, казалось, проникало в меня. Берет мое сердце, Мой самый любимый грех, Любовь моя к небу возносит мечты, Для меня в этом мире существуем лишь мы. Каждую ночь ты в моих снах, Мое сердце сохрани в своих руках. Голос Габриэля стал более глубоким, почти чувственным, когда он спонтанно изменил последний куплет. Я знала это точно, потому что смотрела видео столько раз, что выучила текст наизусть. Вместо того чтобы меланхолично признаться Талии в своей любви, он прикусил нижнюю губу, а потом запел: О, детка, ты ко всему равнодушна, Твоя игра со мной к финалу приближается. Береги мое сердце, я все прощу, Ответь мне, и я тебя в него впущу. Габриэль перестал играть и посмотрел на меня своими серыми глазами. – И? Теперь ты безнадежно влюблена в меня? – хрипло спросил он в микрофон. Я засмеялась, закрыла лицо руками и посмотрела на него сквозь пальцы. – Давно, – прошептала я так тихо, что услышать мог только Питер. 26 Беспокойно ворочаясь на скрипучем матрасе в мотеле, я уставилась в темноту. Целую вечность я пыталась уснуть, но мне это не удавалось. Когда я бросила взгляд на телефон, была только половина десятого. Мы провели в закусочной весь остаток дня. После песни Габриэль снова сел рядом со мной и сделал вид, что ничего не произошло. Тогда Питер начал болтать. Это был отличный день. День, в который я, вероятно, смеялась больше, чем за всю свою жизнь. Но причина, по которой я чувствовала себя так хорошо, являлась в то же время и проблемой. Присутствие Габриэля почти полностью захватило меня, и мне пришлось полностью сосредоточиться на том, чтобы не показывать свое волнение. – Саммер? – внезапно спросил он сквозь тонкую стенку мотеля. – Да? – У тебя тоже есть тараканы в ванной? Я хочу в туалет уже два часа и не могу решиться. – Не… что? – встревоженно спросила я, резко подняв голову и увидев, как что-то ползет прямо по моему одеялу. Я испустила крик, который хорошо подошел бы жертве любого фильма ужасов, выпрыгнула из кровати и пулей вылетела наружу. Я даже не удосужилась захлопнуть за собой дверь комнаты, а просто толкнула соседнюю дверь и прыгнула к нему под одеяло. Габриэль взмахнул руками и едва не упал с узкой кровати, если бы я не прижалась к нему и панически не заорала ему прямо в ухо. Его взгляд метнулся к двери, как будто он ожидал, что в любую минуту сюда может войти убийца с поднятым ножом. – Саммер, что случилось? – поинтересовался он наполовину в ужасе, наполовину в восторге и крепко заключил меня в объятия. – Там… там… был…