– И тебе поздорову, – ответил воевода. – Прошу в шатер. Посидим, выпьем вина да поговорим о делах. – Я думал, мы уж все обговорили, – возразил Еремей, в планы которого, похоже, не входило надолго задерживаться в гостях. – Всегда есть о чем переговорить, коли такие дела затеваются. Каждый раз вылезают какие-нибудь мелочи, которые не мешало бы и уточнить. Лука, приглашай товарищей Еремея к столу. – Слушаюсь, – отозвался десятник особистов. Воевода, может, и возразил бы, да понимает, что здесь не его слово решающее. Воины Михаила вроде и держатся расслабленно, но в то же время при оружии, хотя он сам и бездоспешный, в обычной рубахе-косоворотке. Впрочем, а чего еще можно было ожидать, отправляясь на подобную встречу. Еремей соскочил на землю, кивком давая понять сопровождающим, что те могут воспользоваться гостеприимством пограничников. Вот и ладно. Не хотелось бы обострять на ровном месте. Решать вопросы полюбовно куда сподручней. Прошли за кусты так, чтобы их не могли рассмотреть и расслышать. Разговор мог выйти непростым. И лучше бы без свидетелей. Оно всегда легче договариваться, когда келейно. И уж тем паче, если в наличии расстеленное одеяло с кувшинами вина и сбитня, да большим блюдом с исходящим паром мясом. Выпили по первой чарке вина. Отрезали по ломтику мяса. После чего воевода выразительно посмотрел на Михаила. Тот усмехнулся, тряхнул головой и, поднявшись, отошел к одному из кустов. Откинул одеяло, развязал тесьму на одном из четырех кожаных мешков и, сунув вовнутрь руку, извлек пригоршню монет. – В каждом из них по три тысячи. Все как условились, – возвращаясь к столу, произнес Михаил. Взял кружку с вином, отсалютовал ею и пригубил терпкий напиток. Кстати, местное и ничуть не уступит ромейским. Святославичу развивать бы виноделие. Рынок сбыта просто огромный. И княжество стоит на одном из основных маршрутов вглубь русских земель. А он все походами грезит да желает заполучить Черниговское княжество. – Только тут есть одна загвоздка, – вернув кружку на одеяло и потянувшись к мясу на ребрышке, произнес Михаил. – И какая? – Просто так я тебе деньги дать не могу. Сумма-то немалая. Сам посуди. Сегодня ты деньги возьмешь, я князя устраню, а завтра ты скажешь, что не рад моим купцам. – То есть слову моему у тебя веры нет? – Еремей, вот только без обид. Мы тут сидим и умышляем против князя, а ты о крепости слова. Нешто ты ему присягу не давал. Не надо на меня так-то глядеть. Я поди тоже не мальчик. И за клинок не стоит хвататься, драться мне с тобой не с руки. Как и тебе со мной. Опять же я ить тоже в вечной дружбе клялся. Олег, тот и вовсе крестил двух сыновей Мономаха. Чуть не братьями были. А теперь что? Волками друг на дружку смотрят. – К чему ты ведешь, Михаил? – Расписку ты мне напишешь, что получил от меня двенадцать тысяч милиарисиев для водворения на стол тмутараканский сына Олега Святославича Игоря. – А ты меня потом той писулькой за причинное место держать станешь, – хмыкнул воевода. – А ты еще не понял, Еремей? Ты уже в моих руках, – хмыкнув в ответ, произнес Романов. – Хочешь сказать, что либо я пишу тебе расписку, либо ты меня и людей моих тут порешишь? – Ты голос не возвышай. Не надо. Не услышат тебя твои вои. – Ах ты… Еремей атакующей коброй рванулся к Михаилу. Но тот с легкостью ушел в перекат, разрывая дистанцию, и поднялся на ноги, готовый отразить очередную атаку. – Да тихо ты! Спят они. Через час проснутся свежие и бодрые, – выставив руки в примирительном жесте, произнес Михаил. Воевода уже с обнаженным мечом буравил его свирепым взглядом. – Спят, – убежденно повторил Романов. – Ну, вот какой мне смысл их убивать? – А если не сговоримся? – не отводя взгляда, произнес Еремей. – Сговоримся. Выхода у тебя иного нет. – С чего бы это? – С того, что у меня письма дяди Евгении, в коих он хвалит племянницу за то, что она столь ловко подготовила заговор и окрутила верного Олегова воеводу, Еремеем прозывающимся. Что сделает князь, когда то письмо окажется у него? Хватит уже ребячеством заниматься. Поди о серьезных вещах говорим. Клинок убери. Страха Михаил не испытывал. Перед ним, конечно, опытный воин. Но и его не в дровах нашли. И то, что из оружия только нож в руках, которым мясо резал, ни о чем не говорит. Еще несколько мгновений, и меч Еремея со стальным шелестом вошел в ножны. Нет у него ходу назад. Только вперед. Даже если Олег только узнает о том, что воевода путался с его ныне покойной женой, ему конец. Не тот человек Святославич, чтобы прощать такое. Одно дело – бывший полюбовник еще до замужества. И совсем иное – вот так. А доказать это проще простого. Вон она, Анисья. А тут еще и письма дяди Евгении. Так что расписка за деньги – это всего лишь еще одна гирька, которая в принципе уже ничего не решает. Конечно, есть вероятность, что Еремей раскается и пойдет к князю с повинной, рассказав тому о планах Михаила. Но, по сути, это ничего не изменит. Если кто-то очень хочет добраться до другого, то он это непременно сделает. Спасти тут может только упреждающий удар. Все иные меры противодействия лишь усложнят задачу исполнителю и отдалят неизбежное. Так, собственно говоря, и было в случае с Романовым. Его непременно достали бы. Но вмешательство Комнина пресекло эти попытки на корню. К слову, это не император устроил охоту на Михаила, а глава рода Мелиссин в отместку за гибель Досифея. Бог весть, чем там Алексей ему пригрозил, однако охота прекратилась. Борис, конечно, мух не ловил, но пока все было спокойно. Воевода еще какое-то время смотрел на Михаила, потом опустился на одеяло и, наполнив стакан вином, махом опрокинул прямо в глотку. Недовольно фыркнул и повторил. Романов тем временем сел на свое прежнее место и подобрал кусок мяса. Отрезал ломтик и отправил в рот. Приготовлено хорошо. В меру жесткое, так, чтобы жевать, а не по небу языком размазывать. – Ну и на чем тебе ту расписку писать? – наконец произнес Еремей. – Лука, – повысив голос, позвал Михаил. – Здесь я, – отозвался десятник. – Что там гости? – Спят как младенцы. – Это хорошо. Принеси ящик с принадлежностями. – Слушаюсь. Внутри принесенного походного гарнитура находились все имеющиеся на сегодняшний день писчие принадлежности. Восковые таблички, пергамент, бумага, береста, чернила, перья, песочница и стилус. На выбор. Правда, воск под это дело не годился категорически. Его можно использовать только как черновик и не более. Здесь же вопрос серьезный. Еремей хмыкнул и указал на пергамент, несмотря на редкость бумаги, самый дорогой материал для письма. Он, конечно, известен куда раньше. Зато его можно использовать неоднократно, выбеливая написанное. А потому и цена на него выше. Ну а местные ревностно следят за тем, чтобы и выглядеть соответственно, и чтобы корреспонденция была написана на достойном носителе. Кто сказал, что понты родились на Кавказе. – Анисью с собой забери, – закончив писать, произнес Еремей. – И в мыслях не держал оставлять тут, – пожав плечами, произнес Михаил. – Вот и ладно. Мне она тут тоже без надобности. Если только прирезать. Ну, чего глядишь? После смерти Евгении пропала, а тут вдруг появилась. Думаешь, минует пыточную? – Я так и подумал, – кивая, произнес Романов. Забрать ее и дать защиту он собирался в любом случае. Причем не просто так, а обеспечит безбедную жизнь. Конечно, размахивать, как транспарантом, не станет. Это лишнее. Но кому надо, будет знать, что он своих не бросает. – Мой хан. – Воин, вошедший в юрту, замер на пороге, склонив голову и прижав руку к груди. – Проходи, Метигай. Что-то случилось? Отчего ты прискакал в стойбище с дальнего пастбища? – поинтересовался Кучуккан. – У Лошадиного ручья стоит отряд половцев во главе с великим ханом Шаруканом. – Что? От расслабленной позы возлегающего на подушках хана не осталось и следа. Он подался вперед, словно насторожившийся зверь. Русич, конечно, обещал ему помощь. Но до него сейчас далеко, а один из опаснейших половецких ханов стоит под его стойбищем. Интересно, а откуда он прознал, что Кучуккан теперь не является его данником. Он ему эту весть не отправлял. Михаил также обещал не распространяться. Вот заявятся по осени за данью, тогда и узнают. Это время не очень-то подходит для войны в степи. Повадки русича, обосновавшегося на реке, известны всем. Он с готовностью пускает огненные палы по пастбищам, выжигая траву и оставляя обширные стада без корма. Именно из-за этого кочевники все серьезнее смотрят на вопрос заготовки кормов на зиму. С каждым годом появляются новые постоянные поселения, где обосновываются невольники и скирдуется сено. А там придет зима, время, когда кочевники стараются не ходить в набеги. Зато русичей снега не останавливают, и Михаил обещал удивить половцев настолько, чтобы они позабыли о своих данниках. А слов на ветер он не бросал. Одна беда – Шарукан узнал о сговоре слишком рано. – Сколько их? – поинтересовался хан. – Сотня воинов. – Только сотня? – удивился Кучуккан. – Да, мой хан. Шарукан сказал, что пришел не с войной, а желает с тобой говорить. И чтобы о его приезде никто не знал. – Хорошо. Найди Темира и скажи, что я приказал собирать личную сотню. – Слушаюсь, мой хан. Сборы были недолгими. Не тот случай, чтобы затягивать с выездом. Не стоит заставлять ждать такого человека, как Шарукан, именем которого матери пугают детей, причем не только среди русичей, но и в юртах кочевников. До дальнего пастбища они добрались еще до полудня. Все оказалось именно так, как сообщил Метигай. Половецкий хан прибыл в сопровождении всего лишь сотни воинов, расположившихся на отдых и готовивших обед. Как сообщил старший отряда пастухов, за овец, пошедших на еду, они заплатили честную цену. Причем наотрез отказались от угощения. Дурной знак. – Здравствуй, Кучуккан. Присаживайся. Овцы в твоих отарах выросли нежные и невероятно вкусные. Я просто таю от удовольствия, – приветствовал его Шарукан. Слова вроде бы и добрые, и на губах доброжелательная улыбка. Но вот взгляд не предвещает ничего хорошего. Впрочем, выбор у печенега невелик. Конечно, силы у них сейчас равные, и шансы избавиться от этого степного волка высоки. Но кто сказал, что на этом его неприятности закончатся, а взбешенные половцы очень скоро не подступятся к его стойбищу.