— Нет, — протестует Роза. — Отошлите их. Два фельдшера в синих комбинезонах вваливаются в прихожую и втаскивают за собой каталку. На ней дефибриллятор и другое оборудование. Роза качает головой: — Нет-нет. Я в порядке. И ни в какую больницу не поеду. В двери появляется встревоженный Эд. Заглядывает. — Какие проблемы, мэм? Один из фельдшеров, блондин с бледно-голубыми глазами, подходит к дивану и пристально смотрит на Розу. Потом переводит взгляд на Скарпетту. — Никаких. — Роза машет рукой. — Серьезно. Пожалуйста, уезжайте. Я просто упала в обморок. Вот и все. — А вот и не все, — вступает Марино. Обращаясь к Розе, он смотрит на блондина. — Мне пришлось вышибать чертову дверь. — Не забудь починить, прежде чем уйдешь, — бормочет Роза. Скарпетта представляется, объясняет, что Роза, судя по всему, смешала алкоголь с оксикодоном и потеряла сознание. — Мэм? — Блондин наклоняется к Розе. — Сколько вы приняли алкоголя и оксикодона? И когда? — Три таблетки. На одну больше обычного. И немного вина. Может быть, полстакана. — Мэм, нам нужна полная ясность, так что будьте откровенны. Скарпетта подает ему пузырек и поворачивается к Розе: — Принимать по одной таблетке через четыре — шесть часов. Ты приняла на две больше. И при этом доза уже большая. Думаю, тебе нужно поехать в больницу, убедиться, что все в порядке. На всякий случай. — Нет. — Ты их растолкла, разжевала или проглотила целиком? — спрашивает Скарпетта. Если таблетки растолочь, они растворяются быстрее, и оксикодон соответственно высвобождается и абсорбируется тоже быстрее. — Проглотила целиком, как обычно. Ужасно болят колени. — Она смотрит на Марино. — Не надо было двигать диван. — Не хочешь ехать с этими чудесными ребятами, я тебя отвезу, — предлагает Скарпетта, чувствуя на себе взгляд блондина. — Нет. — Роза упрямо качает головой. Марино видит, что блондинистый фельдшер пялится на Скарпетту. Раньше он обязательно встал бы между ними. Но не теперь. Самый тревожный вопрос еще не прозвучал: почему Роза принимает оксикодон? — В больницу я не поеду, — стоит на своем Роза. — Не поеду. — Что ж, похоже, вы нам не нужны, — говорит медикам Скарпетта. — Но все равно спасибо. — Я слушал вашу лекцию по детской смертности несколько месяцев назад, — улыбается ей блондин. — В Национальной академии судебной медицины. На жетоне имя — Т. Теркингтон. Она совсем его не помнит. — И какого черта ты там делал? — спрашивает Марино. — В НАСМ только копы. — Работаю следователем в департаменте шерифа округа Бофорт. Они меня туда и послали. Уже заканчиваю. — Ну не странно ли? — вопрошает Марино. — Если так, то чем ты занимаешься здесь, в Чарльстоне? Любишь кататься на «скорой»? — На «скорой» я работаю по выходным. Платят больше, и хорошая подготовка к настоящей работе. К тому же у меня здесь девушка. Была. — Последнее обстоятельство Теркингтона, похоже, не слишком огорчает. Он снова смотрит на Скарпетту: — Уверены, что все будет хорошо? Мы тогда поедем. — Да, спасибо. Я за ней присмотрю. — Рад был с вами встретиться. Голубые глаза задерживаются на ней еще на секунду, потом оба фельдшера выходят. Скарпетта поворачивается к Розе: — Я все-таки хочу отвезти тебя в больницу, убедиться, что ничего серьезного не случилось. — Никуда вы меня не повезете. — Роза кивает Марино: — Будь добр, найди мне новую дверь. Или новый замок. Или почини. В общем, прибери за собой. — Возьми мою машину. — Скарпетта бросает ему ключи. — Домой я и пешком вернусь. — Мне и к тебе надо зайти. — Это подождет. Солнце то выглядывает из-за рваной пелены облаков, то снова прячется за ними, и море вспучивается у берега. Эшли Дули, родившийся и выросший в Южной Каролине, уже снял ветровку и завязал рукава на большом животе. Он наводит новенькую камеру на свою жену, Мэдлиз, но останавливает съемку, когда из высокой травы на дюне появляется черный с белыми пятнами бассет. Собачонка трусит к Мэдлиз, и длинные уши волочатся по песку. Жмется к ее ногам, скулит. — Эшли, посмотри! — Мэдлиз опускается на корточки, гладит бассета. — Бедняжка, весь дрожит. Что такое, сладкий мой? Ну-ну, не бойся. Совсем еще маленький. Собаки ее любят. Тянутся к ней. Ни одна еще ни разу на нее не зарычала. В прошлом году им пришлось усыпить Фрисби — у него обнаружили рак. Мэдлиз не забыла и не простила Эшли за то, что отказался от дорогого лечения. — Отойди-ка вон туда. — Эшли показывает. — А песика, если хочешь, снимем. Хочу захватить те шикарные дома. Ни фига! Ты только посмотри на этот! Похож на те, что строят в Европе. Ну скажи, кому такая громадина нужна? — Жаль, что мы не поехали в Европу. — Говорю тебе: камкордер — просто чудо. Ей надоело это слушать. Выкинуть тринадцать сотен долларов на камеру он смог себе позволить, а вот потратиться на Фрисби — куда там. — Посмотри! Сколько балконов! Красная крыша! Представь, каково в таком жить. «Если бы мы жили в таком, — думает она, — я бы не возражала ни против шикарной камеры, ни против плазменного телевизора, а еще мы смогли бы оплатить счета от ветеринара». — Не представляю. Мэдлиз позирует мужу на фоне дюны. Бассет сидит у ее ног и дышит тяжело, с хрипотцой. — Я слышал, там есть один за тридцать миллионов долларов. — Эшли вытягивает руку. — Улыбнись. Нет, не так. Широко. Может быть, этим дворцом владеет кто-то знаменитый, например, тот парень, что основал «Уол-Март». А почему этот пес так тяжело дышит? Здесь вроде бы не жарко. И еще дрожит. Может, больной? Может, у него бешенство? — Нет, дрожит он от страха. Или от жажды. Я же просила взять бутылку воды. А парень, который основал «Уол-Март», уже умер, — добавляет Мэдлиз, поглаживая бассета и оглядывая берег — поблизости никого, и только вдалеке несколько рыбаков. — По-моему, малыш потерялся. И я не вижу никого, кто мог бы быть его хозяином. — Поищем, поснимаем… — Что поищем? — Песик жмется к ее ногам, дрожащий, жалкий. Мэдлиз наклоняется, осматривает его, отмечая, что щенка давно не мыли и когти не подрезали. Потом внимание ее привлекает что-то еще. — Господи, да он поранился! — Мэдлиз дотрагивается до шеи бассета, видит кровь на своем пальце и начинает разводить шерсть, искать рану, но не находит. — Странно, откуда на нем кровь? И вот еще. Кровь есть, а раны нет. Фу, какая гадость! — Она вытирает пальцы о шорты. — Может, тут где-нибудь дохлый кот валяется. — Эшли ненавидит котов. — Пойдем дальше. У нас теннис в два, но я хочу сначала перекусить. Послушай, у нас те булочки еще остались? Мэдлиз оглядывается. Бассет сидит на песке и смотрит на них. — Знаю, запасной ключ в той коробке, что ты закопала в саду, возле кирпичей, за кустами, — говорит Роза. — У него голова раскалывается с похмелья, и я не хочу, чтобы он носился на мотоцикле с пистолетом сорокового калибра за поясом джинсов, — отвечает Скарпетта. — Для начала расскажи, как случилось, что он оказался у тебя дома. Каким ветром его туда занесло? — Не хочу о нем говорить. Давай лучше о тебе. — Почему бы тебе не слезть с дивана и не принести стул? Трудно разговаривать, когда ты практически сидишь на мне. Скарпетта приносит из столовой стул, садится. — Твое лекарство. — Из морга я его не украла, если ты на это намекаешь. В том-то и дело, что таблетки ни черта ничего поделать не могут. Если б могли, люди не попадали бы в морг. — На пузырьке твоя фамилия и фамилия твоего врача. Я могу зайти к нему, или ты сама скажешь, что он за врач и почему ты ходишь на прием. — Онколог.