— Я серьезно. Когда твой папаша подавился… — начинает объяснять Марино. — Мы подумали, у него сердечный приступ или там… паралич, — перебивает его Шэнди. — Картина — жуть. Дернулся, со стула свалился, да еще головой о пол треснулся. И лицо начало синеть. Никто из нас и не понял, что он подавился. Да если б и знали, что б мы сделали? Разве что позвонили б девять-один-один. — Она замолкает, шмыгает носом и, кажется, вот-вот расплачется. — Извини, но кое-что вы бы сделать могли, — говорит Марино. — Давай, я тебе покажу. Так, повернись. Закончив с бумагами, Меддикс торопливо выходит из офиса и идет мимо Марино и Шэнди. Они не обращают на него никакого внимания, и Меддикс сворачивает в секционное отделение. Марино обхватывает Шэнди за талию своими здоровенными лапищами, сжимает пальцы в кулак, выставляет большой, прижимает его к верхней части живота, над пупком. Потом кладет на кулак левую руку и осторожно толкает вверх, демонстрируя прием. Ладони скользят по бедрам. — Боже, — комментирует Люси, — да у него эрекция! Ни хрена себе — в морге! В секционном отделении Люшес подходит к лежащему на столе толстому черному журналу, «Книге мертвых», как учтиво называет его Роза, и пишет что-то ручкой; которую прихватил из каморки. — Не его это дело, — говорит Люси. — Все записи в журнал вносит только тетя Кей. Это же юридический документ. — Видишь, и ничего страшного. — Шэнди улыбается Марино. — Никто не встал. Разве что… — Она тянется рукой к его паху. — Да, уж ты-то знаешь, чем взбодрить девушку. Ух ты! — Ошалеть! — говорит Бентон. Шэнди поворачивается в объятиях Марино и целует его — в губы, посреди морга, — и Бентону уже не кажется странным, что они, чего доброго, займутся сексом прямо в коридоре. — Эй, не наглей, — останавливает ее Марино. В нижней четверти экрана Меддикс листает журнал регистрации. Марино поворачивается и качает головой, но возбуждения ему не скрыть. Шэнди, которой не хватает рук, чтобы обнять его, смеется. — Кроме шуток, — говорит он. — Если когда-нибудь усидишь, что я подавился и задыхаюсь, делай так, как показал. Только посильнее. — Он показывает на себе. — Смысл тут в том, чтобы вытолкнуть воздух, а воздух вытолкнул ту штуку, что застряла. Она снова опускает руки и пытается схватить его, но он отталкивает ее и поворачивается к Люшесу, который выходит из секционной. — Так она выяснила что-нибудь насчет малыша? — Люшес щелкает резинкой по запястью. — Похоже, нет, потому что в журнале он значится как «неустановленный». — Неустановленный был, когда его сюда доставили. А ты-то что там делал? Совал нос в журнал? — Марино стоит к Люшесу спиной, повернув голову, и оттого выглядит странно. — Ясно, такой сложный случай ей не по силам. Плохо, что я сам не привез его сюда. Помог бы. О человеческом теле я знаю побольше любого врача. — Люшес отходит в сторонку и с любопытством смотрит на Марино. — Ого! — Ни черта ты не знаешь, а насчет мальчонки можешь заткнуться, — неприязненно бросает Марино. — И насчет дока тоже. А теперь убирайся отсюда ко всем чертям. — Это ты про того мальчика? — спрашивает Шэнди. Люшес катит к выходу свои носилки. Тело, которое он доставил, лежит на каталке перед стальной дверью холодильника. Марино открывает дверь и заталкивает непослушную каталку внутрь. Брюки у него топорщатся. — Господи, — бормочет Бентон. — Он что, на виагре? — дивится Люси. — Почему вы не купите новую тележку или как это у вас называется? — спрашивает Шэнди. — Док понапрасну деньги не тратит. — Прижимистая. Держу пари, она и тебе ни шиша не платит. — Если что-то надо, она покупает, но на ветер денежки не швыряет. Не то что Люси. Та бы и Китай купила. — Ты всегда за нее горой, а? Но встает у тебя на меня, верно? — Шэнди ласкает его. — Меня сейчас вырвет, — говорит Люси. Шэнди входит в холодильник. Осматривается. В динамиках у Бентона шелестит холодный воздух. Установленная у служебного подъезда камера показывает, как Меддикс садится в машину. — Ее убили? — Шэнди показывает на тело в черном мешке, то, что привез гробовщик, потом переводит взгляд на другое, в углу. — Расскажи про ребенка. Люшес уезжает на своем катафалке, дверь за ним захлопывается с громким металлическим лязгом, какой бывает при автомобильной аварии. — Сама умерла, — говорит Марино. — Ей, по-моему, лет восемьдесят пять. — Если сама умерла, то с какой стати ее сюда привезли? — Так коронер пожелал. Почему? А черт его знает. Док сказала мне быть здесь, вот я и приехал. Зачем? Понятия не имею. На мой взгляд, банальная остановка сердца. Чем-то здесь попахивает. — Он морщит нос. — Давай посмотрим, — предлагает Шэнди. — Ну же. Быстренько. Одним глазком. Бентон наблюдает. Марино расстегивает молнию на мешке, и Шэнди вздрагивает и отскакивает, закрывая ладонью нос и рот. — По заслугам тебе. Люси дает крупным планом тело в мешке: разлагающееся, раздутое газами, с позеленевшим животом. Бентон не чувствует запаха, но хорошо его представляет — отвратительная гнилостная вонь, как ничто другое цепляющаяся за воздух и оседающая на нёбе. — Черт! — Марино застегивает мешок. — Старушка, должно быть, пролежала несколько дней, а чертов коронер не захотел с ней возиться и подсунул нам. Ну что, получила? — смеется он над Шэнди. — Думала, я тут цветочки нюхаю? Шэнди опасливо подходит к другому мешку, тоже черному, но маленькому, который лежит одиноко в углу, и останавливается, глядя на него. — Не надо. Голос Люси звучит в ушах Бентона, но обращается она к Марино. — Спорим, я знаю, что там, — говорит Шэнди, и чтобы услышать ее, приходится напрягаться. Марино выходит из холодильника. — Давай, Шэнди. Живей. — А что ты мне сделаешь? Запрешь здесь? Перестань, Пит. Открой мешок. Я же знаю, что там тот мальчонка. О нем и этот тип из похоронного говорил. Я же слышала в новостях. Так что он здесь. Как же так, а? Бедняжка, совсем один, холодненький. — Сдался, — качает головой Бентон. — Тебе это не понравится, — говорит Марино, возвращаясь к холодильнику. — Почему? Там же тот мальчик, которого нашли на Хилтон-Хед. О котором трубят во всех новостях. — Шэнди повторяется. — Но почему он еще здесь? А уже известно, кто это сделал? — Она стоит возле лежащего на каталке маленького черного мешка. — Ни черта нам не известно. Поэтому он здесь и лежит. Идем. Марино машет рукой. Слушать их становится труднее. — Давай посмотрим. — Нет! — Люси, кажется, готова закричать. — Не облажайся, Марино. — Тебе не понравится. — Он еще держится. — Ничего, как-нибудь справлюсь. У тебя не должно быть от меня секретов, а значит, я имею полное право его увидеть. Такое у нас правило. Вот и докажи прямо сейчас, что ничего не утаиваешь. — Она не сводит глаз с мешка. — Нет. На такие дела то правило не распространяется. — А вот и распространяется. И давай поскорее, а то я тут околею, как эти трупы. — Если док узнает… — Ну вот, снова ты за свое. Дрожишь перед ней, как будто ты ее собственность. Что там такого плохого, что мне, по-твоему, и посмотреть нельзя? — Шэнди почти кричит от злости и обнимает себя за плечи — холодно. — Он же не воняет, как та старуха. — Его резали. Снимали кожу. Удалили глаза. — Нет, нет! — Бентон трет лицо. — Хватит со мной играть! — кричит Шэнди. — И оставь свои дурацкие шуточки! Ты сейчас же откроешь мешок и дашь мне на него посмотреть! Ты мне противен! Нытик! Стоит ей что-то сказать, и ты уже тряпка тряпкой! — Да пойми ты, это не забава. Не то место, чтобы шутки шутить. Я тебе все время об этом твержу. Ты даже не представляешь, с чем здесь приходится иметь дело. — Подумать только — чтобы твоя шефиня такое вытворяла! Вырезала глаза малышу! Ты же сам говоришь, что она с мертвыми по-хорошему обращается. — Шэнди презрительно фыркает. — Так только нацисты поступали. Обдирали с людей кожу, чтобы делать себе абажуры. — Иногда чтобы определить, являются потемнения или покраснения синяками или нет, нужно посмотреть под кожу. Только так можно увидеть, есть лопнувшие кровеносные сосуды или нет. Другими словами, синяки это — мы их называем контузиями — или пятна от ливор мортис, — с важным видом объясняет Марино. — Поверить не могу, — вздыхает Люси. — Он уже чувствует себя главным медэкспертом. — Нет, здесь другое, — говорит Бентон. — Это ощущение неполноценности. Обида. Горечь. Гиперкомпенсация и декомпенсация. Не знаю, что с ним происходит. — Не знаешь? Ты и тетя Кей, вот что с ним происходит.