Глава 5 Утром, когда мы проснулись, всё вокруг покрывал иней и изо рта белыми облачками вырывался пар. Почти всю ночь мы жались друг к другу, греясь у костра. В такой холод нельзя было ни лечь, ни вытянуться, и нам приходилось то и дело вставать, чтобы подбросить хвороста в огонь. Я бы всё отдал за бекон или яичницу, но пришлось довольствоваться печеньем и солёной свининой, такой твёрдой, что челюсть заныла уже после третьего укуса. А-Ки, правда, не жаловался. Мы снова пустились в дорогу, когда солнце ещё только показалось из-за горизонта. Этим утром на горной тропе нам всего раз встретились другие путники. Семья поселенцев спускалась вниз на повозке с привязанным к ней бревном в качестве тормоза. Глава семейства приподнял шляпу и поздоровался с нами, но его жена с презрением взглянула на А-Ки, и они поехали дальше, не сказав больше ни слова. А так нам принадлежала вся гора – с высокой осенней травой, крутыми подъёмами, бесконечными видами на Колумбию, вьющуюся лентой далеко внизу. Чем выше мы поднимались, тем чаще нам встречались сосновые рощи, и вскоре низкие заросли шалфея сменил густой лес. Где-то в полдень я остановился на небольшом ровном плато. По лбу тёк пот, хотя денёк выдался прохладный. А-Ки тоже тяжело дышал и явно был не против короткого привала. Я бросил сумку прямо на землю и перевёл дыхание. – Перекусим, А-Ки? – спросил я. Он склонил голову набок. Я сделал вид, будто подношу еду ко рту и жую. На его лице отразилось понимание, и он впервые за всё время искренне улыбнулся и энергично закивал. Наверное, когда в животе пусто, становится понятен любой язык. Я улыбнулся в ответ и показал большим пальцем на сосны у меня за спиной. – Мне надо, э-э, облегчиться. Похоже, А-Ки примерно уловил, что я имел в виду, потому что кивнул и сам пошёл в другую сторону. Сойдя с дороги, я поспешил дальше между деревьев, через заросли травы и кустов. В воздухе пахло осенью, соснами и шалфеем. Солнечный свет был бледно-жёлтым, совсем не таким ярким, как летом. Вообще погодка стояла отличная. Я уже застёгивал пуговицы на штанах, когда вдруг услышал чей-то рык. Мои руки застыли на ремне. Кто бы это ни рычал, он был огромным. И притаился где-то поблизости. Умиротворение от осеннего солнца, аромата шалфея и приятных видов тут же сменилось ужасом. Я очень медленно повернулся на звук. Ярдах в пятидесяти от меня стоял медведь, крупнее которого я в жизни не видел. Нас разделял только узкий овраг. И зверь смотрел прямо на меня. Хорошо, что я успел сделать свои дела, а то замарал бы сейчас штаны. Меня испугали не столько его размеры и то, что он был совсем рядом, сколько серо-бурая, словно покрытая инеем, шерсть и горб на спине. – Гризли, – прошептал я себе и всем ангелам, которые могли оказаться поблизости и спасти мою шкуру. Вообще я слышал, что на этих холмах всех медведей перебили, но в пятидесяти ярдах от меня стояло живое мускулистое, клыкастое доказательство тому, что это не так. По крайней мере, один гризли в Колокуме остался. И я его встретил. Он выпрямился, поднявшись на задние лапы, чтобы лучше меня разглядеть. Это чудище было даже выше лошади! Нет, даже выше меня, сидящего на лошади! Если бы моё сердце свободно болталось в груди, оно бы тут же выпрыгнуло и укатилось вниз по склону. Сейчас я думал только о папином револьвере, который лежал в брошенной на тропе сумке. Медведь снова зарычал, и этот жуткий звук быстро перешёл в рёв. Зверь опустился на все четыре лапы и побежал ко мне через овраг. Я помчался прочь, прямо с расстёгнутым ремнём, продираясь через кусты, обратно к А-Ки и револьверу, который сейчас казался невыносимо далёким и совсем крошечным. Медведь нёсся за мной. Он уже выбирался из оврага. Я слышал, как он громко топает, рычит и хрустит ветками. Как будто через лес ломится поезд. Зверь был уже у меня за спиной и стремительно приближался. Мне хотелось кричать от страха, но вся сила лёгких уходила на то, чтобы дышать. За спиной раздался хруст, а через пару секунд – ещё ближе – треск. Гризли пока отставал, но быстро меня нагонял. На последнем повороте я увидел тропу и свою сумку. – А-Ки! – наконец выкрикнул я. – Беги! Здесь… Вдруг я пошатнулся и грохнулся на землю. Воздух выбило из груди. Я хотел вскочить на ноги, но не мог. Ноги мне царапали острые когти. Медведь меня схватил! Эта мысль чёрным клинком пронзила сердце. Всё потеряно. Я умру на этой горе и больше никогда не увижу мою милую Сару. Гризли вцепился мне в ноги и вот-вот вгрызётся в них и раздерёт меня на мелкие клочки. Зажмурившись от страха, я перевернулся на спину и издал душераздирающий предсмертный крик. А когда перевёл дыхание, понял, что гризли всё ещё рычит и несётся ко мне, а вовсе не стоит надо мной. Я посмотрел вниз и понял, что споткнулся о свой же ремень – расстёгнутые штаны спустились до лодыжек. А голые ноги и зад мне царапали острые ветки, а не медвежьи когти. Я выругался, на время забыв о том, как мама осуждала грубые выражения. Подтянул штаны, кое-как встал и помчался дальше, придерживая ремень одной рукой. Теперь я слышал каждый шаг медведя, потому что он подошёл совсем близко. Я отчаянно петлял между деревьями, пытаясь скорее добраться до револьвера. Я поскользнулся на влажной грязи, снова упал, но подкатился как раз к своей сумке. Штаны болтались где-то у колен. Тяжело дыша и весь в крови оттого, что уже несколько раз падал на каменистую землю, я поднял взгляд и увидел, что А-Ки выбегает на тропу. Он ошалело уставился сначала на мои сползшие штаны, а потом на меня. – Медведь! – крикнул я и вскочил на ноги, подхватив сумку. Я показал пальцем себе за спину. А-Ки посмотрел туда как раз в то мгновение, когда гризли вышел из-за деревьев футах в пятидесяти от нас. А-Ки разинул рот, и глаза у него округлились. – Ну же! – завопил я, подтягивая штаны и хватая его за рубашку, и потащил к огромному угловатому камню чуть дальше по дороге. Из пасти медведя вылетел угрожающий рык. Я оглянулся и увидел, как он бежит к нам по холму. Зверь был такой большой и грузный, что походил на разъярённую клыкастую телегу. Валун был очень высокий, выше нас, с трещинами и выступами, так что вскарабкались мы на него легко. И как раз вовремя: когда мы забрались на него и выпрямились, медведь уже стоял внизу и смотрел на нас. Голова у него была огромная, с целого кабана. Он яростно взревел, обнажив ряды острых зубов. Его рёв резанул меня по ушам и сердцу. Расслабляться было рано. Сверху валун оказался плоский, но узкий, и мы едва помещались там вдвоём. Приходилось держаться друг за друга, чтобы не упасть. Да и вообще, если бы медведь выпрямился и махнул могучей лапой, он бы легко разодрал нам ноги на кровавые лоскуты до самых коленок. Я понимал, что скоро гризли съест нас на обед. Я вытащил из сумки револьвер и взвёл курок. Серебряный ствол блеснул на солнце, обещая верное спасение. Правда, я понимал, что проку от него будет немного и он лишь сильнее разозлит зверя, но делать было нечего. Если повезёт, удастся оставить его без глаза. Может, если он от этого и не умрёт, то хотя бы испугается и уйдёт. Гризли ходил вокруг валуна. Наверное, прикидывал, как стащить нас вниз. Мы с А-Ки крутились, не выпуская его из виду. Я открыл барабан и проверил, заряжен ли револьвер. Перед глазами блеснули медные патроны сорок пятого калибра. Руки жутко дрожали. Я много стрелял, но только в кроликов, фазанов и другую дичь. Мне ещё не приходилось сходиться с таким крупным зверем, голодным и фунтов восемьсот весом. А-Ки что-то прокричал на китайском. Я посмотрел на гризли и увидел, что он встал на задние лапы. Медведь огрызнулся и полоснул меня острыми, как ножи, когтями. Я не успел увернуться, и он разодрал мне правую штанину. Ногу обожгла боль, и горячая кровь закапала на сапоги. Я завопил и чуть не ухнул вниз, но А-Ки крепко меня схватил и не дал упасть. Мы прижались друг к другу. Медведь опустился на все четыре лапы и снова стал ходить кругами. Наше время на этом валуне и вообще на земле подходило к концу. Я вернул барабан на место и положил палец на спусковой крючок, стараясь унять биение сердца и трясущиеся руки. Обхватил револьвер вспотевшими ладонями, и холод металла слегка меня успокоил. Я рискнул всего на секунду закрыть глаза. Представил папины сильные руки на моих, его тихий голос – как он учил меня стрелять. «Расслабь плечи, сынок, но не дай рукам обмякнуть. После выстрела будет отдача, так что приготовься. Крепко держи револьвер обеими руками. Вот так. Дыши ровно, размеренно. И помни – на спусковой крючок ты нажимаешь не пальцем… Выдохни медленно, тихо и сожми его всей рукой. Скажи, как будешь готов, сынок. И тогда стреляй». Меня охватило странное спокойствие. Воспоминание о папином голосе придало мне сил. Я открыл глаза. Медведь как раз подошёл совсем близко. Я посмотрел на него и поднял револьвер, уверенно держа его обеими руками. Расслабил плечи, но приготовился к толчку. Дышал ровно и размеренно, стараясь не обращать внимания на жгучую боль в ноге. Гризли снова поднялся, и его голова поравнялась с моими ногами. Он грозно посмотрел на меня холодными чёрными глазами, которые на огромной морде выглядели совсем крошечными. Обнажил смертельно острые клыки, такие белые, что они аж блестели. Я прицелился в его правый глаз. Медведь заревел, и на меня нахлынула волна страха, но я снова вспомнил папин голос, и ни моё дыхание, ни руки не дрогнули. – Я готов, папа, – прошептал я и медленно выдохнул. Всё затихло, только в ушах отдавался стук сердца. Руки стиснули спусковой крючок. И тут же дёрнулись вниз, но не из-за отдачи. Никакого толчка не было, потому что не было выстрела. А-Ки ударил меня по рукам до того, как я успел довести крючок до упора. – Ты что творишь?! – завопил я. Он тоже что-то кричал на своём языке, дёргая меня за рукав. – Выхода нет, – грубо добавил я, решив, что он боится ещё сильнее рассердить медведя. Высвободив руки, я снова навёл на него револьвер. – Думаю, я смогу попасть ему в глаз. Медведь снова занёс лапу, но не дотянулся, и чёрные когти рассекли воздух в дюйме от наших ног. Я прицелился в кровожадный глаз зверя. А-Ки всё ещё лихорадочно тараторил на китайском. Я постарался мысленно заглушить его голос и снова услышать папин, не убирая палец с крючка. А-Ки опять ударил меня по рукам, не дав выстрелить. Я резко развернулся, кипя от злости, но тут заметил, что он на что-то указывает пальцем. На что-то ниже по холму, среди сосен – как раз оттуда я совсем недавно выбежал. Там стояли двое медвежат. Не сильно крупнее собак. И смотрели на нас. Этот гризли был вовсе не медведем, а медведицей. Мамой. Я посмотрел на А-Ки. Теперь ясно, что он хотел сказать. Чтобы я не убивал маму этих малышей. Не оставлял их сиротами. А-Ки затих, и какое-то время мы молча стояли и глядели друг на друга. В его серьёзных глазах плескалась тревога. Мы оба тяжело дышали. – Извини, А-Ки, – наконец прошептал я. – Ничего не поделаешь. У меня нет выбора. Он помотал головой и что-то сказал тихо, но твёрдо. Глаза у него блестели. – Извини, – повторил я и покачал головой. Он отпустил меня, и я, нервно сглотнув, снова приготовился стрелять. Медведица отошла влево, и я повернулся к ней. – Можешь не смотреть, если не хочешь, А-Ки, – добавил я, поднимая револьвер. Она встала на задние лапы и положила передние на валун. Чёрные когти, длиннее моих пальцев, царапнули камень. Я прицелился в её чёрный, влажный глаз. Ритм сердца выровнялся, и я стиснул револьвер, готовый пустить пулю прямо ей в голову. И уже собирался нажать на спусковой крючок, когда заметил: чего-то не хватает. Никто не кричал по-китайски. Не прижимался к моему боку, не держал за плечи, не дышал мне в ухо. Я обернулся и увидел, как А-Ки спускается с валуна и спрыгивает на землю. Глава 6