Моё сердце. Даже ливень как будто прекратился. Калеб Фоуни глядел на меня, держа в руке револьвер, который не успел поднять, и дуло смотрело мне в ноги. Он моргнул. А потом его лицо расползлось в некоем подобии улыбки. Я промахнулся! Меня это скорее обрадовало. Даже хорошо, что пуля пролетела мимо и Калеб Фоуни всё ещё стоял передо мной. А потом он рухнул на землю, спиной в мокрую грязь. Я всё стоял. Снова пошёл дождь. Я нервно втянул в себя воздух и почувствовал, как сердце вновь толкнуло кровь по моим жилам. Калеб Фоуни тяжело вздохнул, глядя в облака. Падая, он выронил револьвер, зато голова его опустилась точно на бревно. Даже шляпа не слетела. Да и вообще выглядел он так, будто просто прилёг отдохнуть. Я медленно к нему приблизился. Живот свело от неприятного волнения. На всякий случай я отбросил ногой его револьвер. А свой всё ещё направлял на него, хотя в этом уже не было нужды. Я глянул на него сверху вниз. Бешеный стук сердца отдавался в висках. – Чёрт подери, малец, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Ты меня застрелил. Он прижимал руки к животу, пониже сердца, и под ними расползалось тёмное пятно. Мои плечи дико затряслись. К горлу подкатила тошнота. – Мне жаль, – выдавил я из себя срывающимся голосом. Не взрослым, а тонким детским голосом мальчишки, который только что застрелил мужчину. Он зажмурился и скривился от боли, обнажив зубы, словно волк, попавший в стальные тиски капкана. Потом застонал, судорожно глотнул воздух и приоткрыл глаза. – Уходи, – выдохнул он. Его голос звучал так, будто он нёс что-то очень тяжёлое и его покидали последние силы. – Дай мне помереть спокойно. – Я… я приведу… врача. Я дышал быстро и прерывисто, словно долго-долго бежал. Фоуни помотал головой, с его губ сорвался то ли кашель, то ли смешок. – Мне конец, парень. Ты попал в живот. Кровь уже не остановишь. Ещё немного, и я откинусь. Ливень не унимался, и мы оба уже промокли до нитки. – Не хочу вас оставлять, – сказал я. – Совсем одного. Он снова помотал головой. – Я всегда был один. Иди уже. Не хочу, чтобы кто-то пялился на меня, когда я отдаю богу душу. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу. Дождь стекал по лицу и спине. – Есть… одна… просьба, – сказал он. Его голос становился всё тише, а слова короче. И каждое слово давалось ему с огромным трудом. – Да, сэр. – У меня в кармане… фляжка. Дай я её достану. Я крепче стиснул револьвер. – Хорошо. Его залитая кровью рука скользнула в карман, откуда он выудил серую оловянную флягу. Дышал он быстро и отрывисто. Фоули протянул флягу мне. – Открой. Я шагнул вперёд и осторожно забрал флягу, наведя на него револьвер, который подрагивал в моей трясущейся руке. Отвинтив кое-как крышку одной рукой, я вернул флягу мистеру Фоуни. Тот поднёс её к губам и сделал большой глоток. А потом снова протянул мне. – Выпей. Я сглотнул. – Нет, спасибо, сэр. Я… я не пью. Он поморщился и закрыл глаза. Выдохнул и снова открыл. – Выпей. Я умираю. Хочу выпить напоследок. И не в одиночку. Не знаю, что бы сказали на это мама с папой. Алкоголь они не одобряли, но мама всегда говорила, что в мире не хватает человечности и милосердия. Я взял флягу. Она была липкая от крови и тёплая. Секунду я колебался, а потом чуть-чуть глотнул. Жидкость оказалась жгучая, и я закашлялся. Горло у меня горело. Дрожащей рукой я вернул ему флягу. – Ну, иди, – сказал Фоуни. – Двигай отсюда и дай помереть спокойно. Я ступил назад и вдруг вспомнил про его чёрный ствол, который валялся в паре шагов от меня. – Я не могу оставить вам ваш револьвер. – Это ещё почему? – проворчал он, покосившись на меня одним глазом. – За мной гонятся, а ты бросишь меня тут с голыми руками? – Да, сэр. Извините. Наверняка в отряде шерифа есть добрые люди. Я не хочу, чтобы они пострадали. Калеб Фоуни горько, устало улыбнулся. – Ты не поверишь, как преображаются «добрые люди», когда жаждут твоей крови. – Может быть, но всё равно я не оставлю вам оружие. Если хотите, я что-нибудь ещё для вас сделаю. Перед тем как уйти. – Не-а. Оставь меня в покое. Не мешай помирать. Я отошёл назад, подобрал его револьвер и спрятал в сумку. Сара подбежала ко мне и ткнулась мордой в затылок. Я обернулся и погладил её по щеке. Моё растерянное сердце сжималось одновременно и от радости, и от грусти. Я зарылся носом в гриву Сары, ненадолго отведя взгляд от Калеба Фоуни. Вдохнул родной лошадиный запах и вытер слёзы. – Малец! – окликнул меня Фоуни. Я резко вскинул голову, готовый увидеть, как он стоит с другим револьвером в руке, но Фоуни всё так же лежал в грязи, обмякший и неподвижный. – Ты правильно сделал, что убил меня. Пусть тебя совесть не мучает. Я собирался выстрелить. Ты меня опередил и не промазал. И правильно сделал. Всё равно один бы из нас умер. Так уж вышло, что это оказался я. Он снял шляпу и бросил мне. Она закружилась в воздухе и приземлилась в слякоть у моих ног. – Вот, возьми. Шляпа хорошая. Чего ей пропадать? Защитит от дождя. – С каждой секундой его голос звучал всё тише и слабее. Я посмотрел на шляпу, нагнулся и поднял. А потом надел на голову и оглянулся на Калеба Фоуни. Холодные капли барабанили по её широким полям. Грудь Фоуни быстро поднималась и опускалась. Стыдно признаться, но мне не хотелось оставаться и смотреть, как он умирает. Правда, не хотелось. Я подошёл к Саре. На ней была только уздечка. Мистер Фоуни, как и я, ездил без седла. Пришлось отвернуться от него и опустить револьвер, чтобы забраться на Сару, но меня это больше не тревожило. Я понимал, что он мне уже ничего не сделает. С силой оттолкнувшись, я ловко запрыгнул на свою лошадку и вцепился в её гриву свободной рукой. Я чувствовал, как она дышит подо мной. На левой руке осталась кровь Фоуни, и хотя я снова сидел на своей милой Саре, ребёнком себя больше не чувствовал. Правда, всё же убрал револьвер в сумку. Пока что с меня хватит быть взрослым. Ливень усиливался. Он мерно барабанил по моей шляпе. Из-за тёмных облаков, затянувших небо, казалось, что уже наступила ночь. – Мистер Фоуни, – сказал я, – как бы там ни было, я не верю, что вы совсем уж пропащий. Он застонал, и его лицо исказила гримаса боли. – Из нас двоих ты один так думаешь. Давай уже, убирайся отсюда. Я нежно сжал мою Сару. Её не надо было понукать и говорить, куда идти. Мы с ней были как единое целое. Она сама повернулась и побежала туда, откуда я приехал. – Умница, – прошептал я, наклонившись к ней и гладя по её сильной шее. – Умница моя.