Костолыб тоже его заметил. – У Мертвой Невесты… ссслк… задняя левая нога припухла. – Он подошел, чтобы сесть перед свиньей на корточки. Пока они с Мозжком переговаривались, Лодырь заметил Блажкин взгляд. И подмигнул. – Даже твой немногословный друг представился, – проговорил он игриво. – Надеюсь, услышу твое имя, пока ты не ускакала. Если, конечно, ты здесь не за лекарством от немоты – иначе позор мне! Мозжок, нахмурившись, мотнул на него головой. – Позор тебе, потому что это – главарь Реальных ублюдков, невежда! Это привело Лодыря в ужас. Он посмотрел на вход в грот, словно надеялся, что оттуда выйдет кто-то еще. – Я думал… – Что я выше? – закончила за него Блажка. – Не переживай, член у меня такой же большой, как тебе говорили. – Простите его, вождь, – сказал Мозжок. – Он совсем пустой, одно только семя да глупость. – Да, простите его, – Лодырь быстро оправился и вернул ухмылку на лицо, – и скажите ему свое имя. Затягивая ремень, обхватывавший туловище Щелка, она бросила ему через плечо: – Ублажка. – А я думал, копытные имена не бывают такими буквальными, – отозвался Лодырь с благоговением. Блажка не знала точно, что он имел в виду, но, судя по его тону, оскорблением это не было. Колпак подошел к ней, остановившись по другую сторону седла Щелка. – Мне нужно остаться. День-другой поохочусь для Костолыба. Блажка кивнула. В прошлый раз уговор был ровно такой же. Аптекарю требовалось отплатить, но она задерживаться не могла. Она и так уже долго отсутствовала в Отрадной. – Я в бордель, потом домой. Колпак едва заметно нахмурил лоб. – Если не согласен, Колпак, скажи что-нибудь. Когда он ответил, его губы лишь слегка шевельнулись, а голос прозвучал так тихо, что Блажка его еле расслышала. – Тебе следует подождать. Блажка украдкой оглянулась, удостоверяясь, что Лодырь ушел за пределы слышимости. – Не могу. – Ты больна. – Я в курсе, нахрен. – Ты вождь. Блажка дернула за стременной ремень. – Еще раз: в курсе. – Тебе нельзя ехать одной. Она опустила крыло седла так, что Щелкочесу пришлось, хрюкнув, переступить с ноги на ногу. Затем, ухватив его за гриву, призвала борова к спокойствию и, глянув поверх его спины, сердито зыркнула на Колпака. – Нельзя? Сопляк от такого взгляда промочил бы штаны, но Колпак оставался тверд, как надгробный камень. И еще он был прав. Она больна. Она умирает, черт возьми. Весть об этом могла бы ее испугать, если бы не звучала так разумно. Если бы не ощущалась так же. Хотя год назад все обстояло бы иначе. По правде сказать, вся ее жизнь была непостижима. Здесь, конечно, речь о смерти, но есть и другое. Столкнуться с тяжаками в бою, сидя на свине, – это смерть. Знакомая, ожидаемая. Которой можно противиться до последнего захлебывающегося крика, последнего издыхания. Она никогда не чувствовала себя слабой, сражаясь со смертью. Однако борьба с умиранием, казалось ей, шла в тисках бессилия. Блажка никогда не понимала жалоб старых и немощных. Седые волосы и морщины представлялись ей жалким оправданием для замедленных рефлексов и помутненного рассудка. По ее мнению, не стоило потакать старческим недугам, нужно было отказаться их признавать. Слабость следовало игнорировать. Вот как она считала. Но сейчас Блажка понимала неизбежную истину: тело тоже могло предавать. Приступы кашля невозможно подавить одной отвагой. Она не могла быть сильной лишь из-за простого, неприятного факта – что она ослабла. Бросать вызов смерти легко, лишь когда не умираешь. А она умирала, нахрен. Но пока не умерла. И до тех пор… – У меня есть обязанности, Колпак. Как у вождя. Найденышам нужна кормилица. И вряд ли я ее найду, если буду сидеть здесь рядом с этим полоумным стервятником на колесе. Мне нужно к Ресии. Там, где ты точно не пригодишься, и мы оба это знаем. Настал ее черед быть правой. Колпак приводил шлюх в ужас – и отнюдь не из-за бледной, испещренной шрамами кожи и безжизненных глаз. Эти женщины постоянно имели дело со страшными мужчинами, но тот, кто никогда не ложился с ними в постель, был для них зловещей загадкой с неведомыми желаниями. А обуздать полуорка, у которого нет очевидных желаний, было невозможно. По крайней мере, для шлюхи. – Ты остаешься здесь, – сказала Блажка. – Удостоверишься, что мы с Костолыбом в расчете, потом увидимся в Отрадной. А я поеду сама… Она повернулась и увидела, как Лодырь украдкой тянет руку, чтобы крутануть колесо отшельника, а Мозжок с Костолыбом его за этим не застали. – Думаю, я могу взглянуть на этих двоих. – Ты их не знаешь, – сказал Колпак. – Мне и не нужно их знать, – ответила Блажка. – Они тебя знают. Твоя репутация среди кочевых… черт, они тебя боятся, нахрен. И не без основания. Если попытаются что-нибудь со мной выкинуть – окажутся в дураках. К тому же они не вызывают у меня отвращения. Если Ресия сочтет их нормальными, я, может, и приглашу их в Отрадную. – Это лишние рты. – Знаю. – Она вздохнула. Но у нас и так всего семь ездоков. Раз стена отнимает столько времени, нам понадобится больше силы. Да, это лишние рты, но и лишние свины, клинки и луки. Пока у нас нет сильной крепости, лучше, чтобы были сильные руки. – Шесть. – Что? – У нас шесть братьев, а не семь. – Мать твою, – прошептала Блажка, покачав головой. Она посчитала Овса. – Еще кое-что. – Черт, ты как рот откроешь, так потом не заткнешься, – подколола его Блажка. Пауза. – Ты так можешь собрать полное копыто головорезов. Блажка перестала возиться с седлом и задумалась. Вольные ездоки были изгоями своих копыт, их братья по той или иной причине проголосовали за их исключение. Уделье же было неумолимым краем, а значит не знало пощады к тем, кто осмеливался здесь жить. Каждому ездоку приходилось быть суровым и действительно готовым сделать все, что потребуется во благо копыта. Эта необходимость и породила убийц и грабителей. Но какое вождю было дело до того, что его банда состоит из худших полукровок на свете, если они ему преданы? Вот только кочевники по определению такими не были. Впрочем, иногда им давали второй шанс, и риск оправдывался. Блажка посмотрела в бездонные глаза Колпака. – Но тебя же мы приручили, так? – Нет, – ответил он бесстрастно. – Я шпионил для Певчего. – Чтобы свергнуть Ваятеля, – добавила Блажка. – Чтобы свергнуть вождя. – Голос Колпака вдруг обрел выразительность, и его внезапный прилив чувств возымел пробуждающее, отрезвляющее действие. – Я тебя услышала, – ответила Блажка. – Но они пока не сидят за нашим столом. – Им не обязательно быть посвященными братьями, чтобы знать, где они тебя встретили. Блажка оглядела каменоломню, и ее взгляд упал на обитель Костолыба. Если Ублюдки узнают, что она была здесь, у них, несомненно, возникнут вопросы, особенно у Меда. И тогда она встанет перед выбором: солгать или рассказать о болезни. А какой вождь по своей воле признает слабость? Это противоречило всем принципам управления копытом. Блажка не сомневалась, что сам Ваятель скрыл бы свой недуг, будь это возможно, но это оказалось единственным, чего он скрыть не сумел. Блажка могла сказать Колпаку, что не будет такой и не станет таить секретов, но это было бы ложью. И не единственной. – Костолыб, – позвала она, возвращая внимание лекаря. – Я надеюсь, ты продолжишь изучать причины нашего неурожая. Мужчина плавно включился в представление. – Конечно… хлют… Я возлагаю надежды на то, что черенки, которые ты принесла, раскроют источник болезни. – Хорошо. – Блажка переключилась на Мозжка. – Вы с новеньким не хотите немного проехать со мной? Лодырь аж отпрыгнул от шеста пустынника. – Да!