– Но, возможно, могли бы. Блажка уставилась на старого полукровку, ожидая, что он объяснится, и давая понять, что терпения у нее осталось немного. На Отца это не действовало. Он встретил ее суровый взгляд улыбкой. – Когда Нашествие только закончилось, я и не задумывался, как все будет через столько лет. И не представлял, что столько проживу. Не знаю, существовал ли у Уделья вообще когда-нибудь план на то, что будет после следующего восхода. Я знаю, тогда вожди больше делали что-то сообща. Первый мастер Сыновей – его звали Темный Свин – часто ездил к Дребезгам, Бивням, Ублюдкам. Наверное, больше потому, что те бедолаги носили чертову чуму. Блажка посчитала, что тут старый полукровка был прав. Чумоносцы, каждый из них – живое оружие, вот кто на самом деле удерживал и орков, и Гиспарту от любых серьезных попыток захватить Уль-вундулас. К тому времени, как Блажка стала Серым ублюдком, из них остался только Ваятель, и тот уже погружался в безумие, что только ускорило влияние Штукаря, из-за которого снова раскрылась эта правда. Несколько старожилов должны были хранить секрет – и среди них, несомненно, были Певчий с Отцом, но их знания были бесполезны. Правда о прошлом мало что значила, когда правда настоящего заключалась в ежедневной борьбе за то, чтобы остаться в живых. Но черт, теперь, когда об этой истории стало известно, этих ископаемых так и тянуло в нее окунуться. – Я тогда был сопляком, ухаживал за свинами, – пробубнил Отец, – наливался новой кровью, поэтому редко покидал наши земли, но редко проходил лунный цикл, чтобы мы не открывали ворота Гробной Моли или Ваятелю. Я был посвящен во все разговоры между основателями, во все, что замышлялось, если таковое вообще было. Но это не имело значения. Потому что нам нужно было держать тяжаков за Затопленным морем и еще заявлять Гиспарте, что с нами надо считаться. Да, мы были зажаты между дымящейся задницей Дар’геста и потной залупой Гиспарты, но все равно были горды. Горды и воинственны. Отец замолчал. Блажка надеялась, что он закончил и вот-вот собирался сделать заключение, но глубокий вдох старика показал, что ему есть что рассказать. – Мне хочется сказать что-то дурацкое типа «а потом все вдруг пошло не так», но правда не так проста, а память – штука хитрая. Годы шли один за другим, Предательские появлялись и исчезали, орочьи налеты, неурожаи, негодные сопляки… Я устану все перечислять. Темный Свин уже много лет как был мертв, и Сыновья поняли, что ими руководит пьянчуга. Мы зовем наших ездоков братьями, но после того, как я столько лет выковывал из молодых полукровок что-то стоящее, среди посвященных моего копыта не осталось таких, в ком я не видел бы своего сына. И название, что дал нам основатель, обрело новый смысл… и я стал им одержим. Хотя раньше и не знал этого слова, «одержим». Но это было правдой. Мы не просто были Сыновьями, это были мои Сыновья. Я бросил вызов вождю, победил, занял его место и изменил свое копытное имя. Но союзников с местом вождя мне не передалось. Как и все прочие копыта, Сыновья разрухи далеко ушли от гордых и воинственных полукровок и как-то… сдулись. Мы просто охраняли свои кусочки пустоши, изредка делясь новостями и никогда не собираясь вместе. Бывало, к нам мог заехать патрульный из другого копыта, но чтобы вождь – никогда. Блажка больше не могла держать язык за зубами. – Я что, должна так же состариться, как ты, пока ты расскажешь, к чему ведешь? Если ее выпад и задел Отца, то виду он не подал. Он и впрямь выглядел очень уставшим. – Копыта полукровок разделены, девочка. И не только расстоянием между нашими землями. Ты сама видела это в Страве. Как ты и сказала, мы все просто заботимся каждый о своем, копаемся в пыли ради того немногого, что может дать Уль-вундулас. Несмотря на бахвальство Шишака, ни один из нас не имеет сегодня той силы, что была, когда мы только появились. Черт, у меня больше мальчиков, чем у некоторых из вас вместе взятых, и все равно это слабая струя мочи старого полукровки по сравнению с тем, что было. Тогда нам не пришлось бы собираться и беспокоиться из-за восьмисот хиляков! Тогда, в начале, даже вдвое больше хиляков не посмели бы прийти сюда. Уль-вундулас, быть может, навсегда застрял между молотом и наковальней, но перед полуорками есть выбор: позволить ему сломить себя или же закалить. Если мы останемся по отдельности, то, считай, мы уже сломлены. Наконец Блажка поняла. – Ты хочешь объединить копыта. Отец посмотрел на нее с таким удивлением и облегчением, будто не смел этого сказать и боялся, что она не поймет, но теперь, когда она озвучила идею, он словно опасался за последствия. Он хмыкнул и покачал большой седой головой. – Не я. Я уже старый хрен. И никогда не доведу дело до конца. Черт, это займет годы, если оно вообще возможно. Старый полукровка снова сжал губы, но ему было еще что сказать, и на этот раз Блажка ждала без раздражения. – Кто-то скажет, что в прошлом году нам просто повезло. Но если даже половина того, что говорят о Ваятеле, правда, что он собирался… то дело не может быть только в удаче. Чтобы сдержать тяжаков, одной удачи мало. Мы все сражались, но только потому, что все были предупреждены. Если у Уделья и есть надежда отразить надвигающуюся угрозу, то здесь нужен тот, кто это сделал. Нам нужен предводитель Серых ублюдков. У Блажки сжалось горло. – Ты имеешь в виду Шакала. Отец кивнул. – Вот зачем я пришел. Чтобы узнать, где он и когда вернется. – Я не знаю, – сказала Блажка, но ее ответ прозвучал шепотом. Но это было неважно: Отец говорил сам, не слушая ее. – Я надеялся увидеть его в Страве. Говорят, Зирко благоволит ему. Пыльник, один из моих мальчиков, дрался с Шакалом в Предательскую. Сказал, он спас ему жизнь, а уньяры ему чуть не поклоняются. Клянется, Шакал – самый сильный боец, что он когда-либо видел, а я всегда верю тому, что говорят мои Сыновья. Мне нужно знать, когда он вернется, и тогда он сможет начать наше объединение. Блажка оттолкнулась от забора и направилась прочь. – Отказываешься мне отвечать? – Я не могу сказать того, чего не знаю, – заявила Блажка, развернувшись. – Он может вообще не вернуться, старик. Понимаешь? Поэтому не он вождь Ублюдков – Реальных ублюдков. А я! Копыто проголосовало за меня. Отец помрачнел. – А была бы ты вождем, если бы Шакал остался здесь? Разговаривал бы я с тобой, не уйди он хрен знает куда? – Бери своих мальчиков и вали нахрен с моего удела. Она снова отвернулась, чтобы уйти, но Отец протянул руку, взяв ее за запястье не грубо, но твердо. – Мои мальчики следуют за мной из любви. Я много работал над тем, чтобы это было так, поэтому знаю, о чем говорю. Твои ездоки тоже тебя любят, девочка. В этом корень их преданности. У одних мастеров копыт это сила, у других – хитрость или страх. Но не у нас. Однако любовь к отцу – чувство, незнакомое полукровкам, – совсем не похоже на то волнение в штанах, которое они чувствуют, глядя на тебя, – что всем полукровкам уже хорошо знакомо. Блажка вырвала руку. – Они подчиняются мне не поэтому. – Может, и нет, – уступил Отец, – но не говори мне, что тот топоролицый развратник и безрукий не хотят с тобой лечь. Я это в воздухе почуял, как только спросил о тебе. – Неважно, – процедила Блажка сквозь зубы. – Важно! Похоть не удержит копыто целым. Того, что я построил для Сыновей, не останется после моей смерти, но того, что у тебя здесь, не будет уже через год. Шакалу нужно вернуться, чтобы у Ублюдков был хоть какой-то шанс. Ему нужно вернуться, что шанс был у Уделья. – Он не вернется. Она не знала, правда ли это, но ей было все равно. Она произнесла это с таким убеждением, что Отец ей поверил. Старый полукровка поник. – Тогда покажи своим братьям, что их любовь не напрасна. Не давай им сгнить здесь просто так. Распусти Ублюдков. Я приму их всех в Сыновья. И ваших поселенцев. Мы можем уехать отсюда все вместе, сильнее, чем были. И когда увидишь, как они устроились в Колыбели Полукровки, можешь уйти в кочевники, вдруг найдешь Шакала и приведешь его домой. Блажка почувствовала, как ее брови сошлись на переносице. – Кочевники? Ты заберешь моих братьев и не позволишь мне остаться с ними? – Девочка, – выдохнул Отец, – я стар, но пока не безумен. Я не Ваятель. И я не слепой. Думаешь, я не видел тех двоих, что тренируются с твоими сопляками? Мы, полукровки-мужчины, может, и бесплодны, но я клянусь тебе, день, когда я произведу на свет дитя, настанет прежде, чем я допущу, чтобы в ряду Сыновей разрухи появились дочери. Блажка наклонилась к нему и, стиснув зубы, процедила: – Я надеюсь, ты сможешь залезть на борова и ускакать, скрипя суставами, потому что если, когда я схожу пописаю и вернусь, ты со своими мальчиками еще будешь здесь, то в Уделье станет одним копытом меньше и, клянусь, не моим. И оставив возмущенного старого полукровку, она толкнула ворота загона, чтобы удостовериться, что сопляки, дежурившие в хлеву, подадут Сыновьям их свинов максимально быстро. В главном загоне был малый Тельч, толкавший груженую тачку к выгребной яме. Десяток лишних свинов метали почти так же много дерьма, как и сам Отец. – Тельч! – крикнула Блажка, проходя через загон. – Сыновья уезжают. Кто тут еще с тобой? Мелкий полукровка застыл с отвисшей челюстью при виде вождя. – Да, я вернулась, нахрен. Так кто здесь еще? Я помогу. Покончим с этим втроем. Кто тут дежурит? – А-Аламра. Вождь. – Тогда почему она не тут с тобой? Малый Тельч указал на хлев. – Она, э-э, она там. – Она что, тебе не помогает? Неужели симпатичная хилячная не соизволила испачкаться в дерьме? И не дожидаясь ответа, Блажка прошагала к загону. Войдя внутрь, она не сразу увидела Аламру, но даже низкие стены, разделявшие стойла, не скрыли бы ее, даже если бы она спряталась за лопатой. Куча навоза у первых стойл свидетельствовала о том, что от работы девушка не уклонялась – если, конечно, это не было делом рук Тельча. Направившись по проходу, Блажка вздрогнула, когда в последнем стойле слева поднялась фигура, которая затем удовлетворенно выдохнула и потянулась. Это был один из Сыновей. Татуировки на голой спине не давали в этом усомниться. Блажка ускорила шаг, чувствуя, как ее нутро сжимают холодные пальцы. Когда она подошла к открытой двери загона, ее рука сжала рукоять меча. Сын повернулся в ее сторону. Он был удивлен увидеть ее здесь, но быстро скрыл это за легкой улыбкой. Его штаны были спущены до колен, а стоячий член только начинал расслабляться. – Вождь, – проговорил полукровка, растягивая слоги. – Я только зашел проверить своего свина, думал, не окажусь ли чем полезным. Он загораживал почти все стойло, но Блажка видела, что позади него кто-то был. Как видела и оружие, лежащее в углу, достаточно далеко от него. Она оттолкнула его в сторону и обнаружила Аламру – она еще только поднималась, совершенно голая. Но невредимая. Блажка пробежала по ней глазами в поисках признаков насилия. Пятна, оставленные грубыми руками. Слезы и сопли на замаранном лице. Кровь. Но ничего такого не заметила. У Аламры были пятна на коленях, солома в волосах. Но больше ничего. Но за все говорил ее взгляд. В нем не было ни страха, ни боли, только удивление от того, что ее нашли, да и то совсем слабое. – Пошел вон, – скомандовала Блажка Сыну. Он подтянул штаны, все еще улыбаясь, собрал свои вещи и удалился. Аламра не потянулась к одежде. Только встала, не пытаясь извиниться, не ища оправданий. Это был первый раз, когда ее обычно кроткий взгляд не был направлен в землю. Блажка смотрела на нее, стиснув зубы.