– Естественно, я просто пошутил, – объявил мужчина с веселой искренностью, которую трудно было отрицать. – Позволь нам стать твоими проводниками. – Мне не нужна дюжина хиляков, чтобы что-то сделать. Просто покажите мне дорогу. – Разумеется! С губ говорившего сорвался свист, и он крутанул головой. Бриганты зашаркали прочь, растворяясь в тенях перевала. – Позволь я сам, Ясинто, буду сопровождающим. Не дожидаясь ответа, долговязый тронулся с места. Готовая сдержать обещание и всадить стрелу ему между лопаток, если его сообщники появятся снова, Блажка двинулась следом. Они не пробыли в проходе долго. Ясинто начал продвигаться в сторону склонов, и вскоре они уже пересекали горную тропу. Когда тропа наконец стала пролегать вдоль гребня, огибающего склон, тот начал резко вздыматься. Достигнув вершины, Ясинто пересек скалу и стал спускаться с другой стороны. Они шли в темноте, небо давало лишь немного света, но Блажка с трудом понимала, как мужчине удается продвигаться столь уверенно. Люди видели в темноте хуже полуорков. Черт, даже другие полуорки видели хуже Блажки. В детстве она раздражала Шакала с Овсом, когда они, играя после заката, не понимали, почему она видит те или иные предметы. Позже ее братья научились доверять ее зрению больше, чем других. Теперь она знала, что обязана этим своей эльфийской матери. В этом противном Ясинто уж точно не было никакой крови остроухих, и он наверняка шел, руководствуясь инстинктами и знанием местности. Блажка пыталась запоминать дорогу, но это было невозможно. Они поднимались на полудюжину пиков и спускались с них, пересекали длинные гребни и короткие седловины, пока Блажка не стала задумываться: не ходят ли они кругами? Она была уверена, что они оставались на высоте, потому что видела внизу долины и проходы, реки и лагуны теней посреди освещенных звездами горных выступов. Наконец они начали спускаться, но лишь к чаше между двумя склонами, бывшей не более чем оспиной на горной местности. Здесь, будто в хищническом приглашении, разинула свое устье пещера. – Отсюда тебе придется вести свина, – сообщил Ясинто. Блажка спешилась и взяла Паллу за свинодерг. В другой руке она держала арбалет. Бригант цокнул языком. – А это тебе лучше повесить на ремень. Мне моя жизнь важна. Тем, кто там, нет. И твоя тоже нет. Из-за заряженного самострела убьют нас обоих. Быстро поразмыслив, Блажка убрала стрелу и отпустила тетиву. Когда арбалет оказался у нее на спине, она последовала за Ясинто в пещеру. Палла немного посопротивлялся на пороге, кряхтя и упираясь копытами, пытаясь трясти головой, но Блажка затащила его внутрь. Они прохлюпали в темноте несколько шагов, после чего раздались щелчки, эхом отозвавшись по пещере, когда Ясинто взял факел из бочки и, ударив одним из своих кинжалов по кремню, высек искры на пропитанную маслом головню. Когда зажегся свет, выяснилось, что это пещера на деле оказалась шахтой. Ход был низкий, но широкий, а стены и потолок были изборождены бесчисленными ударами кирок. Земля шла под уклон, будто пищевод в горе. К тому времени, как они достигли ответвления, от входа оставались одни воспоминания. Ясинто повернул налево. Тоннель стал более извилистым, изгибаясь вдоль острых выступов. Вниз, все время вниз. Звуки начали подниматься из незримой глубины, сперва как слабый шепот на грани слышимости и безумия, затем перерастая в глухое эхо, плывущее вдоль скалы. Свет факела больше не был необходим, потому что на стенах тоннеля стали появляться масляные лампы. Проход выровнялся и расширился, по всей длине вспухли выдолбленные камеры. У входа в одну из них толпились изможденные женщины. По годам это были девочки, но глаза выдавали в них злобных старух. Одна из женщин бесстрастно пригласила Ясинто присоединиться к кучке мужчин в камере, шумно занимавшихся шлюхами, которых там было вполовину меньше, чем снаружи. Бандит прошел мимо, пообещав вернуться. Прошагав еще немного, он осветил факелом другую камеру, в ответ на что изнутри донеслись раздраженные визги. – Можешь оставить борова здесь. Блажка провела Паллу внутрь. В тесном подземном хлеву было привязано три варвара, крупных и накормленных. Блажке показалось, что она узнала одного из них, но она не стала приглядываться. Она привязала Паллу к железному кольцу на противоположной стене, после чего повернулась обратно к своему проводнику. – Идем. Тоннель продолжился лишь на несколько десятков шагов, прежде чем снова повернуть. За поворотом в недрах горы была высечена довольно объемная камера. Воздух на такой глубине должен был быть прохладным и разреженным, но на Блажку резко обрушилась вонь немытых тел, людских и звериных экскрементов и чего-то еще, чего она не могла распознать, – острый, кисловатый запах. Внутри стоял оглушительный шум, порождаемый зажатой толпой перепачканных фигур. Мужчины дико кричали и гоготали в безудержном ликовании. Резкий свист и яростные вопли достигали оглушительной высоты. А подо всем этим находилось нечто еще, будто запах, нечто неименуемое. Оно походило на шум прибоя у берега, только не низкий, не убаюкивающий. Он был резкий, но не однородный, словно исходил от лавины шипящих змей. Ясинто повернулся к ней лицом, его широкая улыбка состояла из заросших мхом надгробий. – Добро пожаловать в Яму Почета. Блажка едва слышала его на фоне этого шума. Наклонившись поближе, она прокричала ему в ухо: – Я ищу трикрата! Он здесь уже полгода! Бригант дал застыть своей ужасной улыбке и с важным видом указал на камеру. Стиснув зубы от непреодолимого шума и вони, она шагнула внутрь. Оценить размер помещения было трудно. До потолка было не достать, хотя в прыжке Блажка могла бы его коснуться. Остальные стены было не видно – там кишели грязные люди. Большинство стояли спиной, образуя большие грубые круги. Найдя узкий проход между двумя из них, Блажка стала протискиваться вперед, расталкивая людей по обе стороны, чтобы лучше увидеть то, что приводило их в такой восторг. Что-то брызнуло ей на плечи, и она скривилась от запаха вина, резкого как уксус. Распознав виновника по кувшину, высоко поднятому в кулаке, когда мужчина стал кричать и буйствовать, Блажка схватила его сзади за тунику и повалила на землю. Кувшин с вином разбился, и мужчина успел яростно ощериться, прежде чем Блажка оставила на его лице отпечаток своего ботинка. Нос повторил судьбу посуды, и недоумок обмяк. Вокруг происшествия образовался небольшой круг людей – оно мгновенно привлекло внимание. В зловещем свете на Блажку уставились желтые глаза, но они быстро потеряли интерес к ее сердитому, бросающему вызов лицу. Мудро предпочтя не обращать внимания на лежащего без сознания мужчину, они снова вернулись к своим забавам. Единственным, кто не отвел от нее взгляда, остался Ясинто, в чьих глазах светилось одобрение. Он сделал один из своих театральных жестов, указав в сторону толпы. Блажка пробралась туда. Некоторые из этих негодяев были выше ее ростом, но никто не был сильнее. Любое гневное сопротивление, с которым она сталкивалась, быстро подавлялось. Большинство же расступалось от одного только взгляда на полукровку. Выступив вперед толпы, Блажка обнаружила источник странного запаха и скрежета. Ее ноги оказались на расстоянии ладони от глубокой чашеобразной ямы, куда можно было запросто свалиться с крутого обрыва, потому что здесь не было никаких перил. Дно усеивали монеты, целая куча потускневших, дурно пахнущих монет, так много, что они окатывали стенки. Неприятный запах заплесневелого металла, которым обычно пахли монеты, сейчас, порождаемый этой несметной массой, казался ужасно незнакомым. На засыпанной сокровищами арене было трое мужчин, которые двигались по щиколотку в монетах, пытаясь вступить друг с другом в схватку. У двоих были бороды, носили они туники из грубой шерсти и без ремней. Третий, казалось, был моложе – с гладкой кожей и раздетый. Бородачи приближались к нему, стараясь не дать своей цели сбежать. Ступать по монетам было тяжело, но голый юнец у Блажки на глазах метнулся между противников, и его рывок, зашипев монетами, превратился в нырок. Блажкин слух уловил голос Ясинто: – Говорят, когда-то яма была пустая. Потом император приехал осмотреть свои шахты, и ему стало скучно. Он приказал, чтобы рабы начали драться. Не тренированные воины с городских арен, а простые рабочие шахты, которые знали бой меньше, чем солнце. Они лупили друг друга, точно дети, но они не были убийцами. Довольный их примитивностью, император бросал туда монеты и говорил, что тот, кто убьет соперника, сможет покинуть яму со всеми деньгами, которые унесет. Вскоре богатейшие семьи Империума стали приходить, чтобы увидеть новое зрелище и набросать монет, повторяя за императором. Рабы дрались и погибали, но никто не мог вынести все, что туда бросали. Империума нет уже тысячу лет как. Монет больше никто не бросает, но здесь все равно дерутся и погибают, победитель набирает полные руки, но яма все равно не пустеет. Ясинто говорил так близко, что Блажка чувствовала горечь во рту из-за неприятного запаха из его рта. И из-за его рассказа. Из-за отвращения от мысли, что она послала своего брата участвовать в этой извращенной затее пропащих безумцев. Внизу один бородач сумел ухватить голого юнца за лодыжку и теперь тащил его по монетам, пока тот не очутился достаточно близко, чтобы на него можно было наброситься. Юнец отчаянно махал тонкими бледными конечностями. Мужчина прижал его лицо к монетам, глуша все попытки освободиться. Подцепив свою полумертвую добычу рукой за подбородок, мужчина поднял юнца. Лицо голого оторвалось от груды металла, монеты на мгновение прилипли к его лбу, а потом упали крошечными слезками. Блажка дождалась конца, пока поверх пронзительного визга толпы не раздастся хруст шеи. Но бородач принялся шарить под подолом своей туники. Затем его рука сжалась в кулак – он ласкал свой член, чтобы тот затвердел. Блажка бросила взгляд на Ясинто. Бриганта ее возмущенное замешательство позабавило. – Это состязание выигрывает тот, что первым вставит хлыщу. Когда другой бородач бросился через всю арену, чтобы оттащить соперника от юнца и сразиться, раздались возбужденные возгласы. Двое мужчин принялись колотить друг друга, перекатываясь по монетам, пока ошеломленный юнец с остекленевшим взглядом отползал со скоростью наполовину раздавленного слизняка. Блажка схватила Ясинто за жирную шею. – Я сказала, что ищу чертова трикрата! – А, так его здесь нет, – прохрипел бандит, все еще довольный, несмотря на то, что ему сдавили горло. – Это Яма Плоти. Тебе нужна Яма Величия. – Яма Почета! – прорычала Блажка, сжимая сильнее. – Ты и так в ней, – выдавил Ясинто. – Это вся шахта. Черт, почему она этого не знала? Проклиная про себя Колпака, этого молчаливого засранца, Блажка отпустила Ясинто. – Сама найду. И протиснувшись обратно сквозь толпу, она слышала, как толпа снова заулюлюкала. Далее она нашла еще несколько арен, все в равной степени были полны монет и кошмара. Блажка выросла в Уделье, но смотреть на жестокость этих ям даже ей было тяжело. Наконец, когда безумие этой шахты уже впилось ей в мозг, она нашла что искала. Это была самая большая арена из всех. Раза в два шире Ямы Плоти и в половину ее глубины, это была продолговатая, вырытая подальше от входа пещеры таким образом, чтобы толпа собиралась только вдоль ее коротких концов и длинного края напротив стены. Прочие ямы представляли собой не что иное, как кратеры, но у этой была пара тоннелей, каждый из которых уходил в длинный склон под стеной. Расстояние между ними было всего в пару рук, и левый закрывался тяжелой металлической решеткой. На дне не было ничего, кроме монет, но собравшиеся на краю люди были напряжены в ожидании. – Бой должен быть что надо, – возвестил низкий голос справа от Блажки. Подняв глаза, она увидела угрюмый профиль Шишака – тот глядел на арену. Блажка не удивилась: это его свина она видела по дороге сюда. – Не должен, – сказала Блажка вождю Мараных орками. – Когда мой боец выйдет, я все остановлю. Шишак улыбнулся. – Рискни, и эти хиляки тебя на куски порвут. Они придают большое значение этому жалкому ритуалу. В душащей тесноте, при таком столпотворении… Блажка поняла, что он прав, и от этого ее злоба стала только сильнее. – А ты что здесь делаешь, Мараный? – Я здесь, чтобы предложить брату-трикрату место в моем копыте. Прежде чем Блажка успела ответить, толпа будто взорвалась. Из открытого тоннеля возникла высокая фигура, нескладная, с голой грудью. Лысая голова была обернута платком, на лопатообразной челюсти топорщилась жесткая борода. Овес. У Блажки перехватило дыхание. На его массивном торсе виднелась целая колония новых шрамов. На некоторых из них до сих пор не зажили швы. Но больнее всего смотреть ей было не на порезы, будь то свежие или затянувшиеся. Больнее всего было видеть его пустые глаза, его тусклый взгляд, который ни разу не поднялся к ревущей толпе. Блажке пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не закричать ему. От этого не было бы толку. Он ее не услышал бы. Люди сотрясали пещеру своими криками: – БОЛЬШОЙ! УБЛЮДОК! БОЛЬШОЙ! УБЛЮДОК! Овес двинулся босиком по монетам. Он медленно прошагал вдоль ямы, не обращая внимания на восторженную публику. Когда решетка второго тоннеля поднялась, зрители завыли. Блажку пронзил холод. Единственная причина, почему там находилась эта решетка, заключалась в том, что она не давала чему-то выйти, держала это что-то взаперти. Овес же вышел на арену сам, и его не поставили бы против какого-нибудь недокормленного заключенного. Нет, в таком ужасном месте, как это, где смерть была так привычна, мало чего можно было бояться настолько, чтобы держать под замком. В других ямах Блажка видела мельком диких свинов, волков, быков и горных львов. Что бы ни собирались выпустить здесь, это был куда более опасный зверь. Существо, которое вышло из-за решетки, вызвало у зрителей волну насмешек. – Черт! – воскликнула Блажка. – Циклоп, нахрен?!