– Его уже склоняют к выходу, – ответила шлюшья госпожа. – Кавалеро спрашивали про свина? – Спрашивали. Я сказала им, он пришел без ездока. – И они поверили? – Конечно. – Они отделились от большого отряда? Ресия покачала головой. – Похоже, что они часть основной группы, – заметил Мозжок, усаживаясь на край кровати. – А те уже должны были дойти до кастили. Этим повезло остаться здесь на страже. Везучие гады. – Нервные такие, – сказал Лодырь. – Заметили? – Трусы всегда такие, – ответил Мозжок, фыркнув. Блажка предостерегающе зыркнула на него. – Давай обойдемся без фантазий. Я сказала, мы оставим их в покое. – Это было, когда их было двадцать, – сказал кочевник. – Это было, когда я сказала, мать твою! – Блажка почувствовала холодное щекотание в горле, переходящее в кашель. Затем, содрогнувшись, сглотнула, заставив его уйти вниз. – Мои приказы не меняются в зависимости от количества. Они меняются, когда я говорю, что они меняются. – Ну и отлично. Только кажется, зря это. – Мозжок пошарил у себя в бриганте. Вынув монету, вручил ее Ресии. – Еды. Столько, сколько можно. Надеюсь, это будет что-то сытное. Женщина опустила подбородок и посмотрела на Блажку. – А вы? Зачем пришли? – У тебя есть девки с детьми? Или кормящие? Найденышам в копыте нужна кормилица. На лице Ресии не проявилось никаких чувств. – И не смей со мной лукавить, – предостерегла Блажка. – Я, если придется, сама опрошу каждую. Ресия глубоко вдохнула через нос. – У Хильде скоро срок. Я спрошу ее. – Я сама спрошу. Пришли ее сюда. – Она гуабка и плохо говорит по-гиспартски. Лучше будет, если я… – Я говорю по-гуабски, – заявил Лодырь. На старательно контролируемом лице Ресии отразилось негодование. Блажка улыбнулась ей. – Давай. Мой Шлюхан поговорит с твоей. Шли ее сюда. Вернув самообладание, Ресия выскользнула из комнаты. Мозжок принялся заряжать арбалет – Блажка с Лодырем вопросительно уставились на него. Старший кочевник указал подбородком на дверь. – Она скорее навлечет на нас кавалеро, чем согласится потерять щелку для монет, а я бы хотел встретить их не только оскорбленными чувствами. – Справедливо, – сказала Блажка и вставила стрелу в тренчало. Лодырь, оглядевшись по сторонам, понял, что натягивать тетиву здесь негде, и с встревоженным видом вынул нож. Когда дверь снова открылась, в проеме оказались не кавалеро и не беременная хилячка из Гуабии. Это была Нежка с подносом, на котором лежал хлеб, полкруга сыра, баранья нога и миска с чем-то дымящимся. От аромата желудок Блажки превратился в разъяренного пса. Мозжок отставил арбалет в сторону, встал с кровати и со вздохом глубокого удовлетворения принял поднос. Блажка не видела Нежку с полгода и не слишком-то хотела лицезреть ее сейчас. Кокетливая девка с пышным задом, она умела возбуждать мужчин одним взглядом – по крайней мере, так говорили братья в копыте. Ей никогда не хотелось становиться никем иным, кроме как койкогрелкой, чтобы жить в Горниле. Она мечтала об этом еще малой сиротой под опекой Берил. Блажка до сих пор помнила эти признания, высказанные шепотом, вперемежку с хихиканьем, и все Нежкины расспросы с придыханием, о том, кто из Ублюдков ей нравился. От этого Блажку тошнило даже тогда, несмотря на то, что она много лет оставалась Нежкиной поверенной. Довольный Мозжок шумно набросился на еду. Нежка замешкалась. Блажка попыталась прогнать ее взглядом, но получила настойчивое приглашение подойти. Выругавшись про себя, Блажка вышла в коридор. Когда дверь плотно закрылась, Нежка решительно посмотрела на нее. – Хильде не придет, – сообщила она. – Ни в эту комнату, ни в Отрадную. – Если эта анвильская потаскушка думает, что может удержать ее от меня… Блажка повернулась, чтобы двинуться по коридору, но Нежка схватила ее за руку. – Не из-за Ресии. Развернувшись и высвобождая руку одним движением, Блажка вскипела. – Я не собираюсь тут играться. Объясни, нахрен. – Из-за меня, – заявила Нежка, отвергая страх. – Я сказала Хильде не идти. Сказала ей, что ее ждет, если она пойдет к Ублюдкам. – Отказ от немытых членов, которые она берет за монеты? – И от питания чаще чем раз в три дня! – Она ела бы чаще, чем… – Каким образом? – спросила Нежка, ее голос начинал дрожать. – Колючка ела не чаще! Поэтому ты сюда пришла? Она умерла? Вы наконец-то высосали ее всю? Черт, я молила ее уйти со мной и… – Стать шлюхой не выход… – А теперь ты убила ее, нахрен. Скольких еще ты приведешь к смерти, прежде чем… – Она жива… – Откажешься от этой дурацкой затеи быть вождем? Блажке едва удалось сдержаться, чтобы не схватить мелкую проститутку за горло. Но все же она инстинктивно подалась вперед, оскалив зубы. – Осторожно, Нежка, – прорычала она, оказавшись с уступавшей ей в росте женщиной почти нос к носу, но агрессия только подпитывала непокорность той. – С чего? Ты здесь не главная. И не можешь мне приказывать. Это не твой надел. Не твое копыто. Ты не распоряжаешься ничем, что есть в этих стенах, Изабет. Легкие Блажки угрожающе захрустели, но она скрыла недомогание и ярость за усмешкой. – Тебе стоит знать, – почти шепотом проговорила она, – с того дня, как ты ушла, Хорек умолял меня отпустить его, чтобы приехать к тебе. Я отказала. Не знаю, намерен ли он положить тебя на рожок седла и увезти назад в Отрадную… или содрать шкуру за то, что его бросила. Мне не хотелось жить ни с одним из этих исходов, если говорить честно. Но попробуй еще раз ответить мне с неуважением, тупая ты щелка, и я позволю ему приехать, и тогда посмотрим, что будет. Нежка распахнула глаза, затаив дыхание. Блажка посмотрела вдоль коридора. – Можешь вернуться к своему делу. Как только шлюха убежала, Блажка толкнула дверь и обнаружила, что Мозжок уже обмакивает в миске кусок хлеба, а Лодырь с досадой наблюдает за ним. – Ты уже со всем управился? – Я быстро ем. – Очень быстро, – подтвердил потрясенный Лодырь. Блажка наклонила голову в сторону коридора. – Мы уезжаем. Мозжок запихал хлеб в уже и так набитый рот и встал, взяв тренчало. Не сделали они и трех шагов, как за тонкими стенами борделя поднялся переполох. Раздались мужские голоса, скрежет и звуки борьбы. Все они доносились со стороны бани. Блажка замерла. Щерба. Черт. Оставить в покое. Вот как она решила поступить. Они могли пойти сразу к своим свинам, должны были сразу идти к ним. Но оставить труп на дереве и его убийц безнаказанными – это одно. А позволить тем же людям убить еще одного полуорка, каким бы никчемным трусом тот ни был, – совсем другое.