– Это он и есть. Роджер унаследовал талант отца. – Да, этого не отнять. Его папашка был красивым мужиком с умениями средней паршивости. Думаю, мать выбрала его за породистый лик. И не прогадала. Поук вышел красавчиком. – У меня ощущение, что мы говорим о лошадях, – передернув плечами, я мельком взглянула на голый торс Боннера, не удосужившегося застегнуть чертову рубашку, и сообщила, отводя взгляд: – Мне было бы удобнее говорить, если бы ты оделся. – Знаю, – довольно осклабился он. – А мне было бы удобнее, если бы ты ушла. Но ты ведь остаешься. Тяжело вздохнув, я махнула рукой: – Ладно, просто расскажи мне о Роджере, что знаешь, и я оставлю тебя в покое. – Он менталист. Как мамашка, – огорошил Адам, выуживая из карманов брюк сигареты. – Я закурю. Фыркнув, отняла у него пачку прямо из рук. – Что за бред?! Я жила с Роджем почти восемь лет. Восемь! Это тебе не курортный романчик на пару недель. Или ты думаешь, я настолько тупая, что не заметила бы подобного дара? – Честно? – Губы Боннера медленно расползлись в ехидной улыбке. Я вскочила с места и направилась к его бару. Открыв полки со спиртным, прочитала несколько названий и схватила початый коньяк. Затем, подумав пару мгновений, добавила к нему два бокала и вернулась на свое кресло. – А как же репутация? – вскинул брови Адам, наблюдая за тем, как я наливаю янтарную жидкость. – Да пошло оно все… Я отсалютовала ему бокалом, заполненным на треть, и выпила половину, после чего закашлялась и замахала руками. – Ладно. – Боннер налил себе тоже и выпил залпом, громко втянув воздух. – Аморальная ты женщина, Кэтрин. Спаиваешь собственного адвоката. И, главное, зачем? Если бы потом было надругательство над телом, я бы понял, так ведь сбежишь, прикрывая краснеющие щеки. – Конечно, сбегу. Я не приемлю секс без обязательств. – После выпитого по телу разливалась приятная слабость, снимая напряжение последних дней. Смущение отступало, и даже наоборот, появлялось желание дразнить Боннера в ответ. – С чего ты взял, что Роджер менталист? Он обвел тебя вокруг пальца, и ты решил, что всему виной его сверхспособности, а не твои слабости? Адам чуть откинул голову назад, смерил меня насмешливым взглядом, налил себе и мне еще коньяка и ответил: – Я знаю, потому что наводил о нем справки. Его мать всю жизнь работает мозгоправом, и у нее есть дар проникать в головы других людей, дабы помочь им. Легализованный маг-психолог. Она давала клятву не использовать дар во вред, не навязывать людям свои мысли против их воли, не выуживать их секреты… Что там они еще обещают? За ней установлен жесткий контроль, ее проверяют едва ли не каждый месяц. – Я знаю все это, мы знакомы с Элен Поук. – Да-да, восемь лет в браке… А почему ты не зовешь ее мамой? – Адам закинул руки за голову и уставился на меня с иронией. – Она не приняла выбор Роджера, – вспомнив свекровь, я передернула плечами. Это была некрасивая, но очень самоуверенная женщина со взглядом инквизитора. Она не имела права копаться в голове у собеседника без его разрешения, но с удовольствием считывала эмоции и обрывки мыслей, лежащих, как она любила выражаться, на поверхности. Надменная, самовлюбленная стерва. Но сыночка она боготворила. – Еще бы. Элен Поук – властная дама, мечтающая о величии и богатстве. И она как никто понимает, что совершила огромную ошибку, однажды зарегистрировав свой дар в реестре Громдуара. Представь, Кэтрин, сколько возможностей открывается перед менталистом, скрывшим силу! Особенно если при поступлении или, скажем, проверке можно прикрыться другим даром. Для самой Элен время было упущено, а вот перед ее милым Роджем, родившимся от бедного, но красивого мага-техника, открывались потрясающие перспективы. – Подобное карается законом, – тихо проговорила я, наблюдая за тем, как Адам наполняет наши бокалы. – Смертной казнью или лишением дара пожизненно! – радостно закивал Боннер. – Но попробуй поймай такого хитреца. Он ведь официально зарегистрирован магом-техником, никогда способности во всю мощь не проявлял, вред никому не приносил. Ну, разве что тем, кого рекрутировал в «Техно Индастриз», мягко подавляя волю и осторожно навязывая свое мнение, куда лучше перепродать патент. Я потрясенно молчала, пытаясь понять, стоит ли верить адвокату, которого ненавидят все сыскари нашего города, или же… – Давай вспоминать, – вдруг предложил Боннер, – университет. Ты первая студентка на потоке. Тебя переполняют эмоции, поклонники ходят толпами. И тут появляется Боннер. Теперь скажи, он был самым красивым из всех? Или самым успешным? Как он тебя покорил? Чем? Я открыла рот, чтобы сказать очевидное – любят человека не за красоту и не за его успешность, а… И тут задумалась. А за что я полюбила Роджа? И чем больше я пыталась вспомнить те милые мелочи, что он для меня делал, тем сильнее болела голова. Все события прошлого были затянуты липким туманом, и ни одно из них я не могла припомнить более-менее точно. Единственное, что помнила на все сто, – всепоглощающее желание выйти за него замуж и стать лучшей женой в мире. – Он обработал меня, – прошептала, чувствуя, как холодок пробегает между лопаток снизу вверх, устремляясь к затылку. – Обманул разум. – Я вскинула пораженный взгляд на Адама Боннера. – Роджер Поук… он… – Нелегальный менталист, виртуозный мошенник, профессиональный аферист. – Да я… – Ничего не докажешь. Прошло слишком много времени – раз. Ты обиженная жена, которую бросил богатенький муж, содержавший ее восемь лет, – два. Он, может, вообще умер – три. – Нет, этот так просто не сдохнет! – зло выплюнула я. – Я тоже так думаю, – легко согласился Боннер. – Но идти в суд без доказательной базы – гиблое дело. – И давно ты знал? – спросила я, сжав кулаки. – О том, что он сделал. Со мной. – Я не знал, Кэтрин, – спокойно проговорил Боннер. – Этого нельзя узнать наверняка, пока сам обманутый не захочет покопаться в себе. А ты не хотела. Яростно, отчаянно. Готова была защищать его до последнего… Пока он был рядом. А теперь его влияние слабеет. Я закрыла лицо руками, затрясла головой. – Восемь лет! Восемь лет… Карьера, личная жизнь, едва не загубленный дар… Он угнетал меня, а я радовалась! Ждала его возвращения как верная псина под дверью квартиры, отписанной на Элен! Я вскочила на ноги, перевернув наполненный бокал. Янтарная жидкость растеклась по белой плитке, звонко разбилось стекло на десяток мелких осколков… – Успокойся! – велел Адам, возникая передо мной. – Мы его найдем. Если меня не подводит чутье, то подонок в Глемшире. – Ты не понимаешь! – закричала я. – Не хочу его искать. Будь он трижды проклят! Восемь лет я подчинялась чужой воле, и где гарантия, что этого не случится снова?! Я не полечу туда! Я боюсь… Плевать мне на дом и на его деньги! Я вернусь, обращусь в суд, в полицию… – И ничего не добьешься. Страшно одной, Кэтрин. – Он схватил меня за запястья, встряхнул, заставил посмотреть на него. – Я буду рядом. И поверь, Поук пожалеет обо всем. Если ты мне поможешь. – Нет! Нет! – Меня колотило не то от холода, не то от ужаса. В голове снова поднимался туман, застилал глаза, выливался дождем из глаз. Я вспоминала прошлое. – Адам, Адам… – Он крепко держал меня, не позволяя уйти. – У меня ведь был парень. И я любила его… Господи, не могу вспомнить его имя. Я не могу! Сердце клокотало как сумасшедшее, билось о ребра, пытаясь разорвать грудную клетку. Еще немного, и, кажется, голова взорвалась бы от множества невнятных голосов, от тихого шепота, обещающего красивую беззаботную жизнь рядом с Роджером… Я в очередной раз мотнула головой и вдруг была поймана холодными ладонями. Притянув к себе, Адам припал губами к моим губам, не давая дышать и оглушая резкой сменой событий. Его поцелуй был грубым и настойчивым, язык напористо толкнулся в мой рот, исследуя его, настаивая на продолжении и заставляя податься навстречу. В нос ударил запах дорогого табака и свежей древесной ноты – его парфюм… Руки, сначала сжимающие мои скулы, скользнули вниз: одна остановилась на шее, а вторая двигалась дальше, по спине, чуть нажимая на позвонки подушечками пальцев. Я замерла в смятении. Притихла на миг, пытаясь понять, что происходит. И боль тут же прошла. Остались только ощущения: его щетина легко царапает нежную кожу, пальцы обжигают, а губы… отстраняются. – Ну вот, – шепнул он, – так-то лучше. Я сомневалась в его словах. Потому что безумно хотелось продолжения. Именно сейчас. Без слов, без просьб… Я согласилась бы даже на более тесную близость. Всего один раз. Но он отстранился. – Спасибо, – шепнула, прикусывая нижнюю губу и опуская взгляд. – Мне жаль. Я не понимаю, что это было. – Откат, – пояснил Боннер. – Нам нужно найти хорошего менталиста, который помог бы тебе вспомнить. Аккуратно, без этого вандализма. Поук работал над тобой годами, возвращаться к себе тоже придется не один день. Думаю, на сегодня бесед хватит. – Да, – я скользнула взглядом по его лицу, споткнувшись о губы, – мне нужно идти. Обдумать. И просто… Увидимся позже, Адам. Подхватив сумочку, я почти выбежала из его каюты, так и не услышав ни слова в ответ. Мой мир пошатнулся. И я устояла только благодаря рукам своего адвоката. Или его губам? Тряхнув головой, вошла к себе в каюту и привалилась к стене, упираясь в нее лбом и дрожащими ладонями. Как это могло произойти со мной? Мой муж – тот, кого я боготворила, оказался преступником. Теперь, спустя несколько дней разлуки, я четко понимала, что не скучаю по нему ни капли и не чувствую сожаления от разлуки. Есть лишь облегчение и страх новой встречи. А ведь даже Стэф, пережив очень болезненный развод, некоторое время пребывала в депрессии, не понимая, как жить дальше и что делать. Помню, выслушав ее откровения, я поняла одно: привычка – невероятно опасная штука, заставляющая нас терпеть самые нелепые вещи. Например, откровенное неуважение или холодное безразличие. Казалось бы, что мешало ей раньше стукнуть кулаком по столу, высказать обидчику раз и навсегда свои претензии и уйти, хлопнув дверью перед его носом? Страх перемен – вот что. Она думала: «А вдруг станет хуже? Там, за порогом, я останусь совсем одна. Можно еще немного подождать. Обойдется». И терпела, пока не лопнуло что-то внутри. Это «что-то» называют по-разному. Стэф говорила, что лишилась веры. Веры в любовь, в бескорыстие, в доброту. У меня же… В моем случае было немного иначе. Я все еще верила, больше того, с каждым днем разлуки словно просыпалась, стряхивая с себя остатки вязкого серого тумана. И я поняла это только теперь. Потому что все было обманом. Понять, что у тебя украли восемь лет…Каково это? Страшно. Жутко. Мерзко. Не знаю, что Родж делал, но первые годы я его обожала, казалось, жить без него не могла. Затем между нами стали вспыхивать ссоры. Не по его инициативе, а по моей. Мне становилось мало его, чувство было почти болезненным, выжигало меня изнутри. Тогда окончательно пропал дар. И тогда же, видимо, муж потерял ко мне интерес, но зачем-то продолжал держать рядом. Возможно, боялся, что после его ухода я приду в себя и пойму что-то, открою глаза. Этот гад просто выжидал. Как сказал Адам, доказать влияние Роджа теперь почти невозможно. Восемь лет. Я схватилась за голову, взъерошив волосы. Присела на краешек стула, положила руки на колени, выпрямила спину до боли в позвоночнике и вперилась взглядом в стену. Способна ли я встретиться с Роджем снова? Он ведь знает меня от и до, изучил, как лабораторного кролика, и способен повлиять снова… Но и прятаться вечно я не смогу. Кроме того, стоило панике немного утихнуть, как проявлялось новое, никогда до этого неведомое чувство: я хотела заставить Роджера Поука страдать. Хотела мстить. Хотела видеть страх на его холеном лице! Стук в дверь оборвал мои размышления. Только открывать я не собиралась. Не хотела никого видеть. Не сейчас. Стук повторился, а затем донесся голос Адама Боннера: – Ты там жива? – Не дождешься, – тихо ответила я и уже громче добавила: – Все хорошо. Уходи. – Ты кое-что забыла у меня в номере, – не унимался некромант. Я хотела было сказать, чтобы оставил мои вещи себе, но тут почувствовала зов. Легкая щекотка прошлась по ладошкам, сбилось дыхание. Сахили. Этот гад притащил мне свои бинты. И теперь, оказавшись от меня поблизости, они звали, лишая возможности уединиться. – Ну ты и наглец, – прошипела я, как только дверь отъехала в сторону. – Видишь же, что я плохо себя чувствую, и все равно приволок свои лохмотья. – Сахили, – оскалившись, поправил меня Боннер, выставляя у моих ног еще и чемодан с инструментами. – И потом, ты сама сказала, все хорошо. Буквально минуту назад. Так что займись делом. Бинты перешли мне в руки, а некромант, развернувшись, бросил через плечо: – Твои туфли остались у меня. И пеньюар, и нижнее белье. Бежевое, ажурное. Не хватает только тебя в нем.