Мы недоуменно переглянулись. Отчего он не кричит, не возмущается, не замахивается тяжелым коромыслом?.. Юнус-глухой меж тем прошел в глубь двора. Поставил коромысло и ведра возле загончика с коровой и только тогда подсел к нам. Мы на всякий случай отодвинулись. — Рахмат, джаным, — спасибо, дорогие мои! — покачивая головой, заговорил молочник. — Совсем старый стал я. Руки болят. Ничего по двору не могу сделать. Хорошо помогли… окучили мои деревья! Мы смотрели друг на друга и не знали: смеяться нам или плакать?.. — Чем вас отдарить, джаным, даже не знаю. — Ну, ладно, мы пошли, — первым встал с места Акрам. Мне тоже хотелось только одного: оказаться как можно дальше. — Нет, нет! — отчаянно замахал руками Юнус-глухой. — Постойте, — он резво заковылял в дом, принес оттуда в белом платке свежие шарики курта и протянул нам: — Берите, берите, угощайтесь. Когда мы были уже у калитки, Юнус-глухой окликнул нас: — Ребята! Ваша лопат… Рахим прихватил брошенный под виноградником инструмент незадачливых «кладоискателей», и мы выскочили на улицу. Щеки наши пылали, как гранаты. Не знаю, как ребята, а мне, пожалуй, первый раз в жизни было так стыдно. Конечно, о случившемся мы никому не рассказали. Мальчишки засмеют, взрослые застыдят… Юнус-глухой тоже молчал, но, встречая теперь кого-либо из нас, заговорщицки улыбался и обязательно предлагал выпить пиалу парного молока или замечательного самодельного кефира. Пацаны — народ любознательный. И если раньше молочником мы интересовались как «владельцем клада», то после нашей «экспедиции» — вообще его судьбой. Она действительно оказалась необычной. И Юнус был когда-то мальчишкой. Жил в крохотном кишлаке на краю пустыни. Бегал босиком по теплой пыли. Играл в «чилляк» и орехи. Пил из колодца солоноватую воду. С аппетитом уминал хрустящую, обсыпанную тмином лепешку. И помогал отцу пасти в пустыне овец. Здесь, среди барханов, слушал, как в кустах полыни шелестят ящерицы и как, набирая высоту в утреннем небе, звенит крыльями пустынный соловей — джурбай. Однажды отец ускакал в кишлак прихватить еды, а Юнус остался наедине с песчаными волнами и овцами. Он и не заметил, как небо вдруг стало пепельным, вокруг засвистело, заскрежетало… Перед глазами все смешалось — и песок, и стадо, верх и низ. Дальше Юнус ничего не помнил, что с ним стало, где он? На третьи сутки его нашли какие-то проезжие люди у пустынного колодца, далеко от жилья. Мальчик, еле живой, позабыл свое имя, откуда он родом и что с ним стряслось. Однако родители его отыскали. Они показывали сына и табибам, и опытным врачам в городе. Память и речь к нему вернулись лишь через полгода, а вот глухота осталась на всю жизнь. Так что же с ним произошло? Взрослые говорили, что Юнуса унес смерч. Очень редкий случай. Но, как и счастье, беда к каждому приходит по-разному… Это я понял, конечно, уже когда вырос. А тогда… Тогда никакого клада мы не нашли, но зато в нашей ребячьей жизни появился еще один хороший добрый человек. Не боясь выглядеть чересчур назидательным, скажу: вот это истинное сокровище, и нет его дороже. ТОРЕАДОР Кого я боялся больше всех, когда был маленьким? Нет, не драчуна Витьку-Чучапару, который мог подойти и, причмокивая, запросто отобрать конфету или бутерброд с колбасой. За вечное причмокивание его мы и прозвали так. Не паршивую соседскую собачонку по кличке Гитлер, порвавшую на мне новые штаны. Не молнию, однажды кнутом просверкавшую над самой головой. Боялся я нашего петуха. Отец принес его как-то с базара и пустил гулять по двору. Это был необычный петух. Не такой как все — с длинной шеей, худющий и с какими-то ржавыми перьями. — Бойцовский, — пояснил отец. — На кой он тебе сдался? — удивилась мама. — Ни пуха, ни мяса, ни гребешка. — Для красоты! — Было бы чем любоваться, — пожала мама плечами. — А характер? — озорно рассмеялся отец. И действительно — петух скоро показал «характер». Что там соседские петухи и соседские кошки! Гитлеру спуску не давал. Насядет псу на загривок и долбит. Долбит, пока тот с пронзительным визгом не унесет петуха на себе куда-нибудь подалее от людских глаз… За такую безоглядную драчливость и горделивую походку мама дала петуху не совсем привычную уважительно-насмешливую кличку Тореадор. Все бы ничего… Но петух добрался и до меня. Как-то летним утром мы пили чай под виноградником. Я был в одних трусиках. Макаю себе в сладкий чай сушку и с аппетитом грызу. Никто и не заметил, как сбоку ко мне подошел Тореадор. Примерился, примерился — да как долбанет меня клювом повыше щиколотки! — Ой! — вскинулся я, чуть не разбив любимую цветастую чашку. — Кыш отсюда! — замахала мама полотенцем. Тореадор не спеша отошел и вернулся к своему куриному «гарему». Но минут через пять снова заявил о себе. Теперь уже удар пришелся по плечу. Мама сердито отогнала драчуна. — И чего он именно к тебе пристал? — сказала она и подозрительно осмотрела меня. Улыбка в ее глазах разрешила загадку. — Ну и Тореадор, — вздохнула мама. — Родинки твои, наверно, принял за зернышки. Ты у меня счастливый, сынок! — и нежно провела ладонью по моей стриженой голове. «Ничего себе, счастливый! — размышлял я после. — Зачем мне такое счастье, если оно приносит боль?» Тореадор по-прежнему не давал мне проходу. Бегал по пятам. Клевал. Пришлось даже в самую жару надевать рубашку с длинными рукавами и штаны. Хоть и неприятно, но безопасно: петух отстал. А вообще смельчак Тореадор вел себя «на грани риска». Его находили то в едва остывшем тандыре Зухры-апы — мог быть испеченным вместе с лепешками, то в глубоком подвале мирхаевского дома, — мог, бы запросто помереть с голоду, то разгуливающим по акрамовской черепичной крыше. Как он туда залетал, оставалось загадкой. Залететь-то залетал, а вот спуститься на землю все же явно боялся: высоко. Приходилось втроем — Акраму, Рахмату и мне снимать петуха с крыши. Нет бы поблагодарить за добро, так он еще пребольно тюкал нас в пальцы. Как-то отчаянный наш Тореадор помчался за кошкой, выскочил на улицу и угодил под колеса полуторки. Теперь я мог скинуть надоевшие рубашку и штаны, снова ходить в трусиках и майке. Но задиру-петуха все равно было жалко. РОГАТКА Когда я вспоминаю об этом случае, мне всякий раз становится стыдно, хотя минуло уже три десятилетия. Была, была пора — и коллекционирования марок, и открыток, и увлечения варраками — воздушными змеями по весне… И, конечно же, как ни печально, приходится признаваться: находилась в этом ряду и рогатка… Мальчишки наперебой хвалились своими рогатками. У кого самая лучшая и самая меткая. Стреляли по пустым бутылкам, по роликам на столбах и по птицам… Взрослые, бывало, ругали, таскали за уши, ломали эти самые рогатки… Но мальчишки есть мальчишки. Смастерил рогатку и я. Из отличного айвового сучка, двух резинок из трусов и блестящего кусочка кожи (вырезал из язычка ботинка). — Отличная пушка получилась, — одобрил Рахмат.