— Вот и я говорю то же самое, — лепетал он. — Сколько просите за нее? — спросил Сергей Петрович. Парень заломил такую цену, что окружающие прямо-таки ахнули. Но монета была действительно, видимо, исключительно редкого достоинства, и поэтому писатель откровенно сказал: — Собственно, такие вещи бесценны… У меня нет с собой сейчас таких денег… — Потом отдадите. Берите пока так. Я вам верю, — заторопился парень. Не знаю, нашла ли достойное место эта монета в коллекции Сергея Петровича… Но мне было интересно в тот день услышать все, что говорит Сергей Петрович. И мы двинулись вслед за ним. А он уже направился к букинистам. Любопытно! Ведь многих авторов ему посчастливилось лично знать, со многими дружить. И наши ожидания оправдались. Седобородый, сухой и строгий старик букинист, которого в Ташкенте многие знали, развернул газету и показал Сергею Петровичу какую-то книгу. — Взгляните, любопытное изданьице!.. Это было одно из первоизданий книги Ильфа и Петрова «Золотой теленок» с великолепными цветными иллюстрациями Кукрыниксов. К сожалению, я после никогда не встречал их. Сергей Петрович бережно погладил обложку и с какой-то грустью в голосе сказал: — А ведь эта книга у меня была с дарственной надписью авторов, только перед самой войной сгорела вместе с остальной библиотекой, там, в Подмосковье!.. К обеду народ постепенно стал расходиться. Видимо, пора было уходить и Сергею Петровичу. И я, наконец, не без нажима приятеля, отважился: — Вот, Сергей Петрович, я хотел показать вам!.. Если, конечно, это удобно… — Книгу, что ли? — Нет, стихи… — Так в чем же дело? Приносите! — А у меня они с собой! Вот… — и я покосился на свою папку. — Что ж, давайте посмотрю! — улыбнулся писатель. — Приходите сюда на будущей неделе. Желательно после обеда, когда будет поменьше народу. Поговорим. Велика была радость начинающего стихотворца! В следующее воскресенье раньше времени я был уже в назначенном месте. Сергей Петрович пришел ровно в три часа, как условились. Сели на скамейку под тенистой акацией. Писатель расспросил меня: учусь я или работаю? Поинтересовался, что читаю в настоящее время. Потом раскрыл папку. Уши у меня горели, как у ученика, плохо знающего урок. — Судя по стихам, — начал Сергей Петрович, — слово вы чувствуете, а вот во многих случаях обращаетесь с ним небрежно, не всегда правильно… К тому же и мысль не всегда четкая. А слово и мысль — должны быть едины. Где вы, например, видели такую радугу? — и он прочитал: — «Яркое, трехцветное — полотенце летнее…» А ведь мы с детства знаем, что радуга бывает из семи цветов… Деталь, может быть, и незначительная, но вводит ребенка в заблуждение, чего нельзя делать особенно в детских произведениях. Здорово мне досталось в тот день от Сергея Петровича! И чувствовал я себя как-то неловко, вот-де отвлекаю большого писателя, занятого работой, такими пустяками, как свои стихи… Но Сергей Петрович, будто читая мои мысли, заметил: — Детская литература — это серьезная работа, не менее серьезная, чем взрослая. Конечно, вы читаете и Маршака, и Чуковского, и Гайдара. Мне кажется, вам было бы полезно почитать и книги талантливо работающего ныне в детской литературе Сергея Баруздина. Мне очень нравится его творчество. Думаю, это все будет для вас полезным. Новые стихи, не стесняйтесь, показывайте мне! После такого разговора я стал куда серьезнее относиться к скромному своему творчеству и в корне пересмотрел все написанное после карандашных пометок Сергея Петровича. И все-таки, когда вышел первый мой сборник, я постеснялся подарить его большому мастеру. Чувствовал какую-то неловкость. Хотя и знал, бывая в Союзе писателей и встречаясь там с Сергеем Петровичем, что он следит за творчеством местных поэтов и прозаиков. Зато второй сборник «Доброе утро» я наконец-то отважился и послал по почте Сергею Петровичу. В то время я работал в издательстве. И вот как-то звонит телефон. Поднимаю трубку и слышу голос Сергея Петровича. — Вот хорошо, что вы оказались на месте, — сказал он (это было летом семьдесят третьего года), — а я что-то приболел. Ведь мне как-никак семь десятков. Вам-то сколько? Я сказал. Сергей Петрович засмеялся. — Значит, есть еще время учиться. Получил вашу книжечку. Большое спасибо. Веселая получилась и, главное, не назидательная. Только у меня есть замечание. Правда, их никто не любит выслушивать, но что поделать! Таково уж наше ремесло. Вот вы пишете о зиме: «Пуховый платок вышивает сама», между тем ведь известно, что пуховые платки вяжут. Имейте в виду, если будете переиздавать это стихотворение… Дельное замечание! К сожалению, это была последняя моя беседа с писателем. Вскоре его не стало… Спустя несколько лет мне довелось побывать в древнем Самарканде. Стояла сухая золотая осень. Полдневный зной как-то по-особому высвечивал бирюзовые купола минаретов. Казалось, каждый камень, каждая постройка ассоциировались с трилогией Сергея Петровича Бородина «Звезды над Самаркандом». До позднего вечера бродил я по улочкам старого города, овеянного легендами. А придя в гостиницу, написал стихотворение «В Самарканде», которое посвятил Сергею Петровичу Бородину. Вот оно: Плеск арыка и блеск луны, Поспевающих персиков свежесть. У развалин Биби-ханым Мне однажды открылась вечность. Вслед за птицами ваших страниц Я вхожу в этот город горячий. Кто там мчится, мотоциклист? Или всадник Тимура скачет? Звук утихнет. Повеет от роз Затаенною чьей-то судьбою! И, разбитой на тысячи звезд, Полыхнет небосвод пиалою. ЕЕ АЗИЯ При жизни у нее вышло пять книг стихов. В Москве и Ташкенте. Вот их названия: «Семиречье», «Теплые камни», «Лицом к свету», «Год аиста», «Зеленые шары». Последняя наиболее полная. Почти «избранное». Потом вышло еще два сборника: «Тамариск», и «Цена прозрения». Но они — увы! — увидели свет уже без автора. Верю, состоятся и другие встречи с еще неизданными стихами поэтессы. А сейчас хотелось бы попытаться заглянуть в истоки ее творчества. Вернуться к тем родникам, что щедро питали на протяжении всей жизни поэзию Натальи Буровой. Как начинается знакомство с поэтом? Обычно, с его стихов. И это знакомство не явилось исключением… Сборник назывался «Семиречье» («Советский писатель», Москва, 1965 г.). В аннотации было сказано коротко, суховато, но точно (об этом я, конечно, узнал позже): «Семиречье» — первая книга стихов Натальи Буровой. За плечами автора этого сборника — немалый жизненный опыт, работа на самых, казалось бы, прозаических должностях: статистик, инспектор по кадрам, чертежница, технический секретарь в различного рода учреждениях. Поэтесса много ездила с геологическими партиями по степям и пустыням Средней Азии, к истокам горных рек, где и сложила свои первые стихи. …Ее своеобразная лирика, женственная и одновременно строгая, посвящена Семиречью, родине мужественных и выносливых людей. Серьезность раздумий о жизни, яркость красок, достоверность пережитого придают стихам Н. Буровой подлинную взволнованность и свежесть». …В середине шестидесятых годов в Ташкентском клубе железнодорожников существовало литературное объединение «Сигнал». Руководил им на общественных началах поэт Виталий Качаев. Большой энтузиаст своего дела, одержимый открытием новых талантов. В то время я работал токарем на паровозовагоноремонтном заводе имени Октябрьской революции (в тех самых знаменитых железнодорожных мастерских, откуда начался Великий Октябрь в Ташкенте) и учился в вечерней школе рабочей молодежи. Был буквально одержим стихами. И находил время два раза в месяц посещать эти бурные, часто сумбурные, но всегда захватывающие интересные семинары. Здесь собирались люди самых различных возрастов и профессий: рабочие, инженеры, учителя, геологи, студенты, комсомольские работники. Скрупулезно обсуждали стихи товарищей. Заглядывая наперед, скажу: большинство, как и бывает в жизни, «отсеялись». Но в одном я уверен — все мы навсегда сохранили любовь к слову, к книгам. Несколько «семинаристов» остались в литературе, продолжают, в меру способностей, работать. Выпустили интересные сборники. Это поэты Виктор Ляпунов, Евгений Субботин, Рудольф Баринский. Однако вернемся к нашим семинарам. После одного из обсуждений, не очень удавшихся — молодой «стихотворец» представил слишком уж слабые вирши — Виталий Качаев с необидной улыбкой сказал: — Ну что ж, товарищи, пора сделать маленькую передышку. Не все же учиться на ошибках… Я вот к чему: в Ташкенте немало даровитых литераторов, надо бы кого-нибудь пригласить поприсутствовать как бы в настоящей творческой лаборатории. К нам уже жаловали именитые гости: Герой Советского Союза, ташкентский писатель, а ныне первый секретарь правления Союза писателей СССР В. В. Карпов, Б. С. Пармузин, поэтесса Н. И. Татаринова. Эти встречи были небесполезны, запали в память. Кого же мы еще упустили? — Давайте пригласим Наталью Бурову, — сказал я.