«Труслив, как заяц» — не однажды мы слышали в детстве, когда речь заходила о трусости. Но так ли труслив и безобиден на самом деле этот симпатичный зверек? Оказывается, нет, не всегда. И даже наоборот! …Осенью мы охотились на кекликов в районе Акчи. Как-то вечером уставшие и продрогшие вернулись в мазанку егеря Низама. И тут возле печки, освещенной керосиновой лампой, увидели пса Олопара. Пес был охотничий. Помесь сеттера и дворняги. Отлично брал фазана, зайца, шакала… В общем, универсал. Или как еще пошутил мой спутник Петрович: «Охотник широкого профиля». И вот этот «охотник», прижавшись лохматым боком к печке, жалобно скулил. — Что это с ним? — спросил я Низама. — Э, садитесь, — вздохнул егерь, обращаясь ко мне и Петровичу. — Сейчас расскажу, только чай поставлю. А вскоре Низам поведал нам за уютным самоварным чаепитием такую историю. — Вышел утром в поле. Тут у меня еще с лета находился стог снега. Думаю, принесу немного корма овцам. За мной, как всегда, увязался Олопар. Не может же охотничья собака без дела сидеть в конуре. Только мы стали подходить к стогу, а из-под него заяц-толай как сиганет свечой кверху — и давай улепетывать скачками в сторону тугайных зарослей. Пес мой — следом. Даже взвизгнул от охотничьей страсти. До тугаев далеко. Вот мой Олопар и начал настигать косого. Десять метров остается, пять… Но что такое? Заяц перевернулся через голову и очутился на спине. «Ну, вот все, конец», — мелькнуло в голове. Честное слово, жалко стало косого. Я зажмурился. А когда открыл глаза, увидел Олопара на стерне. Прижавшись к земле, он жалобно скулил. А что же заяц-толай? Косой безнаказанно приближался к тугаям. Я подбежал к собаке. Живот ее был распорот. Сочилась кровь. Ну и заяц! Вот так удар! Четкий, расчетливый. Прямо боксерский. А я его еще пожалел. Что ж, ничего не поделаешь… Пришлось Олопара завернуть в мешковину, приготовленную для сена, и скорым шагом на ферму к знакомому ветеринару. Мы с сочувствием посмотрели на пса. — Будет ли он теперь охотиться на зайцев? — спросил Петрович не без иронии. — Не знаю, — серьезно ответил Низам. — Выздоровеет, посмотрим… В ГОСТЯХ У БЕЛЫХ ВЕРШИН Приглашение к путешествию Я люблю путешествовать. На машине, на поезде, в самолете. Даже на ослике. На чем посчастливится. Когда человек едет, он много видит. А с остановками — еще больше. Но если в путешествии с тобою верный друг, много видевший и потому немало знающий, — считай, что тебе повезло втройне. Таким другом мне в путешествии через перевал, что в Тянь-Шаньских горах, был чабан Нигматулла. Он уроженец этих суровых и прекрасных мест и здесь ему с детства знакома каждая тропинка. Каждая скала. Каждый родничок. Горы огромные, а кишлак, в котором живет Нигматулла, крохотный — в десять-двенадцать домиков. — Самый красивый кишлак на земле, — говорит с гордостью чабан. И надо ли его оспаривать? Действительно, у кишлака и название красивое: «Кок терак». «Зеленый тополек». Поэтично!.. Что люди берут с собой в путешествие? Еду, одежду, фотоаппарат. А я всегда кладу в сумку блокнот и карандаш. Чтобы записать самое интересное. Итак, в добрый путь! Заповедник Дорога плавно обогнула скалу и стала карабкаться вверх. Слева внизу глухо шумела река, ворочая камни, а справа — темными пятнами по вершине поднимались к ледникам арчовники. Старые и молодые. Зимой и ранней весной они задерживают снег, оберегая дорогу и кишлаки от обвалов. Длинные, до пяти метров, корни сохраняют влагу и питают ею родники. Не дают ходу оползням. Вот какое это полезное и стойкое растение, арча! Не говоря уже о красоте нашей горной «елки». В открытое окошко машины приятно пахнуло хвоей. И вскоре на обочине дороги мы увидели зеленый щит, на котором белые буквы предупреждали: «ВОДИТЕЛЬ! БУДЬ ОСТОРОЖЕН, ЗАПОВЕДНИК». — Смотри внимательнее, — сказал Нигматулла. Машина натужно еле тянула вверх. Была возможность оглядеться. «Куда уж внимательнее», — подумал я и тут впереди увидел лису-огневку. Метя роскошным хвостом, она, не торопясь, перебегала дорогу. Вот это да! — Что я говорил! — улыбнулся Нигматулла. На спуске решили сделать коротенький привал. Пусть мотор отдохнет, да и ноги надо поразмять. Над нами круто нависали обветренные коричневые скалы. Было тихо. Совсем рядом пушистым белым медвежонком скатилось по ущелью облачко. Вверху кто-то, по-сурчиному осторожно, свистнул. Нигматулла положил мне на плечо руку и сжал: смотри! На гранитной плите островерхой скалы стоял кеклик и беспокойно озирался по сторонам. — Сторожевой петушок, — пояснил Нигматулла. И тут мы увидели целую стайку кекликов, которые, прыгая с одной ниши на другую, точно по ступенькам, вовсе не убегали от нас, а наоборот, приближались, с любопытством разглядывая незнакомцев. В том числе и бдительный сторожевой петушок. Однако кеклики есть кеклики, остановились все же на почтительном расстоянии, что-то стали поклевывать. — Здесь прошлой осенью во-он на той вершине я увидел снежного барса, — Нигматулла показал на отдаленную скалу, залитую полдневным солнцем. Потом мы видели издалека тэке — красавцев горных козлов и гордых орлов. Они явно не очень-то боялись присутствия машин и людей. — Вот ведь как получается, — заметил Нигматулла. — Запрети человеку появляться с огнестрельным оружием, звери и птицы сами потянутся к нему… После чабан показал мне в своем кишлаке олененка, которого он подобрал прошлой лютой зимой и выходил. Олененок запросто слизывал соль с крепкой, шершавой ладом своего спасителя. Чайхана над облаками Чайхану в пустыне я видел. Под старым совершенно безлистым саксауловым деревом на топчане мы пали горьковатый чай, воду для которого брали из глубокого колодца. Кругом шелестели пески. Отдыхал не раз и в сельской чайхане на развилке дорог. Над головой колышутся мелколистые талы. На ветке клетка с перепелкой. Неподалеку арык. И ветерок тянет с необозримых полей. Часто сидел и в тесной городской чайхане. Со всех сторон гул голосов, звон чайников и пиал. Даже поговорить нельзя толком. А вот в чайхане высоко в горах побывать пришлось впервые. Точно орлиное гнездо притулилась она на скале, огороженная деревянными перильцами и высокой крышей-«шатром» из жести — от всякой непогоды. Глубоко внизу дробится о камни водопад. Поэтому не слышно было трепета листьев чинары, чудом ухватившейся за неподатливый грунт. Мы заглянули сюда с Нигматуллой после скитаний по горам. Удивительная чайхана! Запрокинешь голову — и увидишь белые языки ледников, а протянешь руку за перильца — и можно поймать облако за бороду, словно пушкинского Черномора… И холодновато как-то, словно зимой. Хотя там, в долине — всего-то час езды — до тридцати градусов жары. Лето по календарю. — Чай не пьешь, где сила берешь? — говорит чайханщик Али, ставя перед нами чайник, разрисованный маками. Чайханщика все здесь называют Али-баба. И он нисколько не обижается за эту знаменитую приставку. Привык, наверное. И сам он весь какой-то круглый, медлительный, точно куль.