Деревня Зеленого риса стояла на тех же заливных лугах, поднятая на сваях над хлюпающей под ногами травой. Тэкэра уже была здесь, сидела на высокой террасе одного из домов, прямая, как росток бамбука, и такая же дрожащая. Обернулась, спиной почувствовав их приближение, улыбнулась натянуто, но не успела ничего сказать. Прошуршала легкая дверь, вышел красивый старик с выправкой военного. В глазах Тэкэры мелькнула паника, но хозяин дома едва удостоил ее взглядом. Поклонился стоящим по щиколотку в воде гостям, бросил грозный взгляд на выглянувшую следом Сору. Та тут же спряталась обратно, подмигнув Тэкэре. — Прошу прощения, уважаемые путники, — скрипуче и громко, словно плохо слышащий человек, извинился старик. — Мое имя — Мао, и мой дом — ваш дом. Акайо снова представил их как семью Оока, по примеру Мао промолчав о женщинах. Так было проще, иначе пришлось бы или объяснять старику, что с ними делает женщина другой фамилии, или Симото — почему он представляет ее своей сестрой. И все же ему было неловко, почти стыдно за это умалчивание, за традицию не считать матерей, жен и дочерей такими же людьми, как мужчины. Как он мог считать все это священным?.. — Ваш приход радует мое сердце, как дождь радует землю. Холодный тон не вязался со словами Мао. Он не поднимал взгляд выше губ Акайо так тщательно, что легко было понять, насколько неприятно ему видеть чужой позор — едва покрытые ежиком волос макушки. Снова выскользнула на террасу его дочь, расстелила циновки, расставила на них чашки, как на салфетках. Отступила, склонив голову, Мао взмахнул рукой, приглашая гостей сесть. С неудовольствием покосившись на упрямо не двигающуюся с места Тэкэру. Та поджала губы, дерзко встретив взгляд, старик только вскинул брови. Отвернулся. Уронил веское: — Ныне настали тяжелые времена, когда священную традицию попирают юные. Акайо чуть склонил голову, не подтверждая и не отрицая его слова. Выдержал короткую паузу, сказал так вежливо, как только мог: — Отрадно видеть мудрость, что способна направить детей своих на верный путь. Ему вдруг представилось, что фраза — горячий камень, как в виденной когда-то игре. Это ощущение растекалось по телу будоражащим предвкушением, как перед боем… И как перед боем, Акайо усилием воли заставил себя выровнять дыхание. Страсть хороша для солдат, а не для генералов. Старик Мао тем временем радовался почтительности гостя, восхваляя его учтивость. Акайо подтолкнул его дальше в нужную сторону: — Уверен, молодые сердца вашей деревни часто обращаются к вам за напутствием. Стрела нашла мишень, старик помрачнел. Ответил резко: — Лишь плодовитые заслуживают внимания юных. Мой же сын погиб от рук врагов. Прокатилась по доскам оброненная чашка, Тэкэра смотрела на отца, а он не замечал взгляда. Акайо прикусил губу, не зная, как и что сказать, нахмурился Юки, Тетсуи схватил его за руку, не давая вымолвить и слова. — Однако у вас остался прелестнейший цветок, господин Мао, — тихий голос прожурчал ручьем, Акайо обернулся одновременно со стариком, они одинаково удивленно посмотрели на вежливо стоящую у края террасы Симото. Та на мгновение подняла взгляд, скользнула по губам легкая и теплая улыбка. — Дочери — благословение ясного солнца, им лишь нужна достойная огранка… Как и мужчинам. Ведь не юноши играют императору, не юноши улыбаются ему, и не юноши разделяют с ним холодные ночи. Она подошла ближе плавно и текуче, по пути отобрав чайник у Соры. Изящным движением подвернула рукав кимоно, серого и затрепанного, словно сплетенного из паутины, налила чай в пиалу в руках старика. Улыбнулась и отошла, замерла изящным украшением террасы, знающим, что все взгляды прикованы именно к ней. Вздохнул очарованный старик, тронула его за рукав Тэкэра, склонилась вдруг, коснувшись губами края ткани. Встала, отвернулась поспешно, скрывая стоящие в глазах слезы. — Я сочувствую вашему горю. — Вы знали моего сына? — из-за маски старого солдата проглянул вдруг любящий отец, надежда и нежность разгладили лицо. Тэкэра замерла, терзая пояс. Открыла было рот… Закрыла, не найдя слов. — Да, — ответила за нее Таари. — Мы все знали. Он очень хороший человек, и, как знать, может быть, он все еще жив. — Нет, — старик опустил голову. — Мне пришло письмо и его вещи. Он пропал во вражеской стране. Он должен был умереть, Шоичи был хорошим солдатом. Чай допили в тишине. Акайо отчаянно хотелось спросить — а чего бы хотелось вам? Чтобы он оказался не таким хорошим, как вы его учили? Чтобы он был жив хотя бы там, хотя бы в плену? Но он молчал. Понимал — как бы ни хотел отец снова увидеть сына, увидеть вместо него Тэкэру будет слишком сильным потрясением. В лучшем случае он им просто не поверит. — Вы можете переночевать в моем доме, — Мао заговорил первым. — Благодарю за гостеприимство, — отозвался Акайо. — Однако наши вещи остались возле храма, мы должны возвращаться. Старик медленно поднялся, с двух сторон поддержали его Сора и Тэкэра. Акайо показалось, что он сейчас раздраженно стряхнет их руки, но Мао только поджал губы и вдруг задержал руку дочери в своей. Лишь на миг, но этого хватило, чтобы Сора растерянно заморгала, пряча блеснувшие слезами глаза. — Спасибо, путники. Ваши слова дождем пролились на иссушенную землю. Снова традиционные, формальные слова, но в этот раз смешанные с искренним теплом. Попрощался Акайо, помог Таари спуститься с высокой террасы. Она оглянулась, округлились глаза, заиграла хитрая улыбка на губах. Акайо поспешно глянул через плечо… Тэкэра стояла, склонившись в низком поклоне перед отцом. Сыновьем поклоне, идеальном от положения прижатой к сердцу руки до поднятой головы. Таари дернула Акайо за рукав, шепнула: — Идем. Они сами разберутся. *** Тэкэра догнала их на полдороге к храму. Подстроилась под шаг, мечтательно улыбаясь. Сказала: — Сора даже лучше, чем я помнила. Когда я была мужчиной, мы не могли толком общаться, и она просто была воплощением моей мечты. Такая красивая, домашняя, уютная… Сейчас я думаю, что она заменила мне мать. Мы родились одновременно, но девочек же начинают учить раньше, так что скорее она обо мне заботилась, чем наоборот. И знаете… — Подожди до привала, — засмеялась Таари, прерывая задумавшуюся Тэкэру. — Там расскажешь. Акайо был рад ее словам. Иногда он не понимал и саму Таари, но Тэкэра, жившая здесь, знающая всю серьезность возможного наказания, и говорящая посреди дороги «когда я была мужчиной»! Это было попросту неразумно. Это было очень опасно. Впрочем, весь их поход был опасен: и советы в деревне Лаконосного дерева, и отправленная в Эндаалор банда разбойников, и Симото, выведенная из-под носа у кадетов. Особенно Симото. Он покосился на бездомную гейшу. Она улыбалась. Она улыбалась почти всегда, обычно без всяких чувств, просто как красивая маска, для которой сменить выражение сложней, чем привычно изгибать губы. Но сейчас ее лицо показалось Акайо мечтательным. Лишь на миг, потом она стрельнула на него глазами, чуть иначе склонила голову и улыбка, только что едва намеченная и теплая, снова превратилась в отстраненную маску. Акайо отвернулся. Он слушал музыку Цветочных кварталов, он видел их издали много раз и вблизи совсем редко, он улавливал запах благовоний, окутывавший их плотным коконом. Сейчас, надолго оказавшись рядом с одной из них, он был… Разочарован? Он шел наравне со всеми, бездумно переставляя ноги, а внутри — замер, удивленно разглядывая названное, а значит, пойманное чувство. Ему было так же горько, как ребенку, узнавшему, что бабочки сначала рождаются гусеницами. Живая, идущая рядом гейша в истрепанной одежде зачаровывала, но в то же время была слишком холодной и слишком опасной для экспедиции. Он не мог понять, что она на самом деле думает, улавливал фальшь, игру в ее движениях и интонациях. Это заставляло быть в постоянном напряжении. Таари была совсем другой. Он сравнивал ее с гейшами лишь потому, что не знал иных сравнений, а она была… В голове повисла звенящая пустота. Акайо мысленно протянул руку, взял свиток с пыльной полки. Забытые языки. Умершие религии. Таари была его богиней. Большим, чем любые светлые предки, большим, чем ясный император. Тем более большим, чем женщины из чайных домиков. Он улыбнулся найденному слову. Таари, будто почувствовав, оглянулась, встретилась с его взглядом. Блеснули ее глаза, хищно, радостно… — Наконец-то, — донеслось от пустой стоянки. — Я вас давно жду. Из длинных сумеречных теней вынырнул Наоки, непривычно улыбчивый и раскрасневшийся. Перебросил Симото ее зонт, скользнул взглядом по людям. Акайо удивился, увидев, как резко поблекла широкая улыбка, но тут навстречу Наоки шагнул Иола. Наклонился к невысокому кузнецу, обнял. Замер. Они стояли и смотрели, как медленно меняется лицо Наоки: сначала почти испуганное, изумленное, и наконец — счастливое, как у ребенка. Когда Иола уже собирался отстраниться, Наоки обнял его в ответ, поднял голову, заглядывая в лицо. Акайо отвернулся. Растерянно коснулся щеки — холодная, он даже не покраснел, подумав о том, что эти объятия меньше всего похожи на дружеские. — Уходить сегодня не будем, — спокойно сообщила Таари, проходя дальше в лагерь. — Вы собирались Робинзона переводить, я правильно помню? У вас есть время. — Спасибо, — глухо отозвался Иола. — Нам правда нужно… Кое-что прояснить. Костер развели быстро, за паланкином тихо переговаривались Иола и Наоки, задумчиво перебирала струны Симото. Тэкэра разлила чай по чашкам, натянув рукава на ладони так, чтобы не обжигаться. Села на пятки, как хорошая имперская женщина. Спросила: — Мне можно рассказать? Вы видели, чем кончилась история, а мне очень хочется поделиться ее началом. Наоки, как я понимаю, занят. Упомянутый тут же вынырнул из-за паланкина. — Не хочу ничего пропустить, — кажется, к его внезапно обретенной говорливости, как и к улыбке до ушей, нужно было привыкать. — Но да, сегодня лучше ты. Раздраженно отвернулся Джиро, Таари посмотрела на него насмешливо, перевела взгляд на Акайо. Тому почему-то захотелось спрятаться. — Тогда, — начала Тэкэра, — для начала скажу, что я… Впрочем, нет, не так. Не я. Шоичи, сын Мао из деревни Зеленого риса, с детства готовился служить Империи. Отец тренировал его, как воина, едва ли не с рождения учил выдержке, спокойствию и послушанию, а он смотрел на сестру и жалел, что родился мальчиком. Он словно разваливался изнутри, распадался на двух человек, одного такого, каким он должен был быть, и вторую, какой на самом деле был. Какой себя чувствовал и видел. Он назвал меня Тэкэрой, своим скрытым сокровищем. Очень легко, знаете, подчиняться любым приказам, когда вообще все, что ты делаешь — это приказы. Словно вся Ясная империя смотрит на тебя и ее повеления сыплются, как из рога изобилия. Одевайся так, веди себя так, учись владеть мечом, не касайся кукол, не заигрывай ни с кем, и уж тем более — с мальчиками. Что там тебе хочется и почему — никого не волнует. Я рада, что Шоичи никогда и никому не пытался рассказать, кто он на самом деле, что он считает свое тело неподходящей одеждой, которую по какой-то непонятной причине невозможно снять. Что все, что он делает — это одно сплошное притворство. Что его, так по большому счету, вообще нет, и весь Шоичи — просто маска для Тэкэры. Замолчала, чуть покачиваясь из стороны в сторону, глядя невидящими глазами в темноту. Вдруг вспомнилось — она делала так в самом начале. Когда еще не была Тэкэрой, когда сидела взаперти и не могла выйти, объявить о себе, стать собой. — В общем, — она встрепенулась, тряхнула головой, словно просыпаясь от кошмара, — так себе была жизнь. Хотя Шоичи отлично справлялся. Пошел в армию, стал разведчиком, причем особым, императорским. И в числе прочих был отправлен в крепость на Октариновый холм. То есть, — запнулась, глянула на Симото, закончила неловко, — все мы знаем, куда. И, конечно, не вернулся. Вот мне особенно интересно, чем думали, посылая армию туда, где сгинул отряд особой разведки? Акайо, которому обращался вопрос, промолчал. Ответ казался очевидным — кто-то все-таки вернулся. Или просто надеялись задавить силой. Или что-то еще. Он вообще не знал, что перед ними посылали разведку, помимо той, которая числилась в его армии. — Ясно, непонятно, чем, — по-своему поняла его молчание Тэкэра. — В общем, дальше я сразу попала к Саалю. Не знаю, почему и как догадались, но мне еще в больнице в карточке записали «какая-то там женщина». — Трансженщина, — ответила Таари. — Тебя много тестировали, да? Просили выбирать разные картинки, отвечать на вопросы, заполнять анкеты? Тэкэра кивнула. — Ага. Было очень страшно. Я отказывалась учить язык, потому что Шоичи должен был отказаться, и тогда со мной говорили на имперском. Кажется, меня медленно пытались вытащить из кокона, но я отбивалась руками и ногами, потому что не понимала, зачем им это. Еще в самом начале врач посетовал, что в базовую программу не входит изменение пола, и я почему-то испугалась, что это они сделают меня в голове мужчиной. Убьют Тэкэру. Таари молча подошла и крепко обняла ее. Акайо видел, как Таари поджимает губы, догадывался — ей очень хочется сказать «дурочка». Но она сдержалась. Улыбнулась Тэкэра.