Было ли «сексуально опаляющее» правильным определением? Я не знала, но, черт возьми, я чувствовала что-то — мощные, непреодолимые импульсы, бешено пульсирующие между моих ног. Я не просто хотела прикоснуться к его клыкам. Я хотела попробовать их на вкус. Всепоглощающая боль в моей киске умоляла меня забраться к нему на колени и тереться о твердую длину, очерченную его брюками. Искры в его глазах украшали мир лижущим, кусающим, толкающимся вожделением. Ничто не имело значения, кроме необходимости сделать его моим первым, моим последним и моим всем между ними. «Это трюк. Это трюк. Вырвись из этого состояния». Я впилась зубами в губу, пока вкус крови не покрыл мой язык. Пока мое зрение не прояснилось, а тело не остыло. — Ты меня околдовываешь. — Нет, но должен сказать… девственность никогда не пахла так отчаянно, — его тембр вибрировал в моем лоне. — Так чертовски изысканно. Прежде чем мы выберемся отсюда, я заставлю тебя извиваться на моем члене, сжиматься вокруг меня и умолять, пока твой голос не пропадет. — Эм, ну да… удачи тебе с этим, — я сильно моргнула и направила свой взгляд на его босые ноги. — Где, бл*дь, твоя мать? Воздух изменился, и в следующий миг он оказался на мне. Зажатая между стеной и мощными мускулами его груди, я не могла высвободить запястья из оков его руки на моей спине, не могла отвернуть голову от его пальцев на моей челюсти. — Моя мать умерла, — его сердце колотилось возле моего сердца, его эрекция упиралась мне в бедро, а клыки дразнили нежную кожу на моей шее. — К-как? — я впилась ногтями в плоть, разрывая мускулистую поверхность его предплечья. Он прижался зубами к моей яремной вене. — Я вырвал ей горло. Глава 4 — Почему ты разорвал горло своей матери? — я прерывисто вдохнула, зажатая между стеной и жестким телом Салема. — Это связано с голодом или она была злобной сучкой? — Разве это имеет значение? — он прикусил мою шею зубами, достаточно сильно, чтобы вызвать боль, но не разрывая кожу. — Да, это действительно важно, видя, как твои клыки впиваются — Бл*дь, ты лижешь меня? — я напряглась под влажным жаром его языка, готовясь к предстоящему проколу. — К твоему сведению, я не злобная сучка. Он что-то промычал низким, пульсирующим звуком у моего горла. — Перестань меня лизать, — мой голос был сильным, непоколебимым, несмотря на то, что в животе у меня все сжималось от страха. Мало того, что меня схватил неизвестный монстр, так еще и запер в комнате с кровососом. Каждый нерв в моем теле требовал, чтобы я толкалась, пиналась и устроила настоящий нечестивый ад. Но если я пошевелюсь, моя яремная артерия не выдержит. — Давай просто… подумаем об этом секунду, — я сглотнула от его агрессивного покусывания. — Может быть, наш похититель запер нас вместе, чтобы мы убили друг друга, — я вывернула запястья за спиной, заставив его руки сжаться еще крепче. — Мы должны работать вместе, найти выход. — Может быть, наш похититель — вуайерист и хочет посмотреть, как я трахну тебя, — он пососал сухожилие, натянувшееся у меня в горле. — Сначала мы должны заняться сексом, а потом уже искать выход. — Я серьезно, — я дернула бедрами, и паника захлестнула меня, когда я нечаянно наткнулась на набухшую длину между его ног. — Отвали от меня! Он крепче сжал мои руки и подбородок, его дыхание участилось, стало глубоким и настойчивым. Звук голода. — Ты всегда играешь со своей едой? — я задрожала под жалящим царапанием его клыков. — Только когда от нее пахнет отчаянием. — Я не… — я что-то заметила краем глаза. На его горле светились волнистые линии. Какого хрена? Я вгляделась пристальнее, уверенная, что вижу его вены. Они были… светящимися. Пульсирующими. Мерцающими, как притоки речи в лунном свете. Тупая боль зародилась в основании моего черепа. Может, у меня галлюцинации? Я попыталась наклонить голову, чтобы лучше видеть, но рука на моей челюсти мешала мне двигаться. Чем дольше я присматривалась, тем острее становилось зрение. Артерии паутиной пронизывали его шею, вздуваясь красным и синим под фарфоровой кожей. Я следила за потоком крови через каждый изгиб и ветку, завороженная свирепостью, с которой она текла. Неужели он делает это нарочно? Как-то изменяет свою физиологию, чтобы напугать меня? Мое зрение приблизило картинку. Я не знала как, но сеть капилляров увеличивалась, пока все, что я могла видеть, не превратилось в матрицу кружащихся клеток крови. И еще чего-то. Чему там не место. Серебряные частицы мерцали в его венах. Клеточные пятнышки плавали вместе, извивающиеся и живые, образуя червеобразные структуры, которые становились ярче, плотнее по мере того, как они мчались по сосудам к его груди. Я должна была бы ужаснуться этому микроскопическому зрению, но вместо этого мой рот наполнился слюной, и меня охватило жадное желание. Мне хотелось вцепиться зубами ему в горло, вонзиться в артерию и вырвать все ядовитые ленты. «Что?» — Салем, — мой голос дрогнул. — У тебя что-то в горле. Он замер. — Что ты сказала? — Что-то действительно странное, бл*дь, скользит по твоим венам. Он дернулся, подставляя шею под мой прямой взгляд. Когда мои глаза снова сфокусировались, я не увидела ни артерий, ни серебряных червей, ничего необычного. Неужели мне показалось? Ни за что. Мне ничего не мерещилось. — Как тебе удалось сделать свою кожу прозрачной? Отпустив мои запястья, он схватился за свое горло, приоткрыв рот, сморщив лоб, отвлекшись. Я припала к полу и выставила ногу, чтобы выбить его из равновесия. Он споткнулся, широко раскрыв глаза, и я набросилась на него. Годы, проведенные на поле боя, подарили мне смертельно сильные пальцы и руки. Когда я повалила его на пол, моя несгибаемая хватка оставалась рядом с его суставами — запястьями, плечами, тазом — но черт меня побери, он был скользким. Каждый раз, когда я заставляла его подчиниться, он выворачивался, швыряя меня на бетон и прижимая к стене. Дерьмо, ладно, я была слабее, определенно медленнее, но я заставила его потрудиться, отклоняя укусы и блокируя удары. Мои рефлексы сработали, каждый мускул напрягался так, как учили меня мои отцы. Я рассчитывала удары, двигала телом, как водой, и связывала свое душевное состояние с дыханием. Используя центр тяжести Салема против него, я перенаправляла большую часть его ударов, пока мы катались по комнате в сплетении рук и ног. Хрипы эхом отдавались от стен, кулаки били по плоти, колени впивались в мускулы. Боль взорвалась в моем бедре, сопровождаемая теплым потоком из раны. Я прикусила щеку, почувствовала металлический привкус и замахнулась кулаком на его лицо. Он увернулся, проскользнул мимо моей защиты и перевернул меня на спину. Он даже не запыхался, когда поднял мои руки над головой и наклонился ко мне. — Что ты увидела у меня на шее? Я жадно глотала воздух, ища артерии, которых больше не было видно. — Твои вены? Твоя кровь? Я не знаю! Это ты мне скажи. — Мои вены? — он приподнял черную бровь и использовал вес своего тела, чтобы прижать меня к полу. Бетон холодил мою потную спину, но жар, исходящий от него, обжигал меня. — Слезь с меня, тяжелый ублюдок. Извиваясь под ним, я попыталась высвободить руки из его пальцев. Но моя борьба была напрасным усилием, которое очень походило на прелюдию. Каждый подъем и поворот моих бедер заставлял нижние части наших тел тереться в грязном танце. Только тонкая полоска замши разделяла наши груди, и моя влажная кожа интимно скользила по его, делая это единственной телесной жидкостью, которую я когда-либо делила с другим человеком. Или животным. Это должно было вызвать у меня отвращение. Должно было убедить меня перестать ерзать. Но святая милосердная Матерь, моя кровь кипела, и мои центры наслаждения пришли в неистовство. Удушающая тяжесть его твердого как камень торса, подергивание его эрекции у моей киски, дразнящая улыбка на его захватывающем дух лице заставили мое либидо мурлыкать, а мое сердце реветь. Мне нужно было изгнать это дерьмо, прежде чем я сделаю что-то глупое, например, примусь поглощать его рот, потому что серьезно, его губы — все такие розовые и мягкие — выглядели достаточно хорошо, чтобы их съесть. Заставив свое тело расслабиться, я сдержала бешеный пульс и выровняла голос. — Чего ты хочешь? Он склонил голову, приближая свои интенсивные фасеточные глаза ближе, ближе — вид такой чертовски искрящий и бездонный, такой завораживающий и… неправильный. Я заставила себя посмотреть на его бледное плечо. — Твоя киска когда-нибудь была так близка к капитуляции? — он прижался ко мне своим членом. — Это не капитуляция, детка, — я сжала ноги вместе, обхватив его мускулистое бедро, и поморщилась от боли в ране. — Это сопротивление. — Ах, да. Доун от Ив, лидер Сопротивления, — его глаза обдали мое лицо ослепляющим жаром. — Ты сопротивлялась всю свою жизнь. Ожидая. Меня. — Вау, — у меня вырвался натужный смешок. — Раз уж ты меня раскусил, можешь вернуться на свою половину комнаты. Дьявольская усмешка появилась на его губах. — Никакое сопротивление не может быть непреодолимым, милая. Я сжала губы, уверенная, что он говорит не о моей армии. Почему я не разозлилась еще больше? Он не уважал меня, покушался, бл*дь, удерживал против воли. Я не была этой женщиной, этим растерянным созданием, которое лежало под мужчиной, борясь с желанием попробовать его грязный рот. Он стиснул мои запястья, с нечеловеческой силой прижимая их к холодному полу над моей головой. — Скажи мне, почему ты девственница. Нет смысла отрицать то, что он уже понял. Но должна ли я ему ответить? Только мои отцы спрашивали о моей девственности. Они расспрашивали меня как врач, священник и чрезмерно заботливый отец, всегда заботясь об эмоциональном и физическом здоровье своей дочери. Я остановилась на правде.