— От каких? — я отдернула руку и поерзала у него на коленях. — Физические нагрузки. Потеря собственной крови. Секс. Мне вдруг захотелось отпрянуть, но это нелепо, учитывая мое жадное любопытство к теме разговора. — Секс? — Я не могу трахаться, не кусаясь. — Не можешь? — я прищурилась. — Или не станешь этого делать? — Не могу. Я безукоризненно контролирую свой аппетит. Кроме тех случаев, когда я чувствую запах крови, — его голос упал до вибрирующего грохота. — И во время секса. Я посмотрела на свою раненую ногу, покрытую мехом, и вернулась к нему. — Ты осушаешь своих… подружек по траху? — Никогда. Значит, один глоточек? Так мои отцы питались друг другом. В уединении их спальни. Я сморщила нос при мысли о них в пылу страсти. Ни одна дочь не хочет иметь такого образа своих родителей. Благополучно убив свое возбуждение, я поднялась на ноги и размяла шею. — Хочешь устроить спарринг? Мне нужно было держать свои навыки отточенными, а ум сосредоточенным, потому что в конце концов мы выберемся отсюда, и когда мы это сделаем, это, без сомнения, будет борьба не на жизнь, а на смерть. — Спарринг? — на лице Салема появилась дьявольская усмешка. — Готова ли ты выплакать свои прелестные глазки от поражения? — Пфф, — я встряхнула руками и размяла их. — Тебе конец. Он склонил голову набок, улыбаясь. — В каком мире, по-твоему, ты можешь победить меня? — В мире крутых женщин, любовничек. Я устрою тебе экскурсию, — я погрозила ему пальцем. — Давай вставай. Наш спарринг продлился пять минут, и я была уверена, что он дал мне эти минуты из соблазняющих глубин своего сердца. В дураках осталась я сама, потому что в тот момент, когда он решил закончить спарринг, я оказалась грудью вниз, мой нос вмяли в бетон, а мои руки оказались зажаты за спиной. Он даже не вспотел, когда я промокла до нитки. В этом смысле Салем был таким же, как мои отцы. Они никогда не давали мне выиграть. Но это был продуктивный способ скоротать время. Поэтому в течение следующих нескольких дней мы часто устраивались спарринги. Мы также тренировались. Качание пресса, выпады, приседания. Салем находил огромное удовольствие, используя мое тело, чтобы делать отжимания и сгибания рук, при этом выпендриваясь. Еду подавали по расписанию, каждые десять-двенадцать часов. Каждый раз мы экспериментировали с его венами, проверяя, как они трепещут под моей рукой и тянутся навстречу моим движениям. Салем казался расстроенным тем фактом, что я видела ту его часть, которую он не мог видеть. Он так и не получил свою фляжку с алкоголем, а наши похитители никогда не разговаривали и не показывались. Как будто мы пребывали в заключении у призраков. Мы каждый день принимали душ и стирали обрывки одежды уменьшающимся куском мыла. Я использовала брусочек экономно, беспокоясь о неизбежности того, что мне нечем будет мыться. Это было такое несущественное беспокойство в схеме вещей. Но, будучи запертым в бетонной комнате, человек начинал мучиться от всякого дерьма. Салем думал об убитых им детях-гибридах с горечью, но без сожаления. Он был задумчив и любопытен, делясь своими предположениями о том, что они пришли из заведения для воспроизведения потомства, в которое я проникла в тот день, когда меня схватили. Это имело смысл. Там не было ни младенцев, ни детей. Они должны были уехать куда-нибудь — куда-нибудь недалеко, учитывая суровый климат Юкона. Например, в этот особняк. Я часто говорила о матери Эдди, Ши, потчевала Салема историями о ее вспыльчивой натуре. Она была лучшей подругой моей матери и воспитывала меня как свою собственную. Я любила ее так же, как любила ее сына — глубоко и безоговорочно. Мое настроение омрачалось, когда я думала о Ши, Эдди и моих отцах, но Салем, казалось, всегда замечал это, переводя разговор в более светлое русло. Мы много спали. Холод подземелья преследовал нас под шкурами, наши тела прижимались друг к другу, ища тепла. Спать с ним в таких интимных объятиях было адом для моей эмоциональной стойкости. Я поддерживала эти стены недоверия, чтобы защитить себя, но час за часом, день за днем, Салем втискивал свою сексуальную сущность в трещины моей разрушительной защиты. Я винила в своей слабости его власть над моим телом. Салем знал, как целовать меня, прикасаться ко мне и сводить с ума от желания. Он доводил меня до оргазма каждый час бодрствования, как будто это была его единственная миссия в жизни. Мы принимали душ. Мы ели. Потом его рот снова оказывался на мне. Но он не трахал меня, сколько бы я ни умоляла. Это было озадачивающим, неожиданным и чертовски раздражающим. Это погрузило меня в задумчивый поток самоанализа. Если я вычеркну из уравнения секс и плен, что я буду чувствовать к нему? Я провела много времени, колеблясь между тем, чтобы быть предвзятой, непредвзятой, и посмотреть на это под миллионом разных углов. Но на самом деле Салем мне нравился. Я определенно стала зависеть от его компании. Еще более тревожным было то, что я поняла, что забочусь о нем на ужасающе душевном уровне. — Чего ты ждешь? — спросила я десять дней спустя. Десять дней — это наша оценка, основанная на количестве картонных лотков, скопившихся под раковиной. Салем стоял передо мной, опустив голову и твердо глядя мне в глаза. Плечи расправлены, руки опущены по бокам, его поза была мощной и яростной, а лицо выражало десять оттенков самодовольства после того, как он только что надрал мою задницу в поединке по борьбе. — Я знаю, что ты хочешь меня, — я обошла его по кругу, тяжело дыша и запыхавшись. — Ты уже десять дней тверд как скала, — я остановилась перед ним и уставилась на неизменную эрекцию в его штанах. — Что это дает? Он ухмыльнулся. — Мы, наверное, умрем здесь, — я уперла руки в бока. — Я не хочу умирать девственницей. Я говорила как сумасшедшая. Так вот что делает с людьми безделье? Я сходила с ума? — Этого не случится, — он сложил руки за спиной, пристально глядя на меня. — Не случится чего? Я не умру здесь? Или я не умру девственницей? — Ни того, ни другого. Та же песня, под которую мы танцевали целыми днями. Я отвернулась и сердито посмотрела на стальную дверь. Всю прошлую неделю я закатывала вопящую истерику с красочными оскорблениями всякий раз, когда дверь открывалась. Я была готова произнести еще несколько вульгарных, но очень искренних слов в адрес наших похитителей. — Когда у тебя следующий месячный цикл? — спросил Салем у меня за спиной. Черт возьми. — Беременность? — я резко повернулась к нему. — Так вот о чем ты беспокоишься? — Отвечай на вопрос. — Даже не знаю, — я провела рукой по волосам. — У меня нерегулярный цикл, но обычно это происходит раз в два-три месяца. У меня, наверное, есть месяц до следующего, — бл*дский ад, неужели я все еще буду здесь? — А что? — По двум причинам. Во-первых, у тебя будет идти кровь, а запах… — его глаза сверкнули. — Я не смогу себя контролировать. Во-вторых… — Подожди. Отмотай-ка назад. Что происходит, когда ты теряешь контроль? Поконкретнее. — Если у тебя идет кровь между ног? — он шагнул ко мне, его взгляд опустился на мои внезапно ставшие слишком короткими шорты. — Я начну оттуда. Лизать. Сосать. Кусать. Я отшатнулась, разинув рот. — Потом я пососу одну из этих пухлых жилок на твоей нежной шее, — он сделал еще один шаг, и его клыки выступили между зубами. — Я не осушу тебя, даже близко нет. Но я определенно буду трахать тебя до тех пор, пока ты не лишишься способности ходить. В горле у меня встал комок. — А минус всего этого? — Вторая причина моего вопроса о твоем цикле. Я никогда не становился отцом ребенка. Я даже не знаю, фертилен ли я, — Салем прижал меня спиной к стене и обхватил руками за талию, чтобы стиснуть ягодицы. — Что ты чувствуешь при мысли о том, чтобы подарить им ребенка? — он кивнул на дверь. В моей голове мелькали образы рыжеволосого клыкастого малыша в ошейнике, ползущего на поводке. Я содрогнулась. — Десять дней назад ты был такой… как ты там это сформулировал? «Я сейчас спущу с тебя штаны и трахну тебя». — Десять дней назад я не знал тебя, и мне было наплевать, что с тобой случится, когда я кончу в твое тугое тело. Ауч. Что ж, зато честно. И не так уж сильно отличается от моих чувств к нему в момент нашей первой встречи. — Мои отцы бесплодны, — сказала я. — Джесси не был… очевидно же… пока Мичио не укусил его. — Может быть, и я тоже, — Салем подхватил меня за колено сзади, приподнял мою ногу и прижал свою эрекцию к моей сердцевине. — Может быть, мое семя не породит плодов. Может быть, мы сбежим раньше, чем узнаем. Все эти «может быть» давили на меня утомительным бременем, но знаешь что? Я хочу тебя. Я так чертовски сильно хочу тебя, и к черту риски. К черту эту бл*дскую тюрьму. Будь проклят весь этот гребаный несчастный мир, потому что ничто из этого не так мучительно, как быть с тобой, не имея тебя. Как он мог говорить такие ужасные вещи и заставлять их звучать так чертовски идеально? Я была настолько сбита с толку и лишена дара речи, что с таким же успехом Салем мог бы нацелить стрелу мне в сердце и выпустить ее. — Так что будет в итоге, Доун? — Салем оперся рукой о стену над моей головой и прикоснулся губами к моему уху. — Стоит ли так рисковать? Перед лицом вымирания человечества беременность была наградой, а не риском. За пределами бетонных подземелий я была сторонницей размножения. По максимуму. Я знала, что некоторые человеческие женщины не любят, когда их считают инкубаторами, и понимала это на уровне интуиции. Секс с единственной целью получения удовольствия был потрясающей идеей, и большинство женщин потворствовали этому, но не существовало никакого контроля над рождаемостью. Никто даже не задумывался о такой безумной идее. ЗППП были наименьшей из проблем человечества. Мы с Салемом могли бы вырваться отсюда, разбить покрытые фурункулами лица наших похитителей и вытрахать друг другу мозги в реке их гнилой крови. Запишите меня на этот сценарий. Это позволит мне перепихнуться. Мне нравилось, когда человеческие женщины трахались. Потому что эй, алло? Умирающая раса! Надо ее спасти! Но беременность в этих стенах? Я уронила голову на бетон. — Е*ать. — Это твой ответ? — Нет. Да, — «незнаюнезнаюнезнаю». Мне нужно собраться с мыслями, что было чертовски трудно, когда его губы щекотали мое плечо, а язык скользил по изгибу моей шеи. Восхитительная дрожь пробежала по моей коже. — Дай мне обещание. Его губы замерли на моем горле, и его член дернулся возле моего тела.