— Но подумайте о собственном ребенке! — надрывался Жихарев, видя, что Делон уже скрылся за углом дома. — Ведь он сейчас на небе. И плачет, видя, как страдает его дорогая мамочка. — Жихарев просто садист! — пробормотала я, возвращаясь к своим. — Зачем он растравляет бедной женщине раны? — Молчи, он правильно все делает, — возразила Мариша. — Пусть она лучше думает о своем ребенке, чем о том, как бы лишить жизни двух чужих дочерей. Я недоуменно посмотрела на Маришу. Похоже, моя подруга понимала в происходящем больше, чем я. Но времени на расспросы у меня не было. Жихарев что-то еще вопил, но мы его уже не слушали. В доме явно что-то происходило. Оттуда донеслись поочередно громкие мужские крики, женский истошный вопль, шум падающей мебели, а потом все стихло. Одновременно в окне показалось лицо Делона, он махнул рукой. — Заходите! — сказал он. — Все кончено! Разумеется, менты во главе с Жихаревым ворвались в дом первыми. Мы скромно проследовали за ними на некотором расстоянии. Но всем было не до нас. Менты столпились в гостиной, где недавно висело тело Алены. Сейчас в этой комнате на полу лежало другое женское тело. Та самая тетка, которая проклинала свою судьбу и предателя-мужа, лежала на полу, а горло у нее было перерезано от уха до уха, и из жуткой раны хлестала кровь. — Ох! — Катерина Николаевна не выдержала и отвернулась. — Мы сделали, что могли, — сказал Делон. — Но у нее хватило времени, чтобы покончить счеты с жизнью. — Зато девчонки остались целы, — добавил Федя. И он указал на сестер Цветиковых, которых мы только сейчас заметили. Обе девушки тряслись словно в лихорадке и жались к стене. Но обе были целы и невредимы. Во всяком случае, без видимых глазу ран. Их поскорей увели из комнаты, а остальные мрачно смотрели на тело, из которого на пол уже натекла порядочная лужа крови. Но внезапно тело покойницы зашевелилось, и из горла послышалось невнятное шипение. — Господи! Она жива! — воскликнул Федя. После этого все заметались, вызывая «неотложку» и оказывая первую медицинскую помощь неизвестной нам женщине. Когда пострадавшая с перебинтованным горлом и воткнутой в руку капельницей укатила в больницу, мы все смогли немного прийти в себя и успокоиться. Жихарев снова проявил свою садистскую натуру и настоял на том, чтобы допросить сестер Цветиковых прямо сейчас, а потом уж отправить их в больницу для врачебного осмотра. Но девушки мало что могли поведать о той женщине, которая сначала представилась сестрой их погибшего отца и, следовательно, их тетей из Пскова, а потом увезла девушек в этот дом и неожиданно у них на глазах сошла с ума. — Она словно совсем спятила и перестала соображать, что к чему! — вздрагивая, сказала Карина. — Главное, она все время так жутко смеялась, — рассказывала Варя, все еще дрожа от пережитого ужаса. — Сначала, когда мы ехали в такси, она все молчала. И на наши вопросы отвечала, что сейчас приедем в одно место, там и поговорим о нашем папочке. Там, мол, нам никто не сможет помешать. — А когда мы приехали и вошли в этот дом, она выхватила из сумки тот нож, которым потом полоснула себя по горлу, и начала нам угрожать, — добавила Карина. — Велела сесть на стулья, не шевелиться и слушать ее. — Да, несла всякий бред! — поддержала сестру Карина. — Говорила, что она наша мачеха. Что мы должны любить ее, потому что нашей родной матери нам уже никогда не видать. И все время смеялась этим своим жутким смехом. Он у меня до конца моих дней в ушах стоять будет. И сестры одновременно кивнули. И переглянулись. — А потом она обещала убить нас, — всхлипнула Варя. — Если бы вы не появились, она бы точно нас убила. — Но она объяснила вам, почему она хочет вас убить? — спросила у девушек Мариша. — Ее очень трудно было понять, — сказала Карина. — Но мы поняли, что это она убила нашего отца. И что она была его первой женой, а он ей вроде бы изменил. И еще что-то случилось с их первым ребенком. Что-то, в чем она тоже обвиняла нашего отца. — Вот оно что, — едва слышно пробормотала Мариша. — Так это была жена Ковальчука. И она подтолкнула меня в бок. В ответ я кивнула. Я тоже все поняла. Похитительницей сестер оказалась свихнувшаяся много лет назад из-за гибели своего сына жена Ковальчука. Но как же получилось, что и мы, и милиция, которая занималась расследованием покушений на Семена Боровикова и убийства гражданки Колокольчиковой, упустила эту женщину? — И еще у нее были претензии, что наш папа сбежал от нее, — добавила тем временем Варя. — Честно говоря, я не могу осуждать его. Я бы тоже сбежала от такой мегеры за тридевять земель. Жуткая особа! — Не торопитесь ее осуждать, — пробормотала Мариша. — У каждого свой порог выносливости. Похоже, эта бедная женщина давно свой порог перешагнула. И для нее перестали существовать всякие понятия о добре и зле. Или они так основательно перемешались в ее больной голове, что она и сама не понимала, что хорошо, а что нет. — Но я не понимаю, какие у нее могли быть претензии к нам? — воскликнула Карина. — Мы ей ничего плохого не сделали. Мы вообще ее впервые в жизни увидели пару часов назад. — Трудно сказать, что делается в голове у психически больного человека, — сказал Жихарев. — Во всяком случае, нам она призналась в убийстве нашего отца и ничуть в этом не раскаивалась, — вздохнула Варя. — Она даже считала это справедливым возмездием! — поддержала сестру Карина. — Бедный папа, теперь я понимаю, почему он поменял свое имя и переехал в другой город. Как, однако, не повезло ему в его прошлой жизни! Какая жуткая особа досталась ему в жены. — Еще неизвестно, кому из них двоих больше не повезло, — пробормотала Мариша. — Вы, девушки, конечно, вправе защищать своего отца. Но мне, честно говоря, жалко эту женщину. Сестрам Цветиковым, судя по их лицам, первую жену их отца было ничуть не жаль. Но их можно было извинить, они ведь не знали ее историю так хорошо, как теперь знали мы с Маришей. Да и досталось им от нее существенно больше, чем всем нам. В этот день мы вернулись ко мне домой совсем поздно. Сначала Делон отвез нас в ресторан, где долго беседовал с нами, умоляя не рассказывать в милиции о нашем с ним путешествии в Турцию. И об экскурсии по публичным домам, принадлежащим ему. Так как он пристал к нам как банный лист, а мы страшно устали, то мы в конце концов пообещали ему держать язык за зубами. И вообще забыть о том, что мы были в Турции. После этого Делон отпустил нас, но не забыл присовокупить, что у него длинные руки. И уши тоже. Если мы проболтаемся в милиции кое о чем, то он обязательно узнает об этом. И тогда нам не поздоровится. — А мне еще сегодня, когда он первым предложил и потом не побоялся войти в дом, где бесновалась эта помешанная, показалось, что он совсем не так плох, — с горечью сказала Мариша. — Но, видно, я ошибалась. — Может быть, капля благородства в нем и есть, но все остальное сплошное дерьмо, — согласилась я с Маришей. И после этого мы разъехались по домам. Верней, решили, что разъедемся. Но все опять получилось не совсем так, как мы ожидали. Возле моего дома мы увидели Татьяну. — А я вас жду! — воскликнула женщина. — В милиции мне дали ваш адрес. — Тебе негде переночевать? — догадалась я. — В общем, да, — кивнула женщина. — Так как мои племянницы оказались, в конечном результате, дочерьми Ковальчука, а вовсе не дочерьми Семена, то идти ночевать к ним я сочла неэтичным. А других знакомых в Питере у меня, кроме вас, нет. — Ладно, поднимайся, — сказала я. — Переночуешь у меня. И прости, что так получилось. Но я, честное слово, до последнего момента не догадывалась, что убитый Михаил является вовсе не твоим братом Семеном, а этим гнусным Ковальчуком. Мариша вот знала, но мне почему-то не сочла нужным сказать. — Ничего не поделаешь, — вздохнула Татьяна. — Я уже давно смирилась с мыслью, что Семена я больше никогда не увижу. Теперь я только надеюсь, что жена Ковальчука сможет рассказать, где могила моего брата. Но я узнавала, врачи сказали, что она сможет дать показания никак не раньше, чем через две недели. В общем, когда мы легли спать, настроение у нас было отвратительное. Утром мы проводили Татьяну на вокзал, а сами вернулись к своей повседневной жизни. Из отпуска вернулись мои родители с Сашкой. Они привезли с собой массу впечатлений. И постепенно за каждодневными хлопотами эта жуткая история, участницами которой стали мы с Маришей, отошла на второй план. Но, увы, ей не суждено было закончиться с отъездом Татьяны домой. Однажды вечером мне позвонила Мариша и самым хмурым голосом поинтересовалась у меня, не помню ли я, куда она дела свой российский паспорт. Вопрос на некоторое время поставил меня в тупик. Но пока я думала, куда Мариша могла запихать свой паспорт, я вспомнила, что уже подозрительно давно не видела и своего собственного паспорта. — Мариша! — внезапно осенило меня. — Какие же мы с тобой рассеянные дурочки. Ведь наши паспорта забрал Жихарев! Помнишь, когда он подозревал нас в убийстве Михаила? — Точно, забрал! И до сих пор не вернул! — воскликнула Мариша. — Вот собака! Сейчас же ему позвоню и потребую назад документы. Уже больше трех недель прошло, как они у него. Мне она перезвонила минут через пятнадцать. — Сегодня Жихарева на работе нет, — сказала Мариша. — Но сказали, что завтра будет. — Что ж, — вздохнула я. — Подождем до завтра. Но назавтра мое настроение ничуть не улучшилось, потому что позвонил Жихарев, но, ни словом не заикнувшись про наши с Маришей паспорта, просто потребовал, чтобы мы вдвоем с ней заехали к нему на работу. Разумеется, мы не стали с ним спорить, собрались и поехали. Теперь, когда настоящий преступник был пойман, нам нечего было опасаться Жихарева. После того как была задержана Вера Ковальчук, произошло много всякого разного. Например, состоялись похороны Евгения Ковальчука, которого мы знали под именем Михаила Цветикова. И мне несколько раз звонил Делон. Похоже, что он даже после того отпора, который дала ему Мариша, не оставил надежду заполучить ее к себе на работу в оставшиеся без присмотра публичные дома Турции. И пока он выяснял у меня, чем бы ему привлечь Маришу, он случайно обмолвился о том, что похороны Алены он оплатил из своего кармана, так как у Алениных родителей не нашлось на это ни копейки. Продолжать он не стал, предоставив мне самой домысливать, как и куда могли деться деньги, числившиеся Алениными. В милиции в кабинете Жихарева нас встретил Федя. Приветливо поздоровавшись, он предложил нам садиться. Мы сели, и через несколько минут в кабинет вошла Татьяна. Мы вскочили и кинулись к ней обниматься. — Вот, — смущенно говорила Татьяна. — Вызвали. Сказали, что у них есть новости о моем брате. Не успели мы поговорить, как в кабинет вернулся Федя. Он поздоровался с Татьяной, подошел к столу и торжественно вернул нам с Маришей наши российские паспорта, которые все это время так и пролежали в столе у Жихарева. А через несколько минут появился и сам Жихарев. Настроен он был довольно дружелюбно. — А, явились! — начал он. — Ну, девчонки, радуйтесь, что я человек не вредный. Любой другой на моем месте обязательно привлек бы вас к ответственности за то, что вы всячески мешали расследованию. — Мы мешали!? — фыркнула Мариша. — Да мы только и делали, что помогали вам. Кто, например, сказал вам, что Михаил Цветиков — на самом деле скрывающийся много лет от правосудия убийца Евгений Ковальчук? — В том-то и дело, что он никакой не убийца, — вздохнул Жихарев. — Не убийца!? — воскликнула я. — А как же его угрозы, которыми он засыпал Семена Боровикова? А покушения на жизнь Семена Боровикова? А убийство гражданки Колокольчиковой, в конце концов? Его ведь даже объявили во всесоюзный розыск. С этим как быть? — И ведь отпечатки на ноже, которым зарезали Колокольчикову, были те же самые, что и на плите, которую спихнули на голову Семена? — вторила мне Мариша. — Как же в таком случае Ковальчук не убийца? — Отпечатки те же самые, — снова вздохнул Жихарев. — Но принадлежат они совсем другому человеку. Его жене. Жене Евгения Ковальчука. Той самой особе, которая ровно десять дней назад пыталась свершить свое справедливое, как она полагала, возмездие и убить двух дочерей своего бывшего мужа. — Так это Вера Ковальчук спихнула плиту на голову Семена? — поразилась я. — Как же она ее затащила наверх? Я помню, в уголовном деле было сказано, что плита весила почти шестьдесят килограммов. Нет, это просто невозможно. — Во-первых, я хочу вам сказать, что Вера Геннадьевна Ковальчук пришла в себя и вчера смогла дать показания, — сказал Жихарев. — И чтобы больше не возвращаться к этой теме, скажу, что, по словам гражданки Ковальчук, муж помог ей дотащить плиту на крышу. Но столкнула вниз на голову прохожего эту плиту именно она, сама Вера Ковальчук. — Это точно? — спросила Мариша. — Во всяком случае, ее никто не заставлял брать вину на себя, — ответил Жихарев. — Нет, она добровольно призналась, что пыталась убить Семена Боровикова, считая, что только так он может расплатиться за смерть ее сына. Ведь Семен Боровиков сидел за рулем в той катастрофе, когда погиб ее сын. — Но как же плита? — спросила Мариша. — Они же затащили ее наверх вместе? На плите ведь были отпечатки пальцев Евгения Ковальчука? — Затащили вместе, — кивнул Жихарев. — Но, возможно, ее муж не знал или, что более вероятно, не хотел знать, что затевает его жена. Он просто избегал с ней спорить, зная, что она перенесла психическую травму. И похоже, что жена вертела им как хотела, шантажируя беднягу тем, что он не смог уберечь от смерти их малолетнего сына. — Так это она заставляла Евгения Ковальчука третировать Семена Боровикова и все время напоминать тому про его вину? — спросила Мариша. — Скорей всего, да, — кивнул Федя. — Я беседовал с врачами, которые наблюдали ее после смерти мальчика. Они сказали, что она полностью ушла в себя и в свои переживания. И внешне агрессии не проявляла. Во всяком случае, у нее хватило хитрости, чтобы обмануть врачей. И поэтому они признали ее достаточно безопасной для жизни в обществе. И отпустили вместе с мужем. — А она все это время толкала мужа на преступления, напирая на его чувство вины перед ней? — предположила Мариша. — Да, похоже, она упрекала мужа в том, что он во время той автомобильной аварии не смог сохранить жизнь их ребенку, — сказал Жихарев. — И, виня его в этом, заставляла выполнять ее дьявольский план. Она хотела смерти Семена Боровикова. Любой ценой. И ее не останавливал тот факт, что по ее вине гибнут невинные люди.