Я планировала снять с себя всю одежду и ждать Лукьяна. Возможно, полистать книгу, пока он не придет. Эти планы изменились, когда я вошла в прихожую, чтобы положить одежду в корзину для белья. Лукьян любил, чтобы все было аккуратно. Он не ронял на пол одежду, даже носки. Я была не так педантична, как Лукьян, но любила аккуратность, так что меня это не беспокоило. Мои глаза остановились на некоторых вещах, которые принесли вместе с остальной моей одеждой. Одеждой, которая была моей, несмотря на то, что я никогда ее не надевала. Я шагнула вперед, чтобы потрогать ткань. Она была гладкой, маслянистой под грубыми подушечками моих пальцев. Черная, конечно. Сексуально. Элегантно. Я взглянула на костюмы Лукьяна. Это платье подходило к костюмам. Соответствовало. Не то что мои обтягивающие черные джинсы и топы с длинными рукавами. Это наряд женщины, которая любила прятаться в доме и лелеять свою боль. Я прикусила губу. В этом платье будет видно кожу. Шрамы. Не то что бы Лукьян не видел их раньше. Он исследовал каждый дюйм моего обнаженного тела. Но было что-то странное в том, чтобы выставлять себя напоказ, даже будучи во что-то одетой. Мой желудок покалывало. Я сняла платье с вешалки и надела на себя. Оно сидело почти идеально. Немного свободно в области бедер и груди. Я больше ела и тренировалась, мое тело росло. Но я все равно была маленькой. Практически без изгибов. Я подошла к зеркалу в центре комнаты, рассматривая незнакомку напротив. Она выглядела совсем не так, как та женщина, на которую я смотрела несколько недель назад. И дело было не только в платье. Она выглядела более опасной. Она носила свою порочность на рукаве вместо того, чтобы прятать от мира. И от самой себя. Я прикоснулась к щекам, слегка покраснев. Мне нравилось. Как и платье. Но нужно еще что-то. Я открыла ящик с бельем, схватила пару лакированных туфель на шпильках, прошла в ванную и разложила косметику. *** Он остановился на долю секунды, когда вошел и увидел меня, стоящую посреди комнаты. Затем он направился не ко мне, а к спрятанному за комодом оружейному сейфу. Взял длинный, изогнутый и острый нож. Я не пошевелилась, когда он подошел ко мне с ним. Его лицо ничего не выражало, но это ничего не значило. Его лицо всегда было пустым. Все его мыслимые человеческие эмоции стерты до такой степени, что кажется, что их никогда там не было. Но даже сейчас я, – возможно, единственный человек, который видел за всем этим кусочек чувств, – даже я видела только пустоту. Мне показалось, что и мое лицо в данный момент тоже ничего не выражало. Я не контролировала это, как он. Но рядом с ним я каким-то образом показывала пустоту, которую не могла выразить даже в одиночестве. Рядом с ним я была ничем. А это важнее всего. Его глаза метнулись вверх и вниз, снова пустые, хищные, холодные и отстраненные, и мое сердце слегка подпрыгнуло. Возможно, я была ничем, и даже меньше, чем сумма моих страданий. Моей боли. Все это засосалось в пустоту. Это было приятно. Мое сердцебиение лишь немного усилилось, когда он приблизился с ножом. Когда он провел холодной сталью по мое ключице. Его глаза были прикованы к моим. Захватили их. Это был отвлекающий маневр. Трюк для новых игроков. Они сосредотачивались на острой стали, как на угрозе. Но это ошибка. А ошибаться в мире Лукьяна – может быть, теперь и моем мире – все равно что умереть. Наблюдая за ним, я не знала, что он собирается делать. Но я знала, что обязательно сделает. Он всегда двигался целеустремленно, и никакая угроза не была пустой. Он собирался воспользоваться ножом. Только цель оставалась неясной. Мне не удалось вызвать в себе ни малейшего страха. Я боялась остального мира, который существовал за пределами этих четырех стен. Но здесь ничего не было. Рядом со мной единственное существо, которого должен бояться каждый человек на этой планете. Он не произнес ни слова, когда нож разрезал ткань моего платья прямо посередине. Он остановился, двигаясь к месту прямо над сердцем, царапая кожу так, что красный цвет расцвел на моей груди, вырываясь из пределов кожи. Алая роза собралась над моим обнаженным соском и потянулась вниз, следуя по пути ножа. Все это было сделано намеренно. В жизни Лукьяна не было несчастных случаев – особенно со смертельным оружием. Он не останавливался, пока обрывки дорогой ткани, включая мое кружевное белье, не собрались у наших ног. Мою обнаженную кожу покалывало от холода. Но я не шевельнулась, чтобы прикрыться, не открыла рот, чтобы возразить. Я всегда была голой перед Лукьяном, несмотря ни на что. Его взгляд скользнул вверх и вниз по моему обнаженному телу, все еще пустому, без малейшего проблеска тепла, которое обычно таилось в этой точке наших отношений – сексуальной точке. Так что я догадалась, что дело не в сексе. — Я просто хотела быть красивой для тебя, — прошептала я так тихо, что меня едва было слышно. Его глаза метнулись вверх. — Больше так не делай, — холодно приказал он. Он поднял нож так, что тыльная сторона лезвия прошла вдоль моей скулы. Я не могла дышать, когда он сделал это, желание скопилось в глубине моего живота. Темное и уродливое желание, которое я чувствовала лишь рядом с ним. — Я хочу, чтобы ты была уродливой, — продолжал он, наблюдая, как нож играет с завитками моих волос. — Любой может быть красивым. Это так распространено. Легко. Пусто. Мне нужно, чтобы ты была уродливой. Мне нужно видеть твое уродство, потому что это единственное, чего я хочу. Потому что это реально. Этим я могу обладать. Нож разрезал пряди моих волос, и они беззвучно полетели к нашим ногам, смешиваясь с обрывками ткани. — Ты можешь полностью обладать мной, — прохрипела я, не двигаясь, чтобы остановить его. Пусть отрежет мне все, что угодно. Для меня это ничего не значило. Он опустил нож и покачал головой. — Никто не может обладать красотой, — сказал он. — Это все равно что пытаться удержать воду, сжав в кулаке. Красота не держит форму. Это ничего не значит. Ничего не стоит, — его нож двинулся вниз, прослеживая шрамы на моем животе. — С другой стороны, уродство, — пробормотал он. — Длится вечно. Это осязаемо. Его можно взять. Обладать, — последовала многозначительная пауза. — Любить. Я замерла. И не потому, что нож скользил по моей лобковой кости, кончик которого волочился по волоскам ниже. — Ты любишь меня? — прошептала я. Он никогда не говорил этого после того, как я убила Кристофера. Лукьян прижал лезвие ножа к моему клитору. Мое дыхание участилось, и желание пронеслось по телу, как наркотик. Щеки пылали от пламени, которое холодная сталь превращала в ад. — Я люблю тебя, — согласился он ровным голосом. — Больше, чем ненавижу.