Его дыхание было горячим и мятным на моем лице. Мой лоб коснулся щетины. — Дети, — повторил он, и гул его голоса отдался в груди. — Я их не люблю и не желаю. И снова я попыталась понять причину этих слов, особенно учитывая то, что он знал о моем прошлом. Тупая боль, которая постоянно была со мной, усилилась. Неужели он хочет причинить мне боль? Это его план с самого начала? Настоящий киллер не убивает быстро, легко и безболезненно. Он ожидает идеального момента, чтобы убить изнутри. — Я не понимаю, — прошептала я. — Мы не воспользовались презервативом, — пояснил он. — И учитывая твою… ситуацию за последний год, я знаю, что ты не принимаешь никакие таблетки. Еще я брал твою кровь. Я моргнула. — Мою кровь? — Да, — сказал он, как будто это было очевидной вещью, связанной с женщинами, которых ты должен был убить, но не сделал этого и вместо этого похитил, а затем переспал с ней. Может быть, в таких ситуациях это было самым очевидным. У него больше опыта, чем у меня. — Технически не я, — поправил он. — У меня нет ни возможностей, ни оборудования. Это сделал врач, который тебя лечил. Ты чиста, — то, как он это сказал, должно было меня успокоить. — Наверное, так оно и есть, — сказала я, понизив голос до шепота. Возможно, единственное, что осталось во мне чистым, – моя кровь. С другой стороны, это была скорее всего самая грязная вещь в моем теле. — Но есть и другой способ защиты, — продолжал он. — Я не видел противозачаточных с твоими личными вещами, и если у тебя нет какой-нибудь контрацептивной спирали… — У тебя не будет детей, — перебила я. — То есть, у меня, — слова сорвались с моих губ быстро и мучительно. — Я не могу после… беременности у меня травма от потери ребенка. Это значит, что я никогда… тебе не о чем беспокоиться. Я так сильно прикусила губу, что кровь хлынула мне в рот. Боль была ничем по сравнению с разрывающим ощущением в животе. Боль, которой было уже больше года, но почему-то такая же острая, как в тот день, когда я почувствовала, что мой ребенок умирает внутри меня. Боль никогда не исчезала. Я этого не хотела. Не хотелось давать себе ни минуты передышки. Я заслужила нести эту боль с собой. Всегда. Рука Лукьяна скользнула вниз по моей спине и снова поднялась. — Понятно, — пробормотал он. Ни слова утешения. Никаких сожалений. Ничего. Это не в его стиле. Я моргала, пытаясь бороться с прошлым, которое манило меня, хотело причинить боль. Вместо этого я выбрала другой вид боли. Льдисто-голубой вид. Здесь, в настоящем. — Скажи мне, — потребовал он, как только я посмотрела ему в глаза. Сначала я смущенно нахмурилась. Его взгляд скользнул по шрамам на моем плече, груди, животе. — Скажи мне, — повторил он. Мой желудок наполнился камнями. Ах, значит, ему нужна была остальная часть моей грязной истории. Мои зубы болезненно стучали друг о друга. Это был рефлекс – держать свое прошлое близко, позволять ему пожирать мои внутренности, но не выпускать его наружу. Не разрешать прошлому парить в воздухе, смотреть мне в лицо и уничтожать меня полностью. Но кое-кто уже смотрел мне в лицо, и он мог полностью уничтожить меня. Поэтому я начала говорить. *** Лукьян Он слушал ее рассказ безучастно, по крайней мере внешне. Наверное, это маска, которую он нацепил, вредила ей. Он знал это. Она была открытой книгой: ее дисфункция, ее безумие вместе с ее сердцем. Ее лицо. Ее сверкающие глаза. Каждый грубый, мучительный выдох. Лукьян знал, ей больно, что он не реагирует внешне. Но его это не беспокоило. Ее жизнь уже была болью; пусть еще потерпит. И, скорее всего, пусть потерпит в будущем, если это будущее будет включать его. — А потом… ну… — она резко втянула воздух, ее слезящиеся глаза не отрывались от его. — Остальное ты знаешь. Остальное он знал. Остальное: ребенок, который был насильно зачат в ней, которого она каким-то образом нашла способ любить. А потом, вместо того чтобы оказать ей милость и убить, муж вышвырнул ее на улицу, чтобы ее заживо сожрали. Сожрали ее же собственные демоны. Он не хотел убивать ее, потому что это было бы очень любезно. А Элизабет знала, что этот человек не способен на доброту, даже когда речь идет об убийстве. И все же она думала, что именно этот человек приказал убить ее. Правда терлась в глубине сознания Лукьяна, царапала его странным и неприятным чувством вины. Он с усилием смахнул ее. Сейчас было не время говорить ей правду. Пришло время для чего-то другого. Поэтому он отодвинулся от кровати, от нее, не говоря ни слова. Он снова оттолкнул чувство вины, которое пронзило его в отражении ее остекленевших глаз, когда он оставил ее в постели одну. Наедине со своими демонами. Он встал, не одеваясь, и, повернувшись к ней спиной, пересек комнату, чтобы нажать на панель в стене, открывающую экран компьютера. Он снова понял, что это причиняет ей боль; быстрый вдох позади сказал ему об этом. Но сейчас он не мог сосредоточиться на этом. Его мозг был перегружен пульсирующей потребностью убивать. Его пальцы расплывались по клавиатуре, когда он вошел в портал, скрытый глубоко в темной паутине. Он почувствовал ее запах, прежде чем она заговорила, лилия и ваниль витали в воздухе, и он напрягся от реакции своего тела. Он не переставал печатать и не отрывал глаз от экрана. — Что ты делаешь? — спросила она хриплым шепотом, который он почувствовал прямо в своем члене. Желание вернуться, поранить ее прозрачную кожу своими прикосновениями было почти непреодолимым. Но Лукьяну сейчас нужно было держать себя в руках. Он трахнет ее позже. Он постарается трахнуть ее так сильно, что она снова потеряет сознание. Ему это нравилось. Ее тело обмякло под ним, пока он находился внутри нее. «Позже», – сказал он себе и своему члену. Он сделал мысленную пометку, чтобы потом зарыться ртом между ее ног. Ее вкус запятнал его язык своей пьянящей сладостью, ведь до этого всё, что он когда-либо пробовал, было кислым. Это было похоже на героин. Но героин не вызывал такого привыкания. Он не ответил ей и не станет отвечать, пока не получит нужную информацию. Она не стала его доставать. Она во многом не была похожа на других женщин. Она не станет ворчать на него, требуя ответа, ругать за молчание. Никакая женщина не осмеливалась так обращаться с ним, но он знал, что так поступают с другими, более слабыми мужчинами. Она просто стояла там, ее жар был у него за спиной, запечатлевая ее запах, горячее дыхание на его шее, утолщая его член с каждой секундой. Он закрыл экран и повернулся, его глаза пробежали по ее обнаженному телу, которое она, как и он, отказывалась прикрывать. Теперь она была по-настоящему красива. Не просто уникальным способом, но совершенно единственным в своем роде. Ее кожа была фарфоровой, без единого изъяна, если не считать розовых пятен на щечках. И шрамов, украшавших каждую ее конечность. Он не испытывал ненависти ни к шрамам, ни к тому, как они там оказались. Он не хотел от них избавляться, он бы забрал боль, которую они причинили, если бы мог. Глаза, которые когда-то были тусклыми и безжизненными, теперь трепетали, светились жизнью и смертью. Она носила свою боль, как корону. Ее полуночные волосы блестели. Дикими волнами катились по спине, слегка спутанные от его рук. Ее обнаженная кожа покрылась более гладкой фарфоровой рябью, не считая тех мест, которые были испорчены синяками. Его член напрягся еще сильнее от слабого следа его руки и следа зубов на ключице. Одно движение запястья – и он мог бы убить ее. Легко. Все его проблемы быстро бы исчезли. Он мог бы возобновить свою жизнь, и она больше не была бы единственной вещью, находящейся вне его контроля. Он мог сделать это, пока был внутри нее. Он мог бы сделать это сколько угодно раз с той ночи, когда вошел в ее дом. Но он этого не сделал. Улики смотрели ему прямо в лицо. Фиолетовые синяки и черные глаза. — Я хотел узнать, есть ли какие-нибудь контракты на твоего мужа, — холодно сказал он, не прикасаясь к ней, хотя очень этого хотел. Он не сделает этого до тех пор, пока не будет уверен, что все под контролем. Она не была готова к большему. Он знал это. Но все же он хотел её. Хотел избавить ее от боли. Но он этого не сделал. Она пожевала свои розовые губы. — Есть? — Нет, — сказал он. В ее глазах вспыхнуло разочарование. Его член снова дернулся от ее явного желания умереть. Поговорка «два раза ошибся – значит сделал все правильно» – чушь. Он не собирался исправлять это дерьмо. Он хотел, чтобы все было в порядке. — А это значит, что я не заработаю деньги на его смерти. Я просто буду делать это ради тренировки, — продолжил он, притягивая ее тело к себе. К черту контроль.