Ее взрыв эмоций несколько минут назад показал, что он ошибался. Он изучал состояние любого человека, как в жизни и смерти, так и в промежутке между ними. Он считал себя в некотором роде экспертом. Но каждый раз, когда он был уверен, что разгадал ее, она доказывала, что он ошибался. Он не привык, чтобы ему доказывали обратное. Возможно, именно поэтому его вуайеризм достиг мании. Навязчивая идея, неистовая потребность понять ее. Проанализировать. Гнев девушки в его коллекционной комнате что-то сделал с ним. Она что-то с ним сделала. Она показала ему, что она не маленькая мышка. Кричала на него, оскорбляла, кипела от злости. Насмехалась над ним. Предложила ему наказать ее. И с любым другим он бы так и поступил. Он бы причинил боль. Убил. Он хотел причинить ей боль. Но не так, как с другими. Он хотел наказать ее. Его член дернулся в штанах. Он выключил экраны, издав шипение отвращения. К ней. К себе. Это было опасно. Она была опасна. Она может превратиться в осложнение. В слабость. Слабость была роковой. Он встал. Он поклялся сделать все, чтобы это не стало для него смертельным. Шагнув вперед, он собирался пойти и сделать именно то, что должен был сделать месяц назад – убить ее. Писк телефона остановил его. Взглянув на экран, он понял, что сегодня не ее день смерти. Пока что. Этот день принадлежал кому-то другому. Но это не означало, что ее судьба в безопасности. И его тоже. *** Элизабет Было трудно, казалось бы, невозможно вернуться к своей обычной жизни после вчерашнего. После того, как я увидела его комнату ужасной красоты. После того, как увидела его во всей его ужасной красоте. Но это было единственное, что оставалось делать. Без рутины здесь не было ничего, кроме невозможной правды, что я застряла здесь, в доме мертвых вещей. С ним. Поэтому я встала. Занималась йогой. Приняла душ. Переоделась. И, несмотря на тошноту, я пошла в столовую завтракать. Еда была силой привычки больше, чем что-либо другое. Я с немалым усилием проглотила еду. Я не могла переварить больше, чем несколько укусов. Как будто мое тело отвергало вещество, чтобы продолжать жить, в то время как моя дочь разлагалась в земле. Этого было достаточно, чтобы сохранить мне жизнь, достаточно, чтобы не растолстеть. Хотя это и хорошо. Я бы носила больше одежды. Мне нравилось прятать свое тело, острые края костей сквозь складки одежды. В этом доме не было потрепанных и мешковатых толстовок, так что я надела белые леггинсы и футболку, которая должна была быть мне впору, но прикрывала до середины бедра. Поверх нее была еще кофта с длинными рукавами. Сверху я натянула розовый кашемировый джемпер, самый большой, какой смогла найти. Так было тепло, но совершенно неудобно. Да и какая разница? Даже если на улице будет тепло, я никогда не почувствую аромат летнего воздуха. И даже если когда-нибудь я это сделаю, я никогда не выставлю свою голую кожу на всеобщее обозрение. Я остановилась как вкопанная, когда добралась до столовой, мое сердце остановилось вместе со мной. Все было так, как и должно было быть: еда искусно разложена. Много блюд, достаточно, чтобы накормить по крайней мере шесть человек. Различные кувшины с жидкостью на случай, если я решу изменить свою обычную комбинацию апельсинового сока и чая. Моя тарелка и столовое серебро стояли на том самом месте, где я всегда сидела. Все так, как было с тех пор, как я начала эту рутину. С некоторыми дополнениями. Воздух здесь был заметно холоднее, просачиваясь сквозь одежду, сквозь кожу, прямо до костей. Может быть, мне только показалось, когда мои глаза встретились с его. Он сидел на противоположном конце стола, потягивал кофе и молча смотрел на меня. Никаких эмоций, даже изогнутой брови. Как ни в чем не бывало, будто мы с моим киллером каждое утро сидели и пили кофе с круассанами. Я продолжала стоять, застыв в дверях. Он продолжал наблюдать за мной. У меня возникло ощущение, что он может молча наблюдать за мной, сколько бы я там ни стояла. Эта мысль заставила меня двинуться к своему месту, радуясь, что оно было настолько далеко от него, насколько позволял стол. Но расстояния все равно было недостаточно: тяжесть его взгляда все еще лежала на моей груди. Не сводя с него глаз, я потянулась за кружкой. Не потому, что очень хотела пить, а потому, что жаждала тепла горькой жидкости. Хотя даже этого было недостаточно, чтобы прогнать озноб. Он по-прежнему ничего не говорил, но его глаза изучали, пронзали, вторгались. Я со стуком поставила кружку, проклиная свои нервы за то, что они взяли надо мной верх. Где была женщина, которую вырастила моя мать? Жена, которая умудрилась даже не разбить чайную чашку запястьем, которую ее муж – тот, что сидел напротив нее и читал газету – швырнул в нее накануне вечером? Я знала ответ на этот вопрос. Она уже давно была мертва. Все женщины, девушки: все, кем я была до того дня в больнице, погибли, когда мою дочь положили мне на грудь. Кем бы я ни была сейчас, я была чужаком. Как же так получилось, что я поняла это только сейчас? — Я вынужден попросить тебя есть больше, — сказал он после неопределенного промежутка времени. Его взгляд упал на мою пустую тарелку. И мой тоже. — Это просьба или приказ? — спросила я, в моем тоне был укус, о котором я раньше не подозревала. Он и глазом не моргнул. — Не имеет значения, что это. Важно, чтобы ты это сделала. — Значит, приказ, — предположила я. Но я так и не притронулась к еде. Он ждал. Я продолжала сидеть неподвижно. И снова прошло неопределенное время до того, как он заговорил. Никаких внешних признаков раздражения. Ни прищуривания глаз, ни преувеличенного выдоха. Только холодный, твердый мрамор его наружности. — Количество дней, которые человек может прожить без пищи, варьируется от человека к человеку, — сказал он. — В 2009 году исследования подтвердили консенсус о том, что люди могут прожить без еды и питья от восьми до двадцати одного дня. Этот срок продлевается до двух месяцев, если указанное лицо имеет доступ к воде, — его проницательный взгляд пронизывал меня насквозь, словно он изучал мой скелет. — Женщинам рекомендуется съедать не менее тысячи двухсот калорий в день. Падение ниже восьмисот имеет серьезные побочные эффекты, такие как ослабление иммунной системы, нерегулярное сердцебиение и сердечные приступы, — он посмотрел на мою пустую тарелку. — Ты потребляешь около пятисот калорий в день. Продление этой нормы приведет к серьезным осложнениям для твоего здоровья, а следовательно, и для меня, — он отхлебнул кофе. — Я не люблю осложнения. Как ты сказала вчера, твое присутствие само по себе представляет одну большую проблему. Все, что выходит за рамки этого, будет означать, что я должен что-то сделать. В конечном счете, это твой выбор, но пойми, что твой выбор и твой гандикап разрушат мою жизнь. Что ж, так оно и было. Если я не начну есть больше, чтобы поддерживать свой здоровый вес и предотвратить осложнения, он убьет меня. Он не сказал этого прямо. В этом не было необходимости. Это была основная нить всего моего существования с тех пор, как я проснулась в своей спальне, а он стоял в углу. Моя жизнь балансировала на острие ножа. И он держал нож. Даже не осознавая этого, я взяла булочку. И снова, как в кино, мое сознание рассыпалось на крошки на тарелке и булочку в желудке. Казалось, какая-то часть меня хотела продолжать выживать. На милость своего киллера, имени которого я даже не знала. *** Неделю спустя Мой распорядок изменился. Не то что бы он когда-то был моим. Я все еще вставала с постели в одно и то же время, все еще посвящала время йоге. Еще работала по существующим контрактам, начала новые. Читала в библиотеке.