– Она сказала, что все по-настоящему, – не удержался я, невольно считая свои слова весомее слов зайчишки Ариши. Ариша покивала. Тогда деда Гера шмыгнул носом и сказал… вернее, предложил: – Ну, не знаю… А может, ты еще яблочек моих поешь? Грушовка уродилась – язык проглотишь. – Не проглочу, – помотала Аришка из стороны в сторону заячьими ушами. – Мы из таких яблок как раз планеты земного типа делаем. Маленькие и… Она откусила половину донышка. – Вкусные, что ли?! – само вырвалось у меня. – Ты чего?! Мы планеты не едим! – прямо возмутилась Аришка. – Просто делаем такие из грушевки! – И много ты планет наделала? – полюбопытствовал деда Гера, уже не ухая от удивления. – Мне еще нельзя. Я еще маленькая, – честно призналась Аришка. – Я только есть их могу, пока не вырасту. Не планеты, а яблочки! – А из белого налива какие планеты выходят? – спросил деда Гера по своей естествоиспытательской привычке. – У вас в Солнечной системе таких нет… – просветила нас Аришка. – А похожи на Венеру немного, но подальше от звезды, поэтому там тоже жизнь есть. Мороженое у нее кончилось. Мы с дедой Герой переглянулись и хором поежились. – В общем, Ариша, – как-то пафосно начал тут деда Гера, – я хочу сказать с высоты моей заснеженной вершины… Он погладил свою седую голову. Но тут вдруг раздался стук в дверь террасы. Деда Гера подскочил, как молодой, даже стул опрокинул, но тот не успел удариться спинкой об пол: Ариша успела поймать его взглядом и не спеша, тихо поставить на место простым телекинетическим способом. В это время деда Гера уже выскочил из комнаты. Я поднялся и прильнул к окну. У крыльца стояла уже знакомая нам с Санькой девушка с нашего, платоновского телевидения, а при ней – тот же парень с камерой… Телевидение наше очень оперативно, и догадаться о том, что происходит, было нетрудно. И деда Гера подтвердил мою догадку, когда, немного побубнив с гостями на пороге, вернулся в дом. – Короче, телевизионщики уже прознали, что мы с Маккартни – кореша, – с гордой, но грустной иронией сообщил деда Гера и бросил на Аришу такой взгляд, что стало ясно: больше всего беспокоит его теперь вовсе не вселенская слава «друга самого Маккартни». – Тоже все всё видели… Значит, правда. Интервью хотят, в дом лезут, от них не отбиться. Все равно достанут. Короче, уводи отсюда ребенка. От греха подальше уводи. Какой грех деда Гера имел в виду, наверно, он и сам толком бы не объяснил, но предчувствие больших бед не оставляло нас обоих. – Вот ключ от радиорубки. – Деда Гера протянул мне ключ, перед которым буратинский Золотой Ключик от волшебной двери отдыхает. – Может, стоит еще покрутить настройку. Может, девчонка все-таки вернется к своим, а?.. Там, наверху, строительная каска на второй полке лежит. Возьми. Это если опять ананасы посыплются или что похуже… В общем, давайте, живо уходите отсюда. Через мансарду. Ну, ты сам знаешь. Как у всех. И правда, почти при всех домах в Загривках имелась лесенка, которая вела вниз с мансарды – прямо в сад… Знали бы вы, как я обрадовался, когда, облизав пальцы, Ариша сразу дала мне свою маленькую и теплую, как у всех земных детишек, ручку и покорно последовала за мной. Какие надежды эта послушность вселила в мое сердце… Ох! Через три минуты мы уже были на месте прибытия. То есть в подвале. Я решил все-таки немного отсрочить применение опасного метода проб и ошибок. Понадеялся на доброе, вразумляющее слово, которое и кошке приятно, не что суперзайцу. – Ариша, – обратился я к почти всемогущему ребеночку со всей душевной симпатией, какую мог из себя выжать. – Нам всем очень надо, чтобы ты вернулась домой к папе с мамой, а то мы все очень будем беспокоиться и… в общем, у нас все наши планы сорвутся. О тебе заботиться нам всем придется. Ты же тут ничего не знаешь. – А зачем обо мне заботиться? – похлопала глазами Ариша. – Я тут только немного погуляю – и всё. Я изо всех сил отгонял от себя мысль о том, что это существо и вправду ни в каких земных заботах не нуждается. Оно само, если захочет, может позаботиться обо всей нашей планете. Я чувствовал, что мое, так сказать, недостаточно искреннее беспокойство все портит… а она все видит. – Деда Гера уже сказал тебе, что у нас тут очень опасно бывает… – Да, аргументик был так себе, и я переключился: – Если я сейчас настройку покручу… половлю волну, ты сможешь вернуться к себе? Или без волны сама сможешь, если захочешь. – Не знаю, – ответил ребенок легкомысленно, но явно честно. Это было плохо! Очень плохо! И поэтому я решился: – Так. Сейчас я включу и покручу. – Только сначала еще одно мороженое! Клубничное! Это был не каприз. Это был ультиматум, объявленный в такой плаксиво-безоговорочной форме, что я понял – лучше не препираться, а быстренько сбегать. – Хорошо! Клубничное. Точно никакое другое? – Клубничное! – закивала Ариша. – Оно самое вкусное. А сестра больше не привозит… Ох, большой привет сестре! Это вообще история про то, как один непритязательный подарочек для ребеночка может стать камнем вселенского преткновения. – Договорились. Я сбегаю за мороженым, а ты меня подождешь тут и пока никуда больше выходить не будешь. Только по-честному! – По-честному-перечестному! – захлопала в ладоши зайчишка… и облизала один палец, который, видимо, оказался липким, а потому все еще сладким. Уже когда я поднимался по лесенке, меня жгуче мучила удивительная дилемма… удивительная проблема… Как соединить в единый сплав целых два желания: скорейшее и полнейшее выздоровление моей сестры и отправление этой маленькой инопланетянки обратно – в просторы метагалактики, то есть домой к папе, маме и ее старшей сестре, которой при случае я бы высказал все насчет вреда сладкого для маленьких детей… Вот как так захотеть все это, чтобы Чудо-Аришка все исполнила за один рожок клубничного мороженого… и еще при этом волну поймать, на которой она отчалит из нашего мира? Вот задачка-то! Где пусто, там и густо Погруженный до макушки в раздумья и практически отключившийся от реальности, что становилась все более сомнительной, я промчался мимо дома прямиком к калитке, выскочил на улицу и… Тут и замер. Замер, как весь мир вокруг. Стояла абсолютная тишь. Ни звука, если не считать высокого звона у меня в ушах… И – полная неподвижность. Но остановило меня другое: на улице, у калитки, я не увидел микроавтобуса, на котором обычно разъезжают телевизионщики. Я опасливо глянул через забор на дом деды Геры и похолодел еще морознее: почудилось, что дом пуст и безлюден, как и… я огляделся… по спине побежали мурашки… да-да, все Загривки тоже показались мне совершенно обезлюдевшими и… я невольно поискал глазами рыжего-прерыжего кота Валтасара, символа Загривок, видного отовсюду за километр. И полностью безжизненными показались Загривки… ни кота, ни ворон, ни сорок! Обычно со стороны города всегда доносился негромкий гул человеческого улья. Но нет, не было гула! И я бросился бежать. Бежать изо всех сил, чтобы только ни о чем не думать, а только бежать… Я мчался по пустому мосту через Платоновку, потом мчался по совершенно пустому, жутко звонкому городу… Только один раз остановился, когда уже стало невтерпеж, и поискал глазами кусты или укромный уголок, хотя мог бы и не стесняться в этом пустом мире. Мне то и дело чудилось, что я мчусь на доске по крутой и очень гладкой трассе, зная, что где-то должна меня подстерегать смертоносная рытвина. И только когда долетел до ворот горбольницы, резко тормознул, упершись, словно бампером, ладонями в холодную железную створку… Ноги у меня почти отнялись, я без сил опустился на колени – и уперся в ворота больницы уже и лбом… Холодило приятно… если что-то могло быть приятным в те минуты. У кого, скажите, не возникало в детстве – хоть ненадолго! – желание оказаться в мире, полном магазинов с игрушками и киосков с мороженым и при этом – в полном одиночестве! Чтобы вот все люди вдруг пропали, и есть только ты, а вокруг тебя – всяческое изобилие всего, что можно взять и забрать себе в полное владение. Хоть на минутку – но ведь возникало такое желание… И что теперь?! Может, эта зайчишка даже не осознала, что на самом деле она невольно, нечаянно исполнила, даже не дождавшись обещанной мной сладости. А может, создала параллельный безлюдный мир и засунула меня в него! Так магнит, хочет или не хочет, а притягивает гвоздь. Так шерстяное одеяло или свитер, накопив статическое электричество, бьет им в пальцы, хотя не для этого они созданы – одеяло и свитер! Я даже вспомнил якобы реальные истории о том, как люди попадали в «изнанку» нашего мира, где все то же, что и в нем, только без всяких живых существ… Нужно было что-то делать, чтобы еще хотя бы в течение пяти минут не сойти с ума. Я знал, что делать. За этим к больнице и примчался, опасаясь больше всего только одного – что не стало больше никакой квантовой запутанности и я действительно один… Оставалось даже меньше пяти минут… Я с трудом поднялся на ноги, прошел через безлюдный КПП, похожий на капитанский мостик таинственно покинутого командой корабля, вошел в безлюдную больницу, где стены и потолки превращали мои шаги в нестерпимый хруст и скрежет… поднялся на нужный этаж… Я знал: случится или-или… И надо будет как-то пересоздать этот мир, если «или» окажется не тем, какое нужно… Вот тогда я и займусь поисками клубничного мороженого, бесплатной горы мороженого, чтобы не сойти с ума на следующем этапе моего псевдосуществования! Я дошел до заветной двери. Не колеблясь ни мгновения, открыл ее… и чуть не упал… Ну, я бы чуть не упал в любом случае – худшем или лучшем. Но случай оказался лучшим! Хотя и очень-очень странным применительно к новой, зловещей реальности. Забинтованная, загипсованная Санька преспокойно лежала себе на своей больничной металлической койке и хихикала, теребя свой смартфончик. Мы что, двое во всем мире?! Ну и ладно, разберемся! Главное, я – НЕ ОДИН! Впервые в жизни я почувствовал, что и сам реально существую и существую даже не зря. То, что Санька находилась в палате тоже одна и совершенно не удивлялась тому, что все остальные койки пусты и аккуратно застелены, меня самого ничуть не удивляло и не волновало. – Привет! – сказал я, еще оставаясь на пороге. Санька не среагировала, и ко мне заявилась равнодушная мысль, а не умер ли я, и потому-то, будучи призраком, вижу все не так, как видят живые… ну, и понятно тогда все… в том числе и то, почему Санька меня не слышит. – Привет! – прибавил я голосу. – О! – встрепенулась Санька и поворотила ко мне свою забинтованную мумиевую головку. Я оказался живым! Сестренка поманила меня рукой – и я двинулся к ней на ватных ногах. – Ты ела? – пробормотал я первое, что пришло скорее не в голову, а в сердце. – Тебе принести что-нибудь? В голове вихрем пронесся квест до больничной кухни. – Неохота, – пробубнила сестренка. – Скоро ужин принесут. Мой смартфон показывал 11.35. Сходилось с тем, что я помнил про сегодняшний день. – А сколько времени? – проговорил во мне тот, которому, в общем-то, уже все было по фигу, почти всё, кроме… – Полседьмого, – был ответ. – Утра? – живо прикололся во мне тот пофигист. – Прикалываешься? – был вопрос-ответ. Тут кое-что пофигиста заинтересовало всерьез: