На банкете, посвященном нашей защите, присутствовал директор нашего института, Киршнер Анатолий Карлович. Он произнес официальную речь и поздравил нашу троицу. Потом нам предоставили ответное слово, и мы с Женькой, не сговариваясь, вытащили вперед Михайлова, объяснились ему в любви и бросились на шею с поцелуями и слезами. Михайлов был потрясен. Чтобы как-то разрядить обстановку, Анатолий Карлович пробасил: — А меня не желаете поблагодарить? Мы со смехом бросились и на него, правда, с поцелуями не усердствовали. Пришедший в себя Михайлов поправил съехавший набок галстук и произнес в микрофон: — Хочу признаться: у меня никогда не было таких талантливых учеников. Позже, во время очередного визита вежливости, свекровь заметила, поджав губы: — Вполне достаточно было просто сказать несколько теплых слов руководству института, ну и научному руководителю… А разводить эти поцелуи и слезы на сцене… Я промолчала. Почему-то в ее присутствии мне никогда не хотелось спорить. А Михайлову мы и действительно были благодарны. После ухода Демидова он взял нас, всех троих, к себе, а через пару месяцев наш отдел вообще выделили в проектное бюро "Контур А". Учредителями его стали сам Киршнер и его любимый ученик, Игорь Степанович Михайлов. Один из наших очередных проектов и был темой моей кандидатской, поэтому и сам проект поручили нам. Сказать честно, переживали мы ужасно. Были и споры, и ссоры, и сидение в лаборатории до трех часов утра. Однажды нас даже разогнал сам Михайлов. Ему сторожа пожаловались на шум, и он приехал среди ночи в лабораторию. Эдик, и так тощий и длинный, похудел так, что заострился нос. Женька забросила всех своих поклонников и перестала шутить. Мне, пожалуй, за эти пять месяцев досталось больше всех, но я держалась. Только по ночам мне снились какие-то необыкновенные таблицы и расчеты. И вот сегодня, когда Михайлов сказал, что проект прошел предварительную экспертизу, когда можно было, наконец, вздохнуть полной грудью, я поняла, что теперь можно и расслабиться. Роза оказалась последней каплей… Я села за свой стол и зашмыгала носом. Через секунду около меня появилась Женька. Она прижала мою голову к животу и сказала: — Не реви. Я что-нибудь придумаю. И действительно придумала. Да такое! Даже для Женьки это было чересчур! Я об этом ей так и сказала: — Ты ненормальная! Может мне еще к колдунам Вуду обратиться?! Но подруга настаивала на своем: — Понимаешь, вчера к моей маме приходила ее подруга, звала вместе сходить… Ты же знаешь мою мамочку, у нее идея фикс — выдать меня замуж. Вот тетя Катя и предложила. Она говорит, что к ней многие ходят и у всех сбывается. А на работе у них случай был, у одной сотрудницы муж загулял, так она только раз и пошла к ней — муж сразу же и вернулся. Говорят, эта Евфимия где-то в скиту живет, и только раз в три года приезжает сюда, с родней повидаться. Покаяние у нее такое… Я засмеялась: — Жень, ну ты совсем уже! Ты же современная девушка, нельзя верить во всякую муру! Вот раньше в парткомы писали, а теперь к ворожеям и гадалкам ходят. Женька убежденно сказала: — Ты как хочешь, но что-то в этом есть! — Она заныла: — Ну, давай сходим просто из любопытства! Измором Женька возьмет, кого хочешь. К вечеру мы созвонились с подругой ее матери, Женька выпытала у нее адрес гадалки. Мы с утра отправились к ней, благо, была суббота, и Демидов уехал играть в волейбол. По этому случаю Женька выпросила у отца машину, и мы довольно быстро добрались до поселка с романтическим названием Иванушкино. Не пришлось долго искать и нужный нам дом. Первая же встреченная нами бабуля указала нам дорогу, с любопытством посмотрев на нас. — К Евфимии едете? Тогда поторопитесь, она по субботам принимает только до полудня. Высокий деревянный забор, выкрашенный в зеленый цвет, скрывал за собой окна первого этажа. И только открыв калитку, я увидела, что дом одноэтажный, но имеет очень высокий фундамент. Двор был чисто выметен, клумбы ухожены, бордюры аккуратно выбелены. В цокольном этаже находилось нечто вроде приемной. Пожилая, опрятно одетая женщина записала мою фамилию и имя, взяла деньги, две тысячи рублей, и выписала квитанцию. Обыкновенную квитанцию, как в химчистке. Будничность происходящего показалась мне забавной, и я покосилась на Женьку. Она храбро спросила: — Бабушка, а гарантии здесь какие-нибудь дают? Ну, вдруг загаданное не сбудется, или передумает человек… Женщина хмуро посмотрела на подругу: — К Евфимии за последним утешением приходят, а вы еще раздумывать собираетесь… — Нет, нет! — вступила я. — Мы не собираемся раздумывать. А можно у вашей Евфимии совет спросить? Она степенно кивнула: — Это можно. Отчего нет? Евфимия многим в нужде помогает, и советом тоже. Она вышла ненадолго и вернулась: — Пойдемте. Мы прошли довольно длинным коридором. По дороге я спросила: — Как к ней обращаются? — Это кто как. Мы зовем сестрой, а вы — девушка молодая, можете звать ее матушкой Евфимией. Комната, в которую мы вошли, была практически пуста. Простой деревянный стол и стулья составляли всю меблировку. Я обратила внимание на странный запах, а потом вспомнила — так пахнет в сауне. Конечно, это запах сушеных трав! Какое же колдовство без этого! Против всех моих ожиданий, Евфимия оказалась нестарой женщиной, довольно высокого роста, худощавой, с невыразительным скуластым лицом. Самым примечательным в ее внешности были руки, с большими, пораженными артритом суставами. Она спокойно уселась за стол и внимательно посмотрела на меня. — Ну, с чем пришла? Я тихо попросила: — За помощью я пришла, или за советом… Понимаете, один человек думает, что любит меня, и доставляет этим и мне, и себе, и окружающим нас людям много ненужных волнений. Евфимия удивленно посмотрела на меня: — И чего же ты хочешь? Полюбить его? Я покачала головой: — Это невозможно. Я давно люблю другого. Она внимательно всмотрелась в мое лицо и сказала: — Вижу. Только немного же счастья тебе принесла твоя любовь. Хочешь, я освобожу тебя от нее? — Нет, нет. Я хотела попросить о другом. Понимаете, он, тот человек, женат, у него есть сын. До встречи со мной у него была своя жизнь. Я хочу, чтобы он просто забыл обо мне. Евфимия помолчала, потом подняла на меня взгляд: — Чудное дело. Очень редко ко мне за этим приходят. Учти, если в его сердце и в самом деле настоящая любовь, то после ее ухода он будет сильно болеть. Это — плохое дело, могут серьезно пострадать и близкие ему люди. Не жалко тебе его? — Жалко. Но я думаю, что в его чувстве ко мне гораздо больше оскорбленного мужского самолюбия, чем любви. — Тогда зачем было ехать ко мне? Попробуй сама с ним поговорить. Если же решишься — приноси его фотографию, желательно не слишком давнюю. — Она поднялась. — Погоди-ка! Женщина прикоснулась к моему лбу теплой сухой ладонью, постояла несколько минут молча и строго сказала: — Вот ты родителей давно не видела, это плохо. Я виновато пояснила: — Они живут далеко. Я работаю и не могу к ним ездить так часто, как хочу.