– Великодушно прошу простить за опоздание, господа, раньше никак не получилось! – улыбаясь сказал Путилов, приглаживая немного растрепавшиеся виски. – Штрафную его превосходительству! – обрадовался его приходу Барановский. – С удовольствием! – не стал отказываться фабрикант и вопросительно посмотрел на гусара. – Корнет уже уходит, – пояснил инженер. Появление хоть и статского, но все-таки генерала, вернуло Бриллинга в реальность. Затевать ссору при столь высокопоставленном лице было глупо, а потому он поспешил откланяться. – Честь имею, господа, – звякнул шпорами офицер, не забыв добавить со значением: – Надеюсь, мы ещё встретимся! Будищев в ответ только помахал ему рукой, дескать, ступай, пока не наваляли, но, поскольку все были заняты Путиловым, это мало кто заметил. – Я только что от великого князя Константина Николаевича, – рассказывал Николай Иванович. – До него дошли слухи о вашем изобретении, и, полагаю, вас обоих скоро ждет аудиенция у его императорского высочества. – Прекрасная новость! – с воодушевлением воскликнул инженер. – Точно в кондукторы произведут, – буркнул Дмитрий. – Очень жалею, что не успел на ваш доклад, – продолжал Путилов. – Вы, Дмитрий Николаевич обладаете живым и образным языком, особенно когда не употребляете ваших словечек. – Каких словечек? – переспросил сидящий рядом с ним ректор университета. – Сегодня господин Будищев ничего такого говорил! – Ну и зря, – захохотал фабрикант. – Иногда и профессуре нехудо узнать, на каком языке разговаривают мастеровые! – Вон вы про что. Нет, это, пожалуй, лишнее. И если многоуважаемый господин изобретатель сумеет и впредь обходиться без них, то я бы предложил ему прочитать несколько лекций на нашем факультете. – Что?! – изумился Дмитрий, настолько дикой ему показалась эта мысль. – Отчего же нет? Язык у вас, как совершенно справедливо отметил Николай Иванович, весьма живой и образный. Фантазия тоже богатая. Я полагаю, студентам было бы полезно услышать ваши идеи о перспективах развития гальванического дела. Я, разумеется, имею в виду техническую сторону дела. – А какую же ещё? – Видите ли, – помялся ученый муж, тщательно подбирая слова, – некоторые лекторы, говоря о будущем, пытаются декларировать идеи о неких новациях в государственном и социальном устройстве общества… – Пропаганду ведут? – назвал вещи своими именами Будищев. – Можно сказать и так. Но вы, надеюсь, не принадлежите к их числу? – Нет. Но могу рассказать вашим студентам о службе нижних чинов в армии, чтобы знали, куда попадают неблагонадежные… – Это тоже лишнее! – решительно отказался ректор и вопросительно взглянул на своего собеседника. – Ну как? – Спасибо, конечно, но какой из меня лектор… – Пятьдесят рублей за час! – Твою… – Что, простите? – Согласен! – Тогда предлагаю тост. За новое слово в науке! Предложение было принято как нельзя более своевременно, поскольку официант подал, наконец, французский суп-пюре с гренками, под который благовоспитанным господам не грех и водочки. Гости оживились и снова стали поздравлять компаньонов с удачным дебютом, делать комплименты дамам, одновременно отдавая должное искусству поваров. За первой переменой блюд последовала вторая, затем третья, за ними было сладкое… В общем, праздник удался. – Зачем ты так с этим корнетом? – устало спросил Барановский, когда они покидали ресторан. – Он же ещё мальчишка. Очевидно, фант проиграл, вот и… – Да на здоровье! – ухмыльнулся компаньон. – Но дело может кончиться дуэлью! – С бывшим унтером? – Действительно, – озадачился инженер. – Но в любом случае хотелось бы избежать скандала. – Ой, да ладно тебе. Он же лыка не вязал. Завтра проспится и не вспомнит, где куролесил. – Ты думаешь? – Что я, офицерье в подпитом состоянии не видел? – Надеюсь, ты прав. – Да чёрт с ним! Лучше скажи, про лекции они серьезно? Я же… – А что тебя удивляет? У меня тоже нет диплома, но перед студентами я выступал не раз. – Ты – другое дело, дворянин и всё такое. Да у тебя папа – профессор! – А тебя Путилов похвалил. – И что? – Боже, как ты всё-таки наивен иногда! – рассмеялся Барановский. – Николай Иванович рассказал, что был у великого князя, к которому не всякого генерала пустят, после чего тут же сделал комплимент тебе, именно как рассказчику и в некотором роде популяризатору. – Однако! – А ты как думал? – Надо бы как-то отблагодарить. – За подряд на паровозы, который получил его завод? Ладно, нам всем пора домой. Сажай своих красавиц в сани, пока не замерзли. Предложение было на редкость своевременным, поскольку спутницы Будищева были готовы. Обе девушки выглядели обворожительно в зимних шубках, а их сияющие глаза могли свести с ума кого угодно. Правда, в глазах Геси иногда мелькало какое-то беспокойство, но она упорно гнала его прочь. Слишком уж много событий произошло сегодня и их следовало хорошенько обдумать. Стеша же просто безмятежно улыбалась. Она и без того знала, что Дмитрий самый умный и добрый. И если захочет, то достанет даже звезду с неба. А сегодня об этом узнали и все остальные. Когда-то в этом каземате стояла пушка, которой так и не довелось выстрелить по врагу, хотя жерло грозно выглядывало в амбразуру. Увы, оборонительного значения Петропавловская крепость давно не имела, превратившись из военного форпоста в узилище для инакомыслящих. Поэтому орудие давно убрали, амбразуру забрали толстой решеткой и теперь там сидел заключенный. Когда-то он был молод и даже красив, имел мечты, стремления. Боже, как давно это было! Полгода назад… Звякнула железом о железо крышка глазка, и чей-то равнодушный взгляд скользнула по сгорбившейся фигуре арестанта. Тот, погруженный в какую-то невероятную апатию, даже не пошевелился в ответ. Затем раздался противный скрип давно не смазанных петель, и отворилась дверь. – На выход, – нечеловечески равнодушным голосом велел хожалый. На самом деле, это было не рядовым событием. Обычно тюремщики не разговаривали со своими узниками, и единственный, с кем заключенный общался после суда, был священник. Впрочем, общением это было назвать трудно. Седой благообразный батюшка накрыл его епитрахильей и вопросил о грехах. Затем, не дождавшись ответа, сокрушенно покачал головой и, перекрестив на прощание, вышел вон. Поднявшись на разом одеревеневших ногах, отказавшийся от исповеди преступник с трудом шел по коридору. Его ждала виселица. Было время, когда он даже мечтал о таком конце, воображая, что это будет прекрасный светлый день, а у его эшафота будет стоять с цветами всё прогрессивное человечество, восхищенное его подвигом. Увы, вместо этого было раннее утро, пустой двор, равнодушные лица палача, конвоиров, прокурора и доктора, который должен будет засвидетельствовать смерть. – Вы слышите меня? – донесся до приговоренного чей-то голос. – Д-да, – едва шевеля помертвевшими губами, ответил он. – Вы – Григорий Назимов? – К-когда-то меня так звали. – Вы осуждены за убийство великого князя Алексея Александровича? – Да, – еле слышно отозвался узник, но видимо, расспросы разбудили в нём любопытство и в глазах проявился огонек интереса. – Зачем вы спрашиваете? – Я знаю, что это были не вы. – Откуда? – Это не важно. Просто скажите мне, кто это был? – Это был я! – Лжете! Облегчите душу перед смертью, скажите мне, это был… – Слушайте, вы, – с необыкновенным ожесточением воскликнул Назимов. – Это был я! Я один! Запомните! Но жандармский офицер продолжал стоять рядом, не обращая внимания на приступ ярости у приговоренного, и когда тот стих, снова задал вопрос: