И Хилсеана сжала бёдрами свою руку. Она уже приближалась к кульминации, но тут высокая двухстворчатая дверь спальных покоев вице-короля с грохотом растворилась. Постельничий завозился на кушетке и шумно упал с неё. Меч с отвратительным звуком проскрежетал по мрамору. В спальню ворвались потные, разгорячённые мужчины — судя по запахам. От них несло зверем, вываренной в масле кожей, ружейной смазкой, порохом и железом. Хилсеана навертела на себя простыню и отползла как можно дальше от вице-короля. Вряд ли пришли за ней, наверняка за ним. Вице-король, утомлённый соитием и пьяный с вечера, так и не проснулся. Один из ворвавшихся, судя по звукам, прикончил постельничего; ещё один затряс вице-короля за плечо. Тот отмахнулся рукой (что женщина почувствовала через сотрясение перины), но это не удовлетворило пришедших. Прошло всего несколько десятков ударов сердца, и на драгоценный пух, обёрнутый в не менее драгоценный шёлк, хлынула вода. «Волосы! — Подумала Хилсеана. — К демонам волосы, лишь бы не убили!» Вице-король проснулся, злобно рыча, и сел, отчего перина промялась. — Вы кто? — Спросил он, явно ещё не вполне освоившись с реальностью. Судя по звуку шагов, подошедший к постели хромал. В наступившей паузе слышно было, как звенят в воздухе москиты. — Йорре? — Спросил вице-король голосом, полным изумления и лёгкого страха. Ему ответил чей-то смутно знакомый голос: — Ты разговариваешь с Его Императорским Величеством Йорригом Сеамасом, седьмым этого имени. Вице-король прокашлялся и, видимо, окончательно проснулся: — Ваше Императорское Величество, прошу прощения, что мой вид не соответствует приличиям. Разрешите мне… Ломкий мальчишеский голос произнёс: — Ансаль Годрэ из Мезалии Аттоуской, готов ли ты принести мне присягу, как своему вождю и императору, за себя и за своих людей? Хилсеану начала бить крупная дрожь, и она больше всего на свете сейчас боялась, что её заметят по этой дрожи, передающейся через перину. Довольно длинная пауза прервалась внезапно охрипшим голосом вице-короля: — Клянусь тебе, император и вождь Йорриг, седьмой этого имени, служить верно и преданно, надёжно и добросовестно, тебе и твоим потомкам, и тем, кого ты мне укажешь, до самой смерти! И отдаю тебе своё сердце и свою кровь, и сердца и кровь всех своих людей! Краткая форма присяги была вице-королём расширена на всех, кто присягал уже ему. И теперь он отвечал за них: либо они станут людьми Его Императорского величества, либо сам вице-король должен будет их уничтожить. Всё это происходило в темноте спальни, освещённой лишь одной свечой в кенкете. Теперь же, видимо, внесли шандалы-пятисвечники, не один и не два: Хилсеана увидела свет даже сквозь простыни. И тут вице-король прохрипел с ужасом в голосе: — Нет! Нет! Каваллиер, это не я! Я не отдавал приказа, это дука Местрос! — Ты говоришь с комесом Агуиры, Ансаль. — Холод и равнодушие в мальчишеском голосе. Вице-король, опять хрипло: — Простите меня, комес, я не знал. Снова тот, смутно знакомый голос: — Что за приказ? Вице-король немного успокоился и смог говорить уже внятно: — Дука Местрос решил захватить ту дикарку, с которой вы живёте, комес. И всех, кто были в вашем доме. Я был против, но он меня не слушал, — Хилсеана, хорошо знавшая вице-короля, услышала ложь в его голосе. — Он послал своих людей, но те не смогли захватить ваших… близких? — Дальше, — в голосе комеса Агуиры было столько льда и смерти, что, если бы он обращался таким тоном к Хилсеане, она бы описалась. — Когда люди дуки Местроса сломали дверь и ворвались внутрь, что-то случилось, и дом вспыхнул и сгорел полностью, вместе с ними… со всеми… и вашими, и людьми дуки… Я не давал приказа! Я вообще ничего не знал, пока мне не доложили от гуасила! Вот тут он уже не врал. Комес Агуиры, видимо, почувствовал это тоже. Все присутствовавшие затаили дыхание: ожидали крови и смерти. Скрипнули подмётки сапог, звякнули шпоры, раздались удаляющиеся шаги. Где-то далеко хлопнула дверь. — Встаньте, вице-король Заморской Марки, и помните, что вы принесли мне присягу не только за себя, но и за своих людей! — Произнёс мягко, но не без угрозы, юношеский голос. — Я жду от вас повиновения и помощи. Снова скрип подмёток, неровные шаги. Потом шаги других людей. Спальня опустела. Хилсеана выбралась из простыней. Вице-король сидел на краю ложа, сгорбившись. Она обняла его за спину. Тот прижался к её груди: — Ты всё слышала. Я не мог иначе. Я… хочу жить. — Ты всё сделал правильно. Раз Император дошёл до Акебара и оказался у тебя во дворце — значит, это Император, а не самозванец. И ты по-прежнему вице-король. Значит, ты нужен, и тебя ценят! — А мой род? А дука Местрос? — Твой род? Много они тебе помогали? Дука Местрос, который делал здесь всё, что хотел, не считаясь с тобой? — У него войско. В Акебаре его люди. — У тебя тоже войско. И ты за него сейчас принёс присягу. Тут ей пришла в голову довольно странная мысль: — Ты знаешь… Ведь Император в Акебаре. А это, скорее всего, значит, что дука Местрос или проиграл, или вообще погиб. Хилсеана нежно поцеловала вице-короля. Она и правда чувствовала к нему что-то, после того, как император оставил его править Маркой. Вице-король ответил на поцелуй с неожиданной страстью. Кто бы мог подумать — у Хилсеаны до тех пор никогда не было такой хорошей ночи с вице-королём. 2 — Ваше величество! И здесь, в склепе, не дадут покоя. Кому на этот раз понадобилась вдовствующая императрисса? — Госпожа! Она продолжала смотреть на лицо покойного мужа, чьё тело, тщательно обработанное специальными составами и заклинаниями, лежало на наклонном, чтобы было виднее, смертном одре, крайнем в ряду таких же одр, уходящем в тёмную глубь погребальной галереи старого императорского дворца. Лицо покойника уже начало усыхать. Пройдет половина года или чуть больше — и тело высохнет совсем. Кожа стянется и раскроет губы в саркастической ухмылке, как у всей его родни, лежащей здесь. А пока он ещё был похож на живого, и вдова приходила к нему каждый вечер — объясняя это желанием помолиться за посмертие императора Лория Сеамаса, третьего этого имени, ушедшего к предкам, которых принято было называть святыми, хоть многие из них при жизни больше были похожи на грязных мерзавцев. На самом деле она приходила сюда посмотреть на него, пока он остаётся хоть немного похожим на себя, поговорить с ним и поплакать, вспоминая свою жизнь, которая была счастливее, чем у многих женщин, ставших жёнами правителей. Она любила Лория, и он любил её — насколько император может позволить себе любить одну женщину. Она родила ему семерых детей, и зачинала всех с удовольствием и радостью. Выжили трое — но старший сын недавно погиб, дочь вышла замуж и убыла к своему супругу в его королевство, а младший пропал в Заморской Марке при обстоятельствах, которые мало оставляли сомнений в его гибели. Муж, и так страдавший от тяжелого недуга, который вызывал сильные боли после каждого приёма пищи, совсем сдал после смерти старшего, примеса Горгоро. Отец вкладывал в него всё: любовь, заботу, строгость. Воспитывал из него настоящего Императора. И после его гибели прожил недолго.