И снова мысли его были далеко от корабля, моря и будущего Империи. Если говорить откровенно, Йорре думал о женщинах. Нет, не так: о бабах. В последнюю ночь перед отплытием из Фианго у него случилось их целых три. Он уже собирался лечь, когда его внимание привлекли звуки, доносившиеся из соседней комнаты, где покой его должны были охранять — а также должны были быть готовы выполнять любые его поручения — два парня, почти ровесника: Нери и Ердар. Любопытство вытащило Его Императорское Величество из постели и заставило — прямо как был, в одной ночной рубашке — выдвинуться в эту самую соседнюю комнату. Там было в самом разгаре веселье: кроме парней, наличествовали три девчонки, чуть старше возрастом, накрытый стол с нарезанными хлебом, холодным мясом и сыром, и несколько кувшинов с чем-то жидким и явно алкогольным. Увидев Императора, ребята замерли, а девчонки, как ни в чём ни бывало, запереглядывались, зашушукали и захихикали. Выяснилось, что девчонок ребята — немало награждённые за битву при Саутелере — сняли на ночь в известном на всё Фианго заведении для чистой публики, где девочки работали по прямому назначению. И что пригласили троих, чтобы, если что, Император тоже не остался без… ну, вы понимаете. Йорре хотел было прекратить безобразие и разогнать компанию, но девочки были хорошенькие, одетые скудно и броско, и он спросил себя: а почему бы нет? И не нашёл ни одного аргумента против. Поэтому он решил компанию не разогнать, а возглавить. Увидев, что Император не только не гневается, но и охотно присоединился к веселию, ему налили полную глиняную кружку тёмно-красного, почти чёрного вина, а одна из девочек, после переглядывания, перешушукивания и перехихикивания, оказалась у него на коленях. Чем это кончилось, нетрудно себе представить. Девочки были раскрепощённые и не стеснительные, мальчики — включая Йорре — уже по опыту знали, что с ними делать, так что компания веселилась до утра, не смыкая глаз ни на минуту. В процессе выяснилось, что все три красотки хотели бы попробовать, чем Император отличается от прочих мужчин, и они попробовали. Так что теперь Йорриг размышлял о женщинах и о том, как бы устроить себе необраменительное с ними общение. Ему понравилось куда больше, чем с фрейлинами матери. Самое главное — что девочки ничего от него не хотели. Деньги им были за ночь заплачены, остальное их не интересовало — ну, вроде бы. А ещё он вспоминал Сетруоса, с которым был у него когда-то следующий разговор: — Если отношения между мужчиной и женщиной начинаются с сильной страсти, то это очень плохо. Потому что, когда ты стоишь на вершине горы, все пути ведут только вниз. Сильная страсть не может продолжаться вечно, она даже не продолжается долго, — тут Сетруос вздохнул и задумался ненадолго, видимо, вспомнив что-то. — И от сильной страсти рано или поздно устают. А потом хочется снова испытать такое же, но с тем же человеком уже не может этого получиться: возлюбленные привыкают друг к другу, физическая любовь уже не приносит новизны, да и ощущения становятся не такими острыми. Как бы ты ни любил пайоту по-кельсиански, будешь ли ты есть с таким же аппетитом четвертую миску? Йорре представил себе это и засмеялся. — Если кормить тебя одной пайотой каждый день от Божьего дня до Божьего дня, то ты потом долго на неё смотреть не захочешь. Так же и в любви: физическое удовольствие вызывает пресыщение. Когда сердца горят страстью, можно не вылезать из постели несколько дней. Но потом хочется чего-то другого. И тут уже важно, что за человек рядом с тобой, именно человек, не женщина: не как выглядит, не как затейлива в постели, а как разговаривает, о чём думает, и главное — что у неё к тебе. — Но если есть страсть — значит, любит? — Не обязательно. Страсть и любовь — не одно и то же. Когда ты набрасываешься на пайоту, ты же не интересуешься, как она к тебе относится? Ты хочешь только, чтобы каждая ложка доставляла тебе приятные ощущения, пока не насытился. Вот и с женщинами так же: есть те, кого интересуют только их собственные чувства от тебя, а ты сам — не интересуешь. Она и будет делать из возлюбленного то, что ей хочется, даже если этого не хочется ему. — И что, они все такие? — Не все, конечно, но очень многие. Особенно в молодости. Мужчины, впрочем, тоже таковы. И даже чаще, чем женщины. — А другие женщины — бывают? — Бывают, конечно. И если ты будешь правильно выбирать, и если тебе повезёт — ты найдёшь такую, для которой твои чувства, твои мысли, твои настроения будут так же важны, как её собственные. — Значит, такую надо искать себе в жёны? — Йорре, ты же примес. Тебя никто и спрашивать не будет, на ком ты хочешь жениться. По своему выбору и на ком хотят женятся только простолюдины, и то из самых простых. Уже купцу жену подберут родители, чтобы умножить состояние или войти в круги знати. Да и у крестьян — ищут жену, чтобы крепка была здоровьем и могла в поле работать. А тебе судьба жениться на примессе из какого-нибудь не очень крупного королевства, причем на младшей, чтобы не быть соперником брату здесь и не получить права на престол там. Получишь дукату, и от вас с супругой будет требоваться только одно: сделать наследников. Да и то не обязательно для младшей ветви. И ты не думай, у брата твоего не больше шансов жениться на любимой женщине, ему даже хуже, чем тебе: выбор невест меньше. — Так что же, примесам не суждена любовь? — Помилуй, отчего же? Ты можешь иметь сколько захочешь возлюбленных, и даже детей от них. И даже дать бастардам имя — не своё, конечно. Выделишь комиту, будет сын твой первым комесом её имени. Так делали и делают в вашей династии. И дочерей от любовниц замуж выдают в хорошие дома, если могут дать за ними приданое. Йорре ну вот совсем не чувствовал ко вчерашним девочкам сильной страсти, и тем более любви. И не представлял себе, как он бы вдруг стал советоваться с кем-то из них. Хорошо, что они, как профессионалки, не могли зачать. Да и если бы могли — беда невелика. Надо бы, пожалуй, постоянных завести, двоих-троих. Тоже из профессионалок. А то, вон, даже у альва есть постоянные женщины. (Йорре был бы очень удивлён, если бы узнал, что альв с ними не спит.) «Если бы Дорант услышал его мысли, он бы их одобрил», — подумал Йорре. И ещё он подумал, что, пожалуй, слишком сильно хочет, чтобы Дорант его одобрял. 3 Мигло Аррас получил свежие донесения — от четырёх докладчиков, из более чем дюжины, от кого их ожидал. Для этого снова пришлось явиться в Акебар. На этот раз получилось безопаснее, чем до тех пор: дука Местрос отплыл, забрав все галеры и кучу мелких судов, куда-то на север. В его отсутствие люди его, скажем так, успокоились. Во всяком случае, облавы и просто случайные патрули свелись к минимуму. Мигло Аррас был этому только рад. Полученные сведения давали некоторую надежду. От Доранта из Регны пришло очень сжатое донесение, не вполне ясное из-за неизбежной краткости. В нём, однако, говорилось, что Император в силе тяжкой намеревается прибыть в Акебар не позднее последнего числа нынешней луны, и что к этому сроку ждёт в столице всех своих сторонников оружными и готовыми к сражению за Империю. От человека в Фианго, через две голубятни, пришло подтверждение, что Император с гальвийцами (откуда и какие там гальвийцы?) благополучно вышел морем из Фианго в Акебар, преодолев галерную засаду, и что остатки галерных войск взяты в плен и не представляют опасности. От человека в Гисерии, в сутках морского пути к северу от Акебара, пришло сообщение, что Гисерию миновали шесть парусных океанских кораблей, из коих два акебарских, известных как корабли кумпании «Стилла, Регна и кумпанионы», а четыре — явно по рангоуту гальвийские, но несущие вымпелы акебарской эскадры. И, вроде, на первом акебарском корабле видели императорский штандарт с Большим гербом. В общем, нужно было обеспечить, чтобы в одну определённую ночь людей Императора встретили как полагается, и никто бы не воспрепятствовал мятежникам. «Что ж, — ухмыльнулся Мигло Аррас, — его светлость вице-король думает, что это он контролирует город? Пусть и дальше так думает.» Он плюнул на конспирацию. Вытащил из-под плаща Вечно Кающегося золотую пластинку, которой не могло быть у человека его статуса, и острый длинный кинжал-рондель. Похолодевший птичник выгреб из конторки всю рисовую бумагу и все футлярчики для голубиных писем, которые имел. Мигло Аррас использовал едва ли не половину. Нужно было стянуть в Акебар всех людей, которым он мог доверять. И сделать это к назначенному сроку. Птицы с футлярчиками, плотно набитыми рисовой бумагой, фыркая и хлопая крыльями, разлетелись. Мигло Аррас, не занимая голову мелочами, сунул птичнику кинжал под подбородок, дождался, пока прекратились конвульсии, и вытер лезвие о бедняцкие лохмотья, в которых тот ходил. Подумал, прошёлся по галерее, сверяясь со взятой из конторки птичника книгой — и выпустил едва ли не две трети голубей. Пусть теперь возможные противники найдут способ быстро связаться со своими. Покинув голубятню, Мигло Аррас наведался на конский базар в южной части столицы, где сделал две вещи: во-первых, вымылся и сменил одежду на платье обычного торговца, в чём поспособствовал ему неприметный приказчик из некоей лавки, а во-вторых, приобрёл неплохого верхового жеребца и заводную лошадь, кои должны были обеспечить его возможностью быстро прибыть в соседний с Акебаром Кемен, где Мигло Аррас назначил встречу всем своим. В Хаденио он уже примелькался. Он ещё не знал, что в Кемене его уже ждут посыльные от Императора. Глава 21. Дорант 1 Оба корабля кумпании Доранта шли на юг, ускоряясь по мере того, как свежел попутный ветер, хотя почти сразу стало ясно, что их никто не преследует. На «Прекрасной Саррии» торопливо поправляли полученные повреждения; «Прекрасная Лони» их счастливо избежала. Когда светило принялось уже явно склоняться к закату, сближаясь с острыми краями прибрежных гор, с «Лони» подали сигнал, что хотят сблизиться и передать пассажира. Спросили разрешения. Дорант дал согласие, вахтенный офицер кликнул боцмана, тот засвистел в серебряный свисток на особый лад. Послышались команды, крики матросов, редкая ругань. Заскрипели блоки, пропуская натянутые концы ходового такелажа, захлопали паруса, становясь по ветру. «Саррия» стала замедлять ход, и вскоре «Лони» её нагнала. Было уже довольно свежо, корабли заметно качало. Вставать борт о борт было небезопасно. С «Лони» спустили катер — для гички волнение было великовато. Матросы разобрали вёсла, и катер быстро подошёл к борту «Саррии». Тут выяснилось, что пассажиров двое: гильдмайстер и ещё кто-то, Доранту не знакомый. Этот довольно легко взобрался по бортовому трапу, было видно, что дело для него привычное. Зато с гильдмайстером случился конфуз: он явно боялся шагнуть с движущегося вверх-вниз борта катера на неширокие ступеньки трапа, закрепленные на движущемся вниз-вверх борту корабля. Пришлось двум матросам ему помогать; они буквально запихнули его на трап и протолкнули вверх, где его подхватили и выдернули за руки на палубу. Гильдмайстер пошатнулся на качающихся досках, ухватился за ближайший канат и выпрямился. Лицо его было зеленоватым от морской болезни. — Комес, — обратился он к Доранту, — мы можем поговорить с Его Величеством? Это важно и довольно срочно. Йорре, у которого некстати разболелась нога, отдыхал в кормовой каюте, уступленной ему Дорантом (а тому — капитаном). Дорант послал узнать, не спит ли Император, и спросить, может ли он принять посетителей. Тот не возражал, и Дорант проводил гильдмайстера с его спутником к Йорре. Тот полусидел в расстеленной постели, одетый по-домашнему. Гости сделали вид, что так и надо. — Ваше Императорское Величество, — начал Флоан Ронде, — разрешите представить Вам благородного Рисама из Фломской Ситы, доблестно и честно служившего Вашему венценосному отцу под руководством Светлейшего дуки Санъера, предательски убитого узурпаторами. Он прибыл из Акебара ко мне в Фианго буквально за полчаса до нашего отплытия с поручением и сведениями для Вашего Императорского величества от Мигло Арраса, который возглавляет людей службы Светлейшего в Марке.