Нужно — так нужно. Старый зря не позовёт. Уаиллар встал, где показал воин-калека, и принял позу, в которой можно было стоять долго. Сидящий в центре помоста на кресле, слишком огромном для него, вытянув больную ногу на подставку, уолле-вождь что-то говорил. Потом что-то говорили другие, стоящие на помосте. Старый молчал, держась за правым плечом уолле-вождя. Тут уолле-вождь заговорил снова — и вдруг вытянул руку в сторону Уаиллара, указывая на него. Взгляды всех на площади скрестились на воине аиллуо. Тот не понял, что это значит, но на всякий случай приосанился, чтобы не уронить чести. Тем временем речи кончились, и круглоухие не-воины принялись возиться вокруг пыточного столба — или что это было у многокожих? Понять, что и зачем они делают, было невозможно. Наконец, возня закончилась, уолле-вождь встал и заговорил снова. Из его слов Уаиллар понял только, что кого-то ожидает смерть. Пользуясь паузой, он спросил воина-калеку, что это было, когда говорили про него. Ответ был невнятен, но раза с третьего Уаиллар, к своему изумлению, выяснил, что уолле-вождь сделал его Верховным Вождём всех аиллуо, живущих в Великом Лесу. Как можно было назначить Верховного Вождя тому, кто не из Великого Леса, тому, кого не знают Великие Вожди кланов, тому, кто сам не Великий Вождь — Уаиллар не понял, но оценил наглость уолле, распоряжавшегося тем, что ему не было подвластно — видимо, для того, чтобы произвести впечатление на круглоухих, которые собрались на площади. — Что это значит для меня? — Спросил он у воина-калеки. Тот, как ни странно, понял вопрос и ответил: — Теперь все знают, что ты, — тут было слово, которое Уаиллар слышал, но не знал точного значения. Похоже, что-то вроде «свой из ближних[38]», — и неприкосновенен. Воин аиллуо про себя изумился, потому что никто и так не пытался на него нападать, но принял это к сведению. 6 Меж тем на площадь выкатили, раздвинув толпу, грязноватую телегу, на которой стояла собранная из мёртвых кусков дерева клетка, похожая на ту, в которой держали когда-то Аолли. В клетке, привалившись спиной к одной из её решётчатых стенок, находился довольно толстый круглоухий, одетый поверх своей кожи всего ещё в одну, закрывавшую всё его тело. Странно было, что круглоухого этого привезли на площадь избитого и прошедшего пытки — если многокожие собирались поставить его к столбу, то надо было поддерживать в нём силы и здоровье, чтобы он не сомлел слишком быстро, в чём нет чести. Круглоухого вытащили из клетки. Уаиллар расстроился: тот и тридцати ударов сердца не способен был выдержать у столба, кто ж так готовит воина для пыток? Впрочем, похоже, это и не был воин. Дальнейшее было ещё более странным, и воин аиллуо совсем перестал понимать смысл того, что происходит. Несчастного поставили стоймя, держа с двух сторон, и какой-то многокожий в ярко-белом, закрывавшим всё тело, одеянии стал с ним о чём-то говорить, причём было видно, что он притворяется, что подлежащего пыткам жалеет и ему сочувствует. Закончив говорить, многокожий в белом выудил откуда-то из-под верхней своей кожи малую коробочку, сплетённую руками из мёртвой коры, достал оттуда горсть песка и высыпал убогому на голову. После чего пытаемого подтащили поближе к столбу, но привязывать не стали, а опустили с перекладины над столбом верёвку с петлёй, накинули петлю на шею, после чего стоявший у столба невооружённый круглоухий крупного телосложения, на голове у которого надет был колпак, резким, сильным движением потянул верёвку, приседая на корточки. Пытаемый подлетел вверх, хватаясь за петлю, подёргался какое-то время и обмяк. И это всё? И это зачем? Ему даже не дали возможность показать, как он способен встретить смерть. Уаиллар был очень разочарован. Обычаи многокожих снова оказались для него непонятными, чужими и чуждыми. А он уже, было, начал примеривать их к себе. Но, видно, всё-таки не ровня многокожие и аиллуо, не воины многокожие, нет, не воины. Глава 18. Дорант 1 Пошёл четвёртый день, как они в Фианго. За это время произошла целая уйма событий. Во-первых, казнили маркотриаса Айали. Дорант был склонен отговорить Йорре от утверждения приговора: сходу во врагах оказывался целый клан, причём Айали было в Марке много, они держали под собой некоторые важные города и занятия, включая торговлю (повешенный маркотриас был вообще главным в здешней Гильдии — теперь ещё непонятно, как с ней строить отношения), так что вреда от казни было много. Гильдмайстер же очень настаивал, видимо, было между ними что-то личное. Доранту все-таки, наверное, удалось бы убедить Императора, но сам предмет спора повёл себя как полный идиот, устроив скандал, в ходе которого умудрился несколько раз произнести в адрес лично Его Величества серьёзные оскорбления. После этого дорога ему была только в петлю, какими бы ни были его связи. По случаю казни на офисиаде перед Домом приёмов сколотили помост для Императора и ближних, поставили глаголь с петлёй на блоке и согнали жителей. Император, после того, как ему рассказали, как был взят Сайтелер, проникся к альву большим уважением (дополнявшимся, видимо, чувством вины за то, что когда-то приказал его убить) и решил дать ему дворянство. На взгляд Доранта, это было что-то немыслимое и нелепое, что могло привести к последствиям, трудно предсказуемым — но парень упёрся, а убедительных аргументов на ум не явилось. Так что пришлось посылать за альвом, который вряд ли понял, что происходит, но держался величественно, как всегда, когда его звали в свиту Императора. Хуже всего было то, что время утекало, просачивалось между пальцами, и никак не удавалось не только удержать его в ладонях, чтобы успеть всё нужное, но даже и просто припомнить, перечислить, не упустить то, что необходимо было сделать. При этом Дорант чувствовал буквально всей кожей: каждый час, на который задерживается отплытие в Акебар, уменьшает их шансы на успех. Очень много времени тратилось попусту на всякие торжества, приёмы, обеды и прочие протокольные затеи. Но это было неизбежно, Дорант сам настаивал, чтобы Его Императорское Величество не пропускал такие мероприятия, хотя бы те, которые устраивали важные и нужные люди. В день набиралось два-три, и хорошо, если по часу — а то и по три. Хорошо хоть, балы не затевали, уважая увечье Его Величества. На то, что действительно следовало сделать — оставалось всего ничего, а не все дела можно было доверить другим людям. Ещё и Харран не мог ничем помочь: он никак не оправлялся от раны, да и, похоже, ему становилось всё хуже. Опохве Асарау было недостаточно сильным; Дорант всё чаще думал, как нужна была бы здесь Саррия. Он вообще часто вспоминал семью и свой дом. Их очень не хватало. Дом, который Дорант купил, когда привез Саррию в Акебар — тому уже лет пятнадцать — находится недалеко от стен крепости Святого Валлиера. Крепость стоит над рекой Акебар, проталкивающей свою желтую мутную воду далеко в залив; река судоходна миль на триста, до самого Жежанса. По ней, конечно, не плавают океанские корабли: они перегружают то, что привезли из Империи и других земель, на речные суда в столичном большом порту. Но не сразу: обычно сначала товары попадают на многочисленные склады, окружающие гавань. На этих же складах скапливается и то, что вывозится из Заморской Марки. Крепость своими пушками полностью перекрывает устье. На юг от устья берег искривляется, образуя скалистый мыс, и на этом мысу устроен довольно мощный форт, усиливающий оборону Акебара с моря. Опасаться есть кого: и арнийские пираты, и боевые корабли Гальвии в давешнюю войну не раз пытались прорваться в порт и высадить десант, чтобы добраться до скопившихся в городе богатств. Вне гавани пристать к берегу невозможно из-за отвесных скал и окружающих их рифов. А идти от ближайшей удобной гавани по зарослям тропического леса — это несколько дней, а с пушками — как бы не неделя. Зато на этих самых отвесных скалах оказалось удобно строиться горожанам. Там поселились купцы, небогатые дворяне (богатые селятся поближе к дворцу вице-короля, у реки, за крепостью), самые успешные из ремесленников — те, кто обслуживают двор. Дом Доранта как раз на полпути между южным бастионом крепости и этим районом, там, где начинается мыс с фортом. Дом — по меркам столицы — невелик (хотя в Кармоне был бы из самых крупных: у него три этажа). Фасад его имеет всего лишь четыре окна, как и у большинства соседних: от числа окон по ширине фасада зависит налог на владение. Зато в глубину он простирается настолько, что на каждом этаже хватает места на четыре комнаты. Правда, не во всех есть окна — но так ведь и кладовые нужны, и мастерская хозяину, и одежду где-то надо держать, да мало ли что. Боковые стены — впритык со стенами соседей. Столица, тесновато. За домом есть небольшой (и такой же узкий) участок, где Саррия сажает пряные травы, кое-какие овощи и цветы. Там же стоят качели для дочки и растут два туяровых дерева, под которыми прохладно даже летом. Участок отделен от соседних высоким забором. В торце забора есть ворота, через которые доставляют в дом продукты и другие товары. Конюшни и каретного сарая нет: Дорант снимает несколько стойл в таверне, что на ближайшей площади. Выезд же ему не по чину. В самом доме уютно. Саррия — руками горничной Наны — поддерживает чистоту и порядок, а своими руками — украшает комнаты. Дочка Лони постоянно этот порядок перестраивает по-своему, отчего в темных коридорах даже и теперь, когда она уж подросла, можно наступить на игрушку или споткнуться о какой-нибудь предмет детской мебели. С кухни доносятся запахи острых маркийских блюд, которые готовит кухарка Лива. На третьем этаже у Доранта кабинет и две большие террасы, выходящие на оба фасада. С обеих видно море и устье реки. Дорант любит сидеть там утром или вечером, когда не жарко, в большом кресле, смотреть на море и пить терпкое красное вино. Саррия, уложив дочку, приходит и садится рядом; кладет ему голову на плечо, обнимает. Они долго сидят рядом, обмениваясь немногими словами, а потом уходят в спальню. И вот всё это — далеко, и когда он снова это увидит — непонятно. 2 Против ожиданий, самым сложным делом[39] оказалось решить, как распределить людей и грузы по кораблям. Гальвийские были забиты их собственными экипажами и морской пехотой; два корабля Дорантова кумпанства были меньше, и если всех, кто пришёл с Императором в Фианго, разместить на них — то только стоя. А ещё надо было взять с собой пушки, причём не только те, которые притащили из Кармона, но и те, что Дорант захватил в Сайтелере. Всего получалось не меньше дюжины. И к ним прислугу из пушкарей своих и позаимствованных в Фианго, по полдюжины человек на орудие, а с командирами и обозниками — весь десяток. И лошади. Дорант не собирался брать на корабли кавалерийских коней, но без упряжек пушки малоподвижны, и надо на чём-то возить порох и снаряды. То есть по шестёрке на орудие. Семьдесят две головы. Пришлось идти на поклон к гальвийцам, чтобы взяли хоть часть артиллерии. Те тут же снова начали вымогать на свои корабли Императора. Но Йорре, накрученный Дорантом, заявил, что благородные люди Империи не поймут, если он явится народу не на имперском корабле и не под имперским флагом, и упёрся на этом. Гальвийцы вынуждены были отступиться, скривив при этом свои усатые рожи с голыми подбородками. Пушки и лошадей, впрочем, взять согласились. По счастью, в Фианго были, кроме Дорантовых, ещё четыре торговых корабля, принадлежавших негоциантам, которые занимались торговлей вдоль побережья. По сути, практически чистые транспортники, имевшие совершенно смехотворное вооружение из нескольких пушчонок и фальконетов, только от дикарей на пирогах отбиться. Владельца двух из них удалось обольстить ласковым отношением Императора и уговорить присоединиться к походу. Два остальных принадлежали акебарским купцам, и капитаны без воли хозяев наотрез отказались участвовать в деле, которое могло кончиться по-разному. Стали грузиться, сначала затаскивая тяжёлое, потом коней. Потихоньку заводили на суда и воинов, и тут снова вылезло неожиданное: гаррани, оказалось, жутко боятся моря. Пришлось уговаривать, и удалось уговорить почти всех — кроме нескольких десятков, которые, только завидев шаткие сходни, падали на колени и молили Доранта их от этого избавить. В их число, к огромному удивлению комеса Агуирры, попал Асарау, сын Кау, сына Вассеу: — Дорант-эр, не заставляй меня! Я лучше снова встану к столбу пыток у альвов, чем взойду на это, что качается и хлюпает в воде! Я знаю, там, где вода сливается с небом, нету дна, и если уйдёшь в воду — это верный конец! Гаррани живут в лесах, где самая глубокая река — по пояс, а озёр и вовсе нет. Плавать они не умеют, отсюда и страх перед водой, не имеющей дна. Дорант не стал настаивать. В конце концов, Асарау останется при Харране, может, сумеет тому помочь. Как ни странно, узнав как-то о намеченном отплытии, пришли альвы, которых Дорант как раз собирался оставить в Фианго. Не без труда удалось понять, что они не собираются нигде быть без Доранта, потому что доверяют из людей только ему. Он попытался скинуть их на остающегося Асарау — не получилось, несмотря на то, что с тем общаться альвам явно было проще, чем с самим Дорантом, как бы он ни старался научиться их языку. Это, однако, была самая мелкая из проблем. Гораздо сложнее было решить, на каком из имперских кораблей плыть Императору. Дорант склонялся к «Прекрасной Лони», которая ходила быстрее всех участвующих в походе судов и могла, при необходимости, оторваться не только от них, но и от почти любого корабля — что имперского, что гальвийского, — захоти тот её преследовать.