С этими словами он полез под стопку бумаг. Председатель Гильдии воспринял это как призыв обозначить интерес Флоана Ронде лично, и начал что-то обещать, что, впрочем, не сильно заинтересовало гильдмайстера. Он вытащил из специально сделанной под лотком для бумаги ниши каретный мустон, короткоствольный, но жуткого, нечеловеческого калибра, и с раструбом на конце. Штука эта предназначена для того, чтобы, когда разбойники, остановив карету, откроют её дверцу — выпалить им в лицо три десятка разлетающихся широким снопом тяжёлых картечин, снеся одним выстрелом до десяти человек в радиусе пятнадцати шагов и на такую же ширину. Он отсушивал руку, но, если был под рукой на дороге — обычно спасал жизнь. В комнате же перед срезом ствола не осталось бы вообще ничего живого. Маркотриас Айали, разумеется, не поверил тому, что увидел: — Ты окончательно рехнулся, Флоан? Гильдмайстер, наконец-то, дал себе волю и ледяным голосом, наполненным презрением, сказал: — Ваше высочество, извольте выставить обе руки перед собой на уровне груди и раскрытыми ладонями ко мне. Так, чтобы я их видел. — Да ты не понимаешь, что ли, с кем разговариваешь? Флоан левой рукой взвел новомодный батарейный замок: — Ваше высочество, я буду считать до трёх. На счёт «три» вы точно узнаете, существует ли посмертие. Итак: раз… два… Руки председателя Гильдии вытянулись вперед, ладони растопырились и, трясясь, застыли; губы его тряслись в такт рукам. — Что ты собираешься делать? — Задал он совершенно бессмысленный и нелепый вопрос. Флоан Ронде, по природной и благоприобретенной воспитанием сдержанности, не показал того наслаждения, которое испытывал, унижая того, кто безнаказанно унижал его до сих пор. Он просто левой рукой дотянулся до стоящего на привычном месте бронзового колокольчика и дал давно условленный звонок из трёх трелей, означавший сейчас: вошедшего в кабинет взять, тех, кто пришёл с ним — убить. Обе створки дверей, снова отвратительно скрипнув, распахнулись настежь и впустили шестерку опытных солдат, которых гильдмайстер позаимствовал у Сино Папалазу на второй день его выхода из леса и уже успел хорошо прикормить, так что они стали солдатами не Сину, а его личными. Флоан показал стволом на маркотриаса; того стремительно обыскали, освободили от всего, что не могло быть полезным в заточении, и повязали. — Этого — в такое место, где он не сможет ни с кем разговаривать. Сами тоже с ним не общайтесь, кто нарушит — тот ОЧЕНЬ сильно пожалеет. Кляп ему сразу. Кто из его людей остался жив — тоже распихать поодиночке, нечего им обмениваться мнениями. И пригласите комеса Агуиры. Люди, которые получали живые и хорошие деньги из рук гильдмайстера, никогда не задерживались с исполнением его приказаний. Когда — теперь уже точно бывшего — председателя Гильдии увели, Флоан легко поднялся из-за стола и постучал в угол стеновой панели. Та бесшумно сдвинулась, открыв крошечную, шириной чуть больше плеч взрослого человека, каморку с конторкой и скамьёй, из-за которой, чтобы открыть панель, поднялся запачканный чернилами юноша. — Арснель, всё ли было слышно? — Всё слышно, и всё записано, хозяин. Я быстро пишу, и перьев у меня достаточно. — Отлично. Перебели, если надо, и давай как можно скорее мне. — Нет нужды, хозяин, я не делаю кляксы, — Арснель протянул пачку гладких листов дорогой бумаги. Гильдмайстер не скупился, когда шла речь о его безопасности. Да, мы же говорили, что были две вещи, которые гильдмайстер Флоан Ронде всегда приказывал сделать, прежде чем в первый раз ложился спать на новом месте? Так вот что это было: оборудовать закуток для писца в его официальном кабинете и положить мустон со свежим зарядом в стол. 2 Стаунлафер элс Жерресшерзер был в состоянии крайнего раздражения, практически бешенства. В гальвийской миссии, спешно собранной и направленной в Фианго после того, как некие неизвестные ему люди доложили руководству Всеобщей торговой компании о приближении к порту мальчишки-императора (да станет ли он им ещё?), стаунлафер был единственным человеком, который на самом деле работал. По крайней мере, так считал он сам — и не без оснований: если номинальный руководитель миссии высокородный граб элс Штесшенжей ещё как-то влиял на ведение дел, давая указания (как правило, либо расплывчатые, либо неуместные), то визенграб элс Зейсшенсен вообще ничего не делал, кроме того, что блевал за борт при морском переходе и надувал щёки по всякому удобному случаю. От него и слов-то почти никто никаких не слышал. Это было, однако, не самое худшее, потому что и поручений стаунлаферу он не давал. Зато граб элс Штесшенжей в этом смысле был неугомонным. Стаунлафер ни на минуту не мог принадлежать себе: руководитель миссии мог вызвать его пред свои блёклые очи, обрамлённые мешками, в любое время суток. И выдавать задания, как минимум половина из которых была либо унизительной, либо неисполнимой. Сегодняшнее было наполовину неисполнимым, а наполовину унизительным. У стаунлафера практически сразу установились прекрасные отношения с гильдмайстером Ронде, благодаря рекомендательным письмам от торговых партнёров последнего. И вот сейчас он рисковал эти отношения разрушить, поскольку то, чего хотел от него высокородный граб — было, как понимал стаунлафер, благодаря многолетнему знакомству с элитой Заморской Марки — для гильдмайстера неисполнимым, а значит, унизительным. Требовать от свободного состоятельного человека, не обязанного требующему ничем, кроме коммерческой связи с теми, кто его рекомендовал, любой ценой сделать то, что сделать принципиально невозможно — значит этого человека унизить. И поставить требующего в ложное, сомнительное положение. Не граба элс Штесшенжея — а именно стаунлафера элс Жерресшерзера. Человека, между прочим, не менее благородного, чем граб, и с не меньшим количеством предков в дворянских книгах. Вся разница меж ними — в размере состояния (говоря честно, в сотни раз) и в близости к руководству Всеобщей торговой компании (граб элс Штесшенжей — двоюродный племянник одного из её основателей). Ну, и ещё в возрасте: главе миссии было много меньше лет, чем элс Жерресшерзеру, зубы съевшему на службе Компании. (Стаунлаферу в голову не пришло бы, что руководитель миссии с детства привык развлекаться, давая людям, от него зависимым, неисполнимые либо унизительные поручения. Ему было забавно наблюдать, как они выкручиваются.) Вот и в этот раз стаунлаферу поручены были две задачи, одна из которых, как он понимал, была практически нерешаемой, а вторая — попросту невместной для дворянина. В довершение всего пришлось ещё и ждать, покуда гильдмайстер изволит освободиться и принять представителя гальвийской миссии. К тому же он ещё и не сразу встал из-за огромного, массивного стола, украшенного со стороны посетителей затейливой резьбой на мифологические темы. Глотая злобу, элс Жерресшерзер вымучил любезную улыбку и потратил с четверть часа на обмен бессмысленными и бессодержательными любезностями, единственным назначением которых было — создать впечатление, что представитель Компании пришёл не с наглыми требованиями, а с вежливой просьбой. Когда, наконец, прелюдии были исчерпаны, и дошло до предметного разговора, стаунлафер решил начать с главного (и самого сложного, поскольку от надёжного человека было известно, что решение уже принято): — Дорогой господин Ронде, нас чрезвычайно беспокоит, что Его Императорское Величество может подвергнуть свою жизнь и будущность неоправданному риску, если решит использовать в качестве своего флагмана недостаточно сильный корабль с экипажем, не обученным и не обладающим опытом в морских боях. Всеобщая торговая компания потому и озаботилась присылкой своих могучих и надёжных кораблей, дабы на одном из них доставить Его Императорское Величество в любое место, каковое Его Императорское Величество сочтёт необходимым. Согласитесь, что странно и неправильно было бы отказаться от такой благоприятной возможности. Гильдмайстер склонился над необъятным своим столом, демонстрируя доверительную близость: — Дорогой господин элс Жерресшерзер, и я так считаю! Но не всё в руках наших увы! Есть некто, чьи слова льются в уши Императора чаще и быстрее, чем мои… — И кто же это, дорогой господин Ронде? — Отношения между представителем Компании и гильдмайстером так и не стали дружескими, что вынуждало обе стороны тратить время на формальные завитушки в разговоре. — Его Императорское Величество чрезвычайно высоко ценит мнения и советы недавно им поставленного комеса Агуиры, Доранта из Регны. — И означенный комес Агуиры? — И означенный комес Агуиры категорически не советовал Его Императорскому Величеству выходить в море на кораблях, которые принадлежат не ему. Если говорить точнее, то на предложение плыть на гальвийском корабле сказал он Императору тихо, на ухо — но гильдмайстер, стоя совсем рядом, смог его расслышать — буквально следующее: «Это будет почётный плен, Ваше Величество». Гильдмайстер был с этим согласен, но очень уж раздражал его Дорант: и близостью своей к Императору, и неперебиваемым влиянием на него, и, что греха таить, историей с дочерью. Дорант, конечно, благородно повёл себя, однако за Маисси отцу было обидно: с одной стороны, как смел каваллиер привлечь внимание девочки, а с другой — как смел он её отвергнуть? — Есть ли какой-нибудь способ переубедить Его Императорское Величество? — Не унимал безнадёжных попыток стаунлафер, прекрасно понимающий, что Император не будет менять раз принятое решение — уж настолько-то он успел изучить парнишку. В этом смысле тот был весь в отца. — Боюсь, что нет, мой дорогой друг, — ответствовал гильдмайстер, — я употребил все мои усилия, чтобы убедить Его Императорское Величество, но влияние комеса Агуиры сильнее моего. Гильдмайстер солгал: на самом деле он и не пытался уговаривать Императора, понимая, что ничего, кроме августейшего неудовольствия, такие попытки не вызовут. Да и Дорант мог заподозрить нелояльность. Пока что Флоану Ронде удавалось сохранять искреннее расположение и того, и другого — рисковать этим расположением он отнюдь не хотел. Собеседники ещё некоторое время обсуждали эту тему, выписывая вежливые словеса вокруг пустого места. Обоим было понятно, что средств повлиять на Императора у них нет. Наконец, стаунлафер выдохся и решил перейти к теме, которую считал для себя унизительной — поскольку касалась она не политических манёвров, а личного каприза элс Штесенжея в той области, которой обыкновенно занимались слуги: — Дорогой господин Ронде, есть мелкий вопрос, с которым я осмелюсь к вам обратиться, хотя, конечно, это не нашего с вами уровня дело: как вы думаете, за сколько можно приобрести тех забавных зверюшек, которых мы видели возле Его Императорского Величества? — Зверюшек? — Удивился гильдмайстер, — кого вы имеете в виду, дорогой элс Жерресшерзер? — Ну как же! Эти странные мохнатые существа, самец, две самки и детёныш? — А, вы про альвов… — гильдмайстер, вопреки ожиданиям стаунлафера, оказался в явном затруднении. — Видите ли, дорогой мой друг, это ведь не совсем зверюшки, как вы изволили выразиться. Это разумные существа, владеющие речью и способные пользоваться орудиями. — Не может быть! — Воскликнул поражённый элс Жерресшерзер. — Тем более интересно было бы заполучить их для Компании! Если не всех, то, может быть, какое-то одно? Скажем, самку — и лучше бы ту, что с детёнышем? Гильдмайстеру, который имел возможность и наблюдать за альвами, и даже пообщаться с ними, мысль эта показалась довольно дикой. Тем не менее, он решил воспользоваться и этой оказией для своих целей: — Дорогой друг, я боюсь, что это невозможно, ибо комес Агуиры убедил Его Императорское Величество, что альвы являются благородными воинами и нашими союзниками. После Сайтелера, где альв действительно помог взять крепость, Его Императорское Величество даже вознамерился пожаловать альву дворянство и весь Альвиан во владение. Сказать, что гальвиец был потрясён — значило бы сильно преуменьшить. С трудом захлопывая челюсть, он недоверчиво всматривался в лицо гильдмайстера: не издевается ли тот над ним? Флоан Ронде в ответ на недоверчивый взгляд собеседника пожал плечами: — Друг мой, причуды комеса Агуиры и его влияние на Его Императорское Величество вряд ли доведут до добра, но в сложившихся обстоятельствах с этим ничего не сделать… И они ещё какое-то время плели вежливые словесные кружева, но мысли стаунлафера были уже далеко от тех слов, которые он произносил. Пожалуй, главное, что он вынес из этого разговора, должно было спасти его от неизбежного разноса за невыполненные задачи: выявился враг, мешающий во всём, и имя этого врага было Дорант из Регны, комес Агуиры.