Тот ничего не ответил. – Хотите ударить меня? – Не думаю, что от этого будет толк. Дитц вздохнул и потер переносицу, словно затычки в ноздрях вызывали у него неприятные ощущения. – Послушайте, когда все очень серьезно, я начинаю шутить. Кто-то курит, кто-то жует жвачку. Это помогает мне держать себя в руках, вот и все. Я не сомневаюсь, что есть способы справиться с нервозностью и получше. Что же касается вашей болезни, то у вас, по компетентному мнению Деннинджера и его коллег, никакой болезни нет. Стью невозмутимо кивнул. Но ему показалось, что этот маленький гном сумел угадать внезапное и глубокое облегчение, которое он испытал, пусть его лицо и осталось непроницаемым. – Что у других? – Извините, это секретная информация. – Как заразился Кэмпион? – Это тоже секретная информация. – Я думаю, он служил в армии. И где-то произошел несчастный случай. Вроде как с овцами в штате Юта двадцать лет назад[33], только сейчас все гораздо хуже. – Мистер Редман, меня могут посадить в тюрьму, даже если я просто буду говорить вам «горячо» или «холодно». Стью задумчиво провел рукой по отрастающей щетине. – Вам надо радоваться, что мы ничего не говорим, – сказал Дитц. – Вы это понимаете, так? – Чтобы я мог лучше служить своей стране, – сухо пробурчал Стью. – Нет, это исключительно прерогатива Деннинджера, – покачал головой Дитц. – В общей системе и я, и Деннинджер – маленькие люди, но Деннинджер стоит даже ниже, чем я. Он всего лишь сервомотор, не более того. У вас есть более прагматичная причина для радости. Вы тоже засекречены, знаете ли. Вы исчезли с лица земли. И если б вы знали слишком много, большие шишки могли бы решить, что для обеспечения безопасности вам лучше исчезнуть навсегда. Стью молчал. Слова Дитца лишили его дара речи. – Но я пришел сюда не затем, чтобы угрожать вам, мистер Редман. Нам крайне необходимо ваше содействие. Мы в нем нуждаемся. – Где находятся остальные люди, с которыми я прибыл? Дитц вытащил из внутреннего кармана лист бумаги. – Виктор Полфри, скончался. Норман Бруэтт, Роберт Бруэтт, скончались. Томас Уэннамейкер, скончался. Ральф Ходжес, Берт Ходжес, Черил Ходжес, скончались. Кристиан Ортега, скончался. Энтони Леоминстер, скончался. Имена и фамилии завертелись в голове Стью. Крис, который был барменом. Всегда держал под прилавком «луисвильский слаггер»[34] с отпиленной рукояткой и свинцовым сердечником, и любого дальнобойщика, решившего, что Крис всего лишь шутит, ждал большой сюрприз. Тони Леоминстер, который ездил на этом большом «интернэшнл»[35] с радиостанцией «Кобра» под приборной панелью. Время от времени он захаживал на автозаправочную станцию Хэпа, но не в тот вечер, когда Кэмпион сбил колонки. Вик Полфри… Господи, он знал Вика всю жизнь. Как Вик мог умереть? Однако больше всего Стью потрясла смерть Ходжесов. – Они все? – услышал он звук своего собственного голоса. – Вся семья Ральфа? Дитц перевернул лист. – Нет, осталась маленькая девочка, Ева. Четырех лет. Она жива. – И как она? – Извините, но эта информация засекречена. С внезапностью приятного сюрприза его охватил приступ ярости. Он вскочил, схватил Дитца за лацканы пиджака и начал трясти взад-вперед. Краем глаза уловил суетливое движение за двойным стеклом. Услышал, как в отдалении завыла сирена. – Что же вы, черти, делаете? – взревел он. – Что же вы делаете? Что вы делаете, сукины дети?! – Мистер Редман… – Что? Что же вы, вашу мать, вытворяете? Дверь с шипением распахнулась. Трое здоровяков в форме оливкового цвета вошли в палату. Все с фильтрами в носах. Дитц увидел их и рявкнул: – Убирайтесь отсюда к чертовой матери! Троица выглядела нерешительно. – Нам приказали… – Убирайтесь отсюда – и это приказ! Они ретировались. Дитц спокойно сел на кровать. Помятые лацканы пиджака да спутавшиеся, падающие на лоб волосы. Вот, собственно, и все, что изменилось. Спокойно, даже с сочувствием, он смотрел на Стью. На мгновение у того возникло дикое желание вырвать фильтр из носа Дитца, потом он вспомнил Херальдо – ну до чего же глупая кличка для морской свинки. Накатило отчаяние – на него словно выплеснули ушат холодной воды. Он сел. – Иисус в коляске!.. – вырвалось у Стью. – Послушайте меня, – вновь заговорил Дитц. – Я не виноват в том, что вы здесь. Нет в этом вины ни Деннинджера, ни медсестер, которые приходят измерить вам кровяное давление. Если кто и виноват, так это Кэмпион, а с него взятки гладки. Он сбежал – но в таких обстоятельствах сбежал бы и я, и вы. А позволила ему это сделать техническая неполадка. Такова ситуация. Мы пытаемся исправить ее, все мы. Но в том, что она возникла, нашей вины нет. – Тогда кто виноват? – Никто. – Дитц улыбнулся. – Ответственность лежит на стольких людях, что ее как бы и не существует. Несчастный случай. От этого никто не застрахован. – Несчастный случай, – повторил Стью чуть ли не шепотом. – А что с остальными? Хэп, и Хэнк Кармайкл, и Лила Бруэтт? Их малыш Люк? Монти Салливан? – Секретные сведения, – ответил Дитц. – Хотите еще тряхнуть меня? Если полегчает – трясите. Стью ничего не сказал, но его взгляд заставил Дитца опустить глаза и заняться изучением складок на своих брюках. – Они живы, – ответил он. – Может быть, со временем вы их увидите. – Арнетт? – Карантинная зона. – Кто там умер? – Никто. – Вы лжете. – Мне жаль, что вы так думаете. – Когда я смогу уйти отсюда? – Не знаю. – Секретные сведения? – с горечью спросил Стью. – Нет, просто неизвестно. Вы, похоже, не заразились. Мы хотим узнать почему. После этого вы свободны. – Могу я побриться? Кожа зудит. Дитц улыбнулся: – Если вы позволите Деннинджеру вновь начать обследование, я пришлю санитара, чтобы побрить вас прямо сейчас. – Я и сам умею держать бритву в руках. Я занимаюсь этим с пятнадцати лет. Дитц твердо покачал головой: – Боюсь, это невозможно. Стью сухо улыбнулся: – Опасаетесь, что я перережу себе глотку? – Скажем так… Стью прервал эту речь приступом сухого кашля, такого сильного, что его буквально согнуло пополам. Дитц отреагировал мгновенно. Вскочил с кровати и пулей понесся к двери, будто не касаясь ногами пола. Выхватил из кармана квадратный ключ, вставил в замочную скважину. – Не напрягайтесь, – остановил его Стью. – Я просто пошутил. Дитц медленно повернулся к нему. Лицо его изменилось. Губы сжались от злости, глаза горели. – Вы – что?