Ник уныло кивнул. – Сейчас достану. Вот… – Шериф прервался, и в своем мире немого кино Ник увидел, как он несколько раз чихнул в платок. – Еще и это. Похоже, я сильно простудился. Господи Иисусе, ну разве жизнь не прекрасна? Добро пожаловать в Арканзас, парень. Он достал таблетки и подошел к тому месту, где сидел Ник. Передал ему лекарство вместе со стаканом воды, осторожно потер кожу под челюстью. Железы распухли и болели даже от легкого прикосновения. Плюс кашель, чихание, небольшая температура и соответствующее самоощущение. Да, день обещал принести много радости. Глава 10 Ларри проснулся с легким похмельем, ощущением, что маленький дракончик использовал его рот вместо ночного горшка, и чувством, что находится там, где ему быть не следует. Кровать была односпальная, но с двумя подушками. Он ощутил запах жарящегося бекона. Сел, посмотрел в окно на очередной серый нью-йоркский день и первым делом подумал, что за ночь с Беркли сделали что-то ужасное: выпачкали в грязи и саже и состарили. Потом в памяти начала постепенно всплывать прошлая ночь, и он осознал, что смотрит на Фордэм, а не на Беркли. Ларри находился в квартире на втором этаже дома по Тремонт-авеню, недалеко от Конкорса, и его матери определенно следовало бы знать, где он провел ночь. Позвонил ли он ей, назвал хоть какую-то причину, пусть и неубедительную? Он перебросил ноги через край кровати и нашел смятую пачку «Уинстон» с одной оставшейся сигаретой. Прикурил от зеленой пластмассовой зажигалки «Бик». Вкусом сигарета напоминала высушенный конский навоз. Из кухни доносилось шипение жарящегося бекона, монотонное, как помехи в радиоприемнике. Девушку звали Мария, и она была… кем? Специалисткой по гигиене рта, так? Ларри не знал, много ли она смыслит в гигиене, но по части рта Мария проявила себя блестяще. Он смутно помнил, что его обгладывали, как куриную ножку, произведенную «Пердью». Кросби, Стиллс и Нэш – их голоса доносились из паршивенького стерео в гостиной – пели о том, как много воды утекло под мостом, о потерянном ими времени. Если память не изменяла ему, Мария времени точно не теряла. Ее потрясло, что он – тот самый Ларри Андервуд. И разве они не потратили часть вчерашнего вечера на поиски открытого магазина грампластинок, чтобы купить «Поймешь ли ты своего парня, детка?»? Ларри тихонько застонал и попытался восстановить в памяти весь вчерашний день, начиная с невинной завязки и кончая неистовым, поглотительным финалом. «Янкиз» в городе не было, это он помнил. Его мать ушла на работу до того, как он проснулся, оставив на кухонном столе расписание игр «Янкиз» вместе с запиской: Ларри. Как видишь, «Янкиз» вернутся в город лишь после первого июля. Четвертого они играют двойную игру. Если в этот день ты свободен, почему бы тебе не сводить свою маму на стадион? Я куплю пиво и хот-доги. Яйца и колбаса в холодильнике, сладкие слоеные булочки в хлебнице, если они нравятся тебе больше. Береги себя, малыш. Далее следовал характерный для Элис Андервуд постскриптум: Большинство ребят, с которыми ты дружил, разъехались, и скатертью дорожка этим бездельникам, но думаю, что Бадди Маркс работает в типографии на Стрикер-авеню. Даже воспоминание об этой записке заставило его поморщиться. Ни тебе «дорогой» перед его именем, ни «с любовью» перед ее подписью. Она верила не в пустые слова, а в содержимое холодильника. Пока он отсыпался после поездки через всю Америку, мать успела сходить в магазин и купить все, что он любил. Ее безупречная память даже пугала. Консервированная ветчина «Дейзи». Два фунта настоящего масла – как она могла позволять себе такое на свою зарплату? Две упаковки колы. Колбаски из универсама. Ростбиф, маринующийся в секретном соусе Элис, составом которого она отказывалась поделиться даже с собственным сыном. В морозилке – галлон мороженого «Персиковый восторг» от «Баскин-Роббинс». Рядом с творожным пирогом «Сары Ли». С клубникой сверху. Подчиняясь внезапному импульсу, он прошел в ванную, и не только для того, чтобы отлить: ему хотелось заглянуть в аптечный шкафчик. Новая зубная щетка «Пепсодент», висящая в том самом отделении, где в детстве по очереди висели все его зубные щетки. Одноразовые станки для бритья и баллончик пены «Барбасол». Даже флакон одеколона «Олд спайс». «Не бог весть что, – сказала бы она (Ларри буквально услышал ее голос), – но за такие деньги пахнет неплохо». Он постоял, глядя на все это, взял тюбик зубной пасты, подержал в руке. Ни «Дорогой», ни «Люблю, мама». Просто новая зубная щетка, новый тюбик пасты, новый флакон одеколона. Иногда, подумал он, любовь бывает не только слепой, но и молчаливой. И начал чистить зубы, размышляя, а не написать ли об этом песню. В комнату вошла специалистка по гигиене рта – в одной лишь розовой нейлоновой нижней юбке. – Привет, Ларри, – поздоровалась она. Невысокого роста, симпатичная, отдаленно напоминающая Сандру Ди[27]. Груди задорно торчали, никаких признаков обвисания. Как там было в старой хохме? «Это точно, лейтенант, у нее была пара «тридцать восьмых»[28] и настоящая пушка». Ха-ха, очень смешно. Он проехал три тысячи миль, чтобы ночью его съела живьем Сандра Ди. – Привет, – ответил он и встал с постели. Голый – однако вся его одежда лежала у изножья кровати. Он начал одеваться. – У меня есть халат для тебя, если хочешь. На завтрак у нас копченая селедка и бекон. Копченая селедка и бекон? Его желудок начал съеживаться, завязываясь в узел. – Нет, милая, мне надо бежать. Должен кое с кем повидаться. – Эй, но ты не можешь просто так удрать от меня… – Послушай, это очень важно. – Я тоже важна! – взвизгнула она. От ее голоса у Ларри заболела голова. Без всякой на то причины он вдруг вспомнил Фреда Флинтстоуна, орущего: «ВИ-И-И-ИЛМА-А-А-А!» – во всю мощь мультяшных легких. – Слишком много Бронкса, крошка. – И что это значит? – Она уперла руки в бока, зажав в одном кулаке жирно поблескивающую кулинарную лопатку, похожую на стальной цветок. Груди призывно шевельнулись, но Ларри не отреагировал. Надел штаны, застегнул пуговицы. – Да, я из Бронк са, но я не черная! Что ты имеешь против Бронкса? Ты у нас кто, расист? – Ничего такого. – Он подошел к ней босиком. – Послушай, человек, с которым мне надо увидеться, – моя мама. Я приехал в город всего лишь два дня назад, а вчера вечером не позвонил ей и не предупредил… или позвонил? – добавил он с надеждой. – Ты никому не звонил, – угрюмо буркнула она. – Кто поверит, что это твоя мать?.. Он вернулся к кровати, надел туфли. – Она самая. Правда. Работает в «Кемикэл-бэнк-билдинг». Уборщицей. Хотя нынче, думаю, она уже старшая по этажу. – И я не верю, что ты – Ларри Андервуд, который записал эту пластинку. – Верь во что хочешь. Мне надо бежать. – Ах ты, гаденыш! – вспыхнула она. – А что мне делать со всей этой едой, которую я приготовила? – Может, выбросить в окно? – предложил он. Она злобно взвизгнула и швырнула в него лопаткой. В любой другой день она бы промахнулась. В сущности, один из основополагающих законов физики гласит, что кулинарная лопатка, брошенная рукой разъяренной специалистки по гигиене рта, не может лететь по прямой. Но тут имело место исключение, которое, как известно, только подтверждает правило. Кувырок с переворотом – и стопроцентный результат: лопатка угодила Ларри прямо в лоб. Особой боли он не почувствовал. Заметил, как две капли крови упали на коврик, лишь когда наклонился, чтобы поднять лопатку. С лопаткой в руке Ларри сделал два шага по направлению к Марии. – Тебя надо бы отшлепать этой хренью! – заорал он. – Ну конечно! – Она подалась назад и заплакала. – Почему бы и нет? Большая звезда! Трахнул и убежал! Я думала, ты хороший парень. Никакой ты не хороший! – Несколько слезинок сбежали по ее щекам, упали на грудь. Словно зачарованный, он наблюдал, как одна скатилась по правой груди и повисла на соске, превратившись в некое подобие увеличительного стекла. Ларри разглядел поры и один черный волос на внутренней границе ареолы. «Господи Иисусе, я схожу с ума», – подумал он. – Я должен идти. – Белый пиджак Ларри лежал в изножье кровати. Он подхватил его и набросил на плечо. – Никакой ты не хороший! – крикнула она ему вслед, когда он направился в гостиную. – Я пошла с тобой, поскольку подумала – ты хороший парень! Войдя в гостиную, он едва не застонал. На диване, где, как он смутно помнил, ему отсасывали, лежали штук двадцать пластинок с песней «Поймешь ли ты своего парня, детка?». Еще три – на вертушке покрытого пылью портативного стереопроигрывателя. На дальней стене висел огромный постер с Райаном О'Нилом и Эли Макгроу[29]. «Раз тебе отсосали, нечего говорить, что ты о чем-то там сожалеешь, ха-ха! Господи, я схожу с ума». Она стояла в дверях спальни, все еще плача, такая жалкая в одной лишь нижней юбке. Он видел порез на ее голени – зацепила кожу, когда сбривала волосы. – Послушай, позвони мне, – попросила она. – Не думай, что я чокнутая. Ему бы ответить: «Ну конечно», – и все бы на этом кончилось. Но он услышал, как с губ срывается безумный смех, а потом – слова: – Твоя рыба горит. Она закричала на него и рванулась через гостиную, да только споткнулась о лежавшую на полу декоративную подушку и упала. Одной рукой сшибла полупустую бутылку молока и качнула стоявшую рядом пустую бутылку виски. «Боже мой, – подумал Ларри, – неужели мы это смешивали?» Он быстро вышел из квартиры и сбежал по лестнице. На последних шести ступеньках услышал, как она кричит с верхней лестничной площадки: – Никакой ты не хороший! Никакой ты не… Он захлопнул за собой парадную дверь, и его окутало туманное, влажное тепло, пропитанное запахами распускающихся деревьев и выхлопных газов. Просто духи в сравнении с вонью жарящегося жира и затхлого сигаретного дыма. Он все еще держал в руке сигарету, уже догоревшую до фильтра, и только теперь бросил ее в ливневую канаву и полной грудью вдохнул свежий воздух. Ну до чего же приятно вырваться из этого безумия. Давайте вернемся к тем удивительным дням здравомыслия, когда мы… Наверху с грохотом распахнулось окно, и он догадался, что за этим последует. – Чтоб тебе сдохнуть! – крикнула она ему. Типичная скандалистка из Бронкса. – Чтоб тебе упасть на рельсы перед гребаным поездом подземки! Никакой ты не певец! И в постели просто дерьмо! Гнида! Засунь это себе в задницу! Отнеси своей мамочке, гнида! Бутылка с молоком вылетела из окна ее спальни на втором этаже. Ларри пригнулся. Бутылка взорвалась в ливневой канаве, окатив улицу стеклянными осколками. За ней, вращаясь, последовала бутылка из-под виски, чтобы разлететься вдребезги у ног Ларри. Да уж, меткостью эта специалистка по гигиене рта отличалась отменной. Он побежал, прикрывая голову одной рукой. Боясь, что это безумие никогда не кончится. Сзади донесся финальный протяжный вопль, в котором отчетливо слышался характерный выговор обитателей Бронкса: – ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЗАДНИЦУ, ЖАЛКИЙ УБЛЮ-У-У-У-У-У-У-ДОК! Тут он завернул за угол и очутился на мосту над проходившим внизу скоростным шоссе. Наклонившись над перилами, затрясся от истерического смеха, наблюдая за проносившимися внизу автомобилями. – Неужели ты не мог обставить все получше? – Ларри не отдавал себе отчет, что говорит вслух. – Ох, чел, конечно же, мог. До чего же отвратительная получилась сцена. Да забей на это, чел. – Тут он понял, что озвучивает свои мысли, и вновь громко расхохотался. Вдруг голова пошла кругом, его затошнило, и он зажмурился. Ячейка памяти в департаменте мазохизма открылась, и он услышал слова Уэйна Стьюки: И есть что-то еще… вроде способности грызть жесть. Да, с девушкой он обошелся, как со старой шлюхой наутро после студенческой групповухи. Никакой ты не хороший парень. Хороший. Хороший. Но когда народ воспротивился его намерению выставить всех за дверь, он пригрозил позвонить в полицию – и говорил вполне серьезно. Без шуток? Само собой. Большинство людей он не знал и бровью бы не повел, наступи они на противопехотную мину, однако четверо или пятеро протестующих были его давними знакомыми. А Уэйн Стьюки, этот ублюдок, стоял в дверях со скрещенными руками, будто судья, выносящий смертный приговор на громком процессе. Сол Дориа ушел со словами: Если успех подобным образом дейст вует на таких, как ты, Ларри, я бы предпочел, чтобы ты оставался сессионником[30]. Он открыл глаза и отвернулся от перил, высматривая такси. Резюме оскорбленного друга. Но если Сол был таким уж близким другом, с какой стати он зацепился за эту гулянку, высасывая из него деньги? «Я вел себя глупо, а кому понравится, если глупый вдруг умнеет? В этом все дело…» Никакой ты не хороший парень. – Я хороший парень, – мрачно возразил он. – И вообще, кому до этого дело?