— Нет, поговорим сейчас. Обескураженный мужчина жестом пригласил Джима идти за ним, и оба скрылись в подсобке. Я подождала еще минуту и последовала за ними. Помедлив, пока не хлопнула еще одна дверь, я прошмыгнула в подсобку. Прямо передо мной была кухня. За ней, похоже, находился офис. Дверь была закрыта, но выглядела довольно хлипкой. Приникнув к ней ухом, я без труда различила слова. — ЕЩЕ РАЗ СПРАШИВАЮ: КТО ТАКАЯ ЭСТЕЛЛА ОРНАТО? — О чем ты вообще? — ОБ ЭСТЕЛЛЕ ОРНАТО! — Это… ну, в общем, да, это моя дочь… — И?.. — И?.. — Четыре года. Она погибла в прошлом году. Это освежит вашу память? — Джим, пожалуйста, давай не здесь… — НЕ БЕРИТЕ ТРУБКУ, А НЕ ТО… — Джим… — МНЕ КТО-НИБУДЬ СКАЖЕТ ПРАВДУ ИЛИ НЕТ? — Кто тебе рассказал? Откуда ты это взял? — Ваш брат написал мне письмо. ЭСТЕЛЛА ПОГИБЛА НЕ В АВАРИИ… — Джим… Джим… А теперь выслушай меня, пожа… Голоса умолкли. Что-то тяжелое с грохотом полетело в дверь. — РАССКАЖИТЕ МНЕ ПРАВДУ, А НЕ ТО, КЛЯНУСЬ БОГОМ… — Прошу прощения, — раздался у меня за спиной женский голос. — Вы не имеете права здесь находиться. Я обернулась. Та самая рыжеволосая женщина. Она с негодованием смотрела на меня, уперев руки в бока. — У меня собеседование с вашим менеджером, — выпалила я первое, что пришло в голову. Женщина недоверчиво сощурилась. Из-за двери снова раздался оглушительный грохот, и она, немедленно забыв обо мне, поспешила вернуться в кухню, чтобы посовещаться с парнишкой за кассой. — ЭТО ВСЕ ОПЛАЧЕНО ДЕНЬГАМИ МОЕГО ОТЦА? И ЭТО ТОЖЕ? И ЭТО? Послышался пронзительный крик, потом стон. Встревоженная, я толкнула дверь, ворвалась в офис и увидела, как Джим швырнул в мистера Орнато сумкой с клюшками для гольфа. Тот скорчился на полу в позе эмбриона. Джим ногой ударил его в живот. — Джим! — подала голос я. Он в изумлении обернулся. Рыжеволосая официантка, отодвинув меня в сторону, влетела в офис: — Боже мой! Мистер Орнато! Вы ранены? Я звоню в полицию! — Нет-нет, не надо, все в порядке. — Хрипло дыша, он уселся на полу. Волосы у него были всклокочены. — Не надо полиции. Это всего лишь недоразумение. Возвращайтесь к работе. Джим утер лицо тыльной стороной локтя и мутным взглядом обвел разгромленную комнату. А потом разрыдался. Я подошла к нему и обняла. — Пойдем отсюда, — прошептала я ему на ухо. — Мы сидели на обочине тротуара перед «Фу Мао нудл». По дороге в сгущающихся сумерках проносились машины, небо мало-помалу становилось чернильно-синим, светофор смотрел на нас то красным, то зеленым, то желтым глазом. Маленькие черные пташки садились на провода и упархивали прочь, скрипели разболтанные колеса магазинных тележек. Вокруг шла своим чередом обычная размеренная жизнь: торговые автоматы выплевывали жестянки с лимонадом, грузчики выходили на перекур, машины въезжали на парковку и покидали ее. Я рассеянно наблюдала за этим, а Джим рассказывал мне обо всем. Я потрясенно слушала. Теперь все встало на свои места: одержимость его отца безопасностью, рассеянность и мрачность самого Джима, его решение никому ничего не говорить, даже мне. Если бы он сразу сказал мне правду, изменило бы это что-нибудь? Был бы он сейчас жив? Виной всему был тот самый несчастный случай. Джим с другом решили покататься на катере по заливу Мекокс и столкнулись с рыбацкой лодкой. Когда Джим очнулся в больнице, он услышал эту историю от своих родных и полицейских — историю, подтвержденную и заметками в «Ист-Хэмптон стар». Кроме Джима, никто не пострадал. Рыбаком оказался не кто иной, как Алонсо Орнато, владелец ресторанчика. Но это была не вся правда. В лодке вместе с Алонсо сидела его четырехлетняя дочка Эстелла, которая погибла при столкновении. Джиму светило обвинение в убийстве по неосторожности. Но ему еще не исполнилось восемнадцати, а у его отца имелись обширные связи. Все это вылилось бы, даже притом что он был пьян, максимум в несколько месяцев, если не недель, в исправительном заведении для несовершеннолетних. Потом его выпустили бы под надзор полиции. Однако Мейсонам это не подходило. Никакого инцидента не было, постановили они, решив вычеркнуть его из истории и переписать прошлое. С Алонсо Орнато заключили сделку: Мейсоны заботятся о нем и его родственниках до конца жизни каждого — ежемесячное содержание, новые дома и машины, престижные университеты для всех остальных детей, неограниченные займы для целей бизнеса — в обмен на то, что Эстеллы не было в лодке в тот день. Мистер и миссис Мейсон провернули все с помощью «Торчлайт». Машину Алонсо столкнули с деревом, искусно нанеся ей все необходимые повреждения так, чтобы у полиции не возникло вопросов. — Они подтерли все следы, — сказал Джим. — Подчистили всю гниль так, будто ничего не было. Чтобы ничто не просочилось наружу. Все ради меня. Лишь бы не было огласки. Лишь бы меня не мучили угрызения совести. Я мог продолжать жить, не испытывая чувства вины. Мог порхать по жизни навстречу блестящему будущему. — Он уставился в асфальт невидящим взглядом. — Они даже не подозревают, что уничтожили меня. Я коснулась его локтя: — Это неправда. Ты еще можешь что-нибудь сделать. «Зачем ты врешь? — прошелестел в моей голове тонкий голосок. — Что он теперь может сделать? Он мертв». — Что, например, Би? Я не могу думать ни о чем другом. Поэтому мне так тошно, поэтому я не могу выдавить из себя ни одной приличной строчки. Я никогда в жизни не подойду ни к одному инструменту. Потому что их яд внутри меня. — Он принялся лупить себя по голове кулаком, и я схватила его за руку. — Они убили меня, как ты не понимаешь? — Ты можешь обратиться в прессу. Сдать их полиции. Он горько рассмеялся: — Ну конечно. Я их сдам. Это решит все проблемы. Моя семья будет уничтожена. Мои братья и сестры станут детьми преступников. Весь мир будет презирать нас. Мы станем символом полной безнравственности. И все это ради того, чтобы успокоить мою больную совесть. Кому от этого будет лучше? Ту девочку все равно не вернешь. Это самое худшее. И ни шиша тут не сделаешь. Я тысячу раз об этом думал. Он снова заплакал, обхватив голову руками. Я устремила взгляд на парковку, испытывая странное ощущение безысходности и спокойствия одновременно. Джим прав. Даже если он был жив, а этот момент реален, что он мог сделать? Основать фонд памяти Эстеллы? Написать обо всем мюзикл? Ужас заключался в том, что поступок Мейсонов был ядовитым газом, пропитывавшим все вокруг. Мы сидели, держась за руки, и молча смотрели прямо перед собой. Казалось, мы оба сняли розовые очки и впервые поняли, что мир никогда не был таким прекрасным, каким мы его представляли. Утраченная иллюзия, к которой нет возврата. — У меня есть хотя бы ты, Беатрис, — сказал Джим, сжимая мою руку. — Ты мое спасение. «Вот только меня у тебя нет. Меня вообще нет в живых. И тебя тоже. Мы призраки. Мы — воздух. Мы — аппроксимации». В горле у меня стоял соленый ком. Хотелось рыдать — оплакивать Джима и себя. Ноги уже начали наливаться свинцом. Приближалось пробуждение. Я не знала, сколько еще осталось. Время, похоже, стало течь сквозь меня быстрее, чем раньше. Казалось, что мозг плавится. Джим нахмурился, глядя на меня, — наверное, задался вопросом о том, как я узнала, что он будет здесь. Потом до меня дошло, что он заметил черную плесень на растрескавшемся бордюрном камне под нами и асфальт, который бесшумно рассыпался под нашими подошвами. Я с усилием поднялась на ноги и посмотрела на Джима. Мне было просто необходимо спросить его об этом. — Ты ведь не станешь делать ничего ужасного из-за этого? Он прищурился, глядя на меня. — Не выкинешь свою жизнь в помойку? — Ты имеешь в виду самоубийство? Предположение явно оскорбило его. «Нет». — Мне нужно идти. Я развернулась и бросилась бежать. А когда он закричал мне вслед: «Беатрис, куда ты?», я запрокинула голову, обернулась и с диким хохотом крикнула: — Я люблю тебя, Джим Мейсон! И всегда любила. Я выскочила с парковки на шестиполосное шоссе. Водители засигналили. Какая-то женщина опустила стекло и заорала на меня: