Меня мутило, но времени на раздумья не было. Марта с Киплингом уже выбрались из машины и бросились к дому. Я помчалась за ними. Все мы, похоже, боялись, что Уитли там не окажется: униженная разоблачением, а может, даже испугавшаяся, что мы возложим на нее ответственность за гибель Джима, она пустится в бега. Однако мы обнаружили ее на кухне вместе с Кэнноном. Судя по невеселым лицам обоих, они вели серьезный разговор, может, даже спорили. Лицо Уитли было мрачным и заплаканным, но во взгляде сквозило облегчение. — Уитли хочет кое-что рассказать вам, — объявил Кэннон. Слабо улыбаясь, она вскинула на нас глаза: — Простите меня. Простите меня за то, как я поступила с Джимом. И с другими учениками. За то, что так долго обманывала вас. Это было отвратительно. И глупо. Это могло сломать мне жизнь. И едва не сломало. Но я клянусь всем самым дорогим, что не имею отношения к смерти Джима. Понимаю, что теперь вы вряд ли поверите мне. Но мы выясним, что случилось с ним в ту ночь, и вы поймете, что я невиновна. Киплинг с Мартой, внимательно смотревшие на нее, похоже, приняли это объяснение и кивнули. Я тоже кивнула. И все же, учитывая, что Уитли так долго водила нас за нос, мне пришлось напомнить себе, что она вполне может говорить неправду и сейчас. Я не могла представить себе, как она сознательно причиняет зло Джиму, но нельзя было забывать, что она способна на многое в припадке ярости и что, как теперь обнаружилось, у нее имелся мотив. Если Уитли верила в то, что Джим намерен выдать ее секрет — и что начальство, а главное, Линда узнают, чем она занималась, — не так уж сложно было поверить в то, что она попытается предотвратить это любой ценой. Вдруг я поняла, что все взгляды устремлены на меня. — Что такое? — буркнула я. — Мы хотели спросить, что ты думаешь о признании Виды, — сказала Марта. — Наверное, я ей верю, — пожала плечами я. — И я тоже, — криво усмехнулся Киплинг. — Такие, как Вида, не очень умеют врать. Сколько раз она назвала Джима гением? Удивительно, как она не предположила, что Джим воскрес из мертвых, как Иисус. — Он посмотрел на меня. — Ты же знаешь, я страшно любил его. Но эта манера собирать вокруг себя обожателей порой могла вывести из себя. Самолюбие у него, не тем будь помянут, было, прямо скажем, раздутым. — Он это делал не специально, — возразила я. — Людей тянуло к нему. — Не специально! — передразнил меня Киплинг. — Ну да, конечно. Все равно как если я встану в грозу посреди футбольного поля с железным прутом в руках, а потом скажу: я не виноват, что меня ударило молнией. — Вида особенно восторгалась его стихами для мюзикла, — сказала Марта. — Ну да. Это ж озарение сверху. Что-то с чем-то. Помните, как он несколько недель подряд не мог написать вообще ничего, кроме жалких рифм в духе Эм Си Хаммера?[18] Страдал, что исписался и не может выдавить из себя ни строчки, просто вынес мозг всем окружающим. А потом вдруг — раз! — и выдал шедевр. — Киплинг мечтательно взмахнул рукой. — Что ни текст, то жемчужина. Один другого лучше. И все о том, как нестерпимо больно быть молодым и полным жизни. — Потрясающие стихи, — вздохнула Уитли. — Представление на Весенних чтениях вызвало фурор, — произнес Кэннон задумчиво, сплетя пальцы рук. — Нью-йоркскому продюсеру, с которым договорился мистер Джошуа, понравилась демка. Дело было на мази, как Джим всегда хотел. Так что же случилось? — Жизнь, — сухо отозвался Киплинг. — Или что-то имеющее отношение к поездке с Видой Джошуа, — вставила Марта и принялась задумчиво грызть ноготь на большом пальце. — Интересно, получится у нас найти тот торговый центр? — Мы узнали только, что неподалеку были зоомагазин и ресторан быстрого питания, — сказала Уитли. — Когда ты в последний раз общалась с Джимом? — прищурившись, неожиданно спросила меня Марта. — Во вторник днем. — Я кашлянула. — Это был второй вечер Весенних чтений. Мы с ним поругались: он наврал мне, что лежит в изоляторе. — Значит, весь следующий день вы не разговаривали? Я имею в виду тот день, когда он погиб. Я покачала головой. Никто ничего не сказал. Видимо, все думали о том, как горько мне вспоминать, что наш последний разговор закончился ссорой из-за Виды Джошуа. Правда же заключалась в том, что в среду я засела в Марксмановской библиотеке, забившись на четвертый этаж, где стояли книги по истории Южной Америки, — учащихся сюда заносило очень редко. Там было сумрачно и пахло плесенью, а по углам гнездилась моль пугающих размеров. Весь день я сидела, уткнувшись в учебники по европейской истории и английской литературе, у единственного мутного окна. В моих наушниках гремел саундтрек из «Отряда самоубийц», и я пыталась сосредоточиться на Великой французской революции, Второй мировой войне и романе «По ком звонит колокол». Мой телефон весь день был отключен, потому что я не желала разговаривать с Джимом. За пределами читального зала я провела всего четыре минуты, около одиннадцати вечера: они ушли на то, чтобы дойти от библиотеки до моей комнаты в Крестон-холле. Лишь в полночь, переодевшись в пижаму и забравшись под одеяло, я позволила себе включить телефон, и на меня немедленно обрушилась куча сообщений. Несколько штук было от Киплинга, Кэннона и Уитли. Остальные двадцать семь — от Джима. Первая эсэмэска была отправлена в восемь утра и состояла из вопросительного знака. За ней следовали еще две: «Хватит дуться» и «Ну что за поведение…» — а за ними — отчаянные голосовые сообщения. Тон их, поначалу шутливый, постепенно становился горьким, а потом и гневным, и чем больше я их прослушивала, тем больше они сводили меня с ума и разрывали мне сердце. Позвони мне. Позвони мне, Бамблби. Нам нужно поговорить. Если ты хоть немного любишь меня, позвони. Зачем ты это делаешь? Ты нужна мне. Ты же знаешь, как ты нужна мне, чтобы выжить. Ненавижу. Ненавижу тебя. За то, что люблю. Не надо так. Я иду на карьер. Приходи. Это было последнее сообщение, которое я получила от него. Время отправки — 23:29. — Я стерла его. Я стерла их все до единого. Когда два дня спустя Джима обнаружили мертвым, я ждала, что полицейские спросят меня о его сообщениях. И собиралась ответить, что провела всю ночь у себя в комнате. Но они не сделали этого. Мне вообще не стали задавать вопросов. Меня подмывало сказать им, что я знала о намерении Джима пойти на карьер в ту ночь. Но может, они не поверили бы, что я до утра просидела в комнате? Я была обречена оставаться в Никогда. У меня не было ни единого — даже крошечного — шанса выбраться отсюда живой. — А если мы пойдем в полицию? — прошептал Кэннон. — Что? — спросила Уитли. — Если мы пойдем в полицию Уорика и скажем, что хотим поговорить о Джиме? Возможно, нам удастся получить доступ к его делу. Они должны были изъять распечатки его звонков. Мы получим доступ к ним и узнаем больше о его последних днях: куда он ходил, с кем общался. — Полиция так и не нашла веских улик в пользу другой версии, кроме самоубийства, — возразила Марта. — Если только школа не нажала на них, чтобы они замяли дело, — заметила Уитли. — Или его родные, — добавил Киплинг. — Вдруг Эдгар Мейсон подозревал, что о его любимом сыночке могут узнать что-нибудь неприглядное? Он пошел бы на все ради того, чтобы эта информация не выплыла наружу. Помните убежище? Мы ничего не сказали, потому что отлично все помнили. В последний учебный год Джим пригласил всех нас на рождественские каникулы к себе в Уотер-Милл. Мы были потрясены немыслимыми мерами безопасности, которые его родные воспринимали как нечто обыденное. Эдгар Мейсон всегда был параноиком. Джим называл своего отца Гувером, по имени Эдгара Гувера, помешанного на подслушивании всех и вся основателя ФБР, и это было шуткой лишь отчасти. Эдгар Мейсон уже много лет нанимал сотрудников частной охранной фирмы «Торчлайт», и за Джимом и его родными повсюду следовали по пятам два вооруженных до зубов отставных морпеха. Рождественские каникулы наглядно продемонстрировали, что одержимость Эдгара безопасностью не ограничивалась этим. Многочисленные дома Мейсонов, разбросанные по всему миру, были нашпигованы видеокамерами. Записи непрерывно передавались на экраны аппаратной в подвале дома, которую называли «Оком». Из Вашингтона за серверами наблюдали штатные сотрудники группы кибербезопасности, круглосуточно мониторившие все происходящее. А еще у них было убежище. — На случай взлома, теракта и ядерной войны, — пояснил Джим, указывая на черный бункер: похожий на огромного черного крокодила, он располагался за холмом в дальнем углу поместья. — Там есть электрогенераторы, автономные источники водоснабжения, защищенная телефонная линия, по которой можно за три секунды связаться с главой Министерства внутренней безопасности. Когда наступит конец света, давайте встречаться тут. Улыбка сползла с его лица: вероятно, он хорошо представлял себе последствия сказанного. Вдаваться в дальнейшие подробности ему явно не хотелось. Ведь отец был помешан на безопасности только из-за него. Эдгар Мейсон всегда был человеком осторожным, но, по всей видимости, авария, в которую Джим попал за год до этого, вывела его манию на новый уровень. — Давайте сходим туда, — сказал Кэннон. — Поспрашиваем. Посмотрим, что полицейские знают. — Или о чем пытаются забыть, — вставила Уитли. — Би? — обратилась ко мне Марта. Все обернулись, выжидательно глядя на меня. Я молча смотрела на них в ответ. Если мы получим доступ к делу Джима, могут обнаружиться его последние сообщения, которые он отправил мне. Придется многое объяснить. Но интересно, что еще содержится в этом деле? Вопрос о том, соглашаться или нет, не стоял.