– Я приехал расследовать дело. – Вот и расследовал бы, – перебил его Дрожжин, бросив на Богомолова короткий пустой взгляд, – а не с русалками путался. Он обошел лежащего на земле Илью и одним рывком поднял его на ноги, схватив за связанные запястья. Унтер-офицер, задохнувшись от резкой боли, сцепил зубы и повалился на колени. Дрожжин выругался и, наклонившись, принялся поднимать пленника, у которого, казалось, совсем не осталось сил, чтобы стоять на ногах. Успев немного приподнять Богомолова за локти, Спиридон вдруг глухо охнул, замер, обмяк и неожиданно повалился рядом. Сквозь звенящую в ушах боль Илья услышал своё имя и почувствовал, как чья-то маленькая ладонь держит его плечо. 41. «Илья Иваныч! Илья!» – Анна Павловна громко шептала его имя. Богомолов чувствовал, как теряет равновесие, а женские руки неуклюже пытаются подхватить его за предплечья. Краем глаза унтер-офицер выхватил странно вывернутую голову лежащего в ногах Дрожжина и, резко повернувшись к Рябушинской, сказал одними губами «тс!». Оба замерли. Анна Павловна была потрясена. В её глазах блестел ужас, в полах юбки лежал какой-то железный прут, похожий на кочергу. Она постояла с минуту и, часто-часто дыша, принялась развязывать стягивающий кисти Ильи рушник. Не нужно было видеть стоящую позади, чтобы понять, с каким переживанием она борется внутри себя. С берега озера до сих пор доносились звуки женского пения. Три светлые фигуры водили хоровод вокруг лежавших на земле покойников. Анна Павловна проследила за его взглядом. «Кто это?!» – спросила она едва слышно. Богомолов не знал ответа. – Вы меня спасли. – Я не понимала, что ещё делать. Когда вы сказали, что он – преступник, подумала, что вас ведут убивать, и мне просто больше ничего не оставалось! – Я вам верю, вы поступили правильно. Храбро. Так и есть. Скажите, вы ведь телеграфировали в управление по той записке, что я вам отправил? Анна Павловна закряхтела и, сильно потянув за ткань, почти содрав кожу с запястий Богомолова, наконец освободила ему руки. Он повернулся и заглянул ей в глаза. От страха она похоже едва стояла на ногах и соображала с трудом. – Вы отправили записку, Анна Павловна? – Нет, Илья Иванович. – Она осмотрелась и добавила. – Никто не придет. Он не верил своим ушам. Проницательная Рябушинская была единственным человеком, которому можно было доверять в последнее время. Эта записка могла сейчас спасти им жизнь. Илья обхватил обеими руками её голову. – Как? Почему вы не сделали того, что я вас просил? – Я не знаю. Я. Я просто хотела подождать, разобраться, кому можно верить, а кому нет. Что-то происходило в деревне, я не могу объяснить, что. А потом приехал Клуген, и… – Клуген? Когда? Начальник полиции приезжал к вам? Откуда вы его знаете? – Богомолов лихорадочно пытался связать нити этой истории, неизменно ускользающие от него, как только он подбирался близко к разгадке. – Густав Максимович – хороший друг Григория Павловича. Он ехал сюда в экипаже с его приказчиком. Богомолов негромко охнул и, вдруг опомнившись, отпустил голову Рябушинской. В холодном прозрачном свете луны её черты казались детскими. – В качестве кого? Уполномоченным лицом едет? Один? – Из разговора с приказчиком Григория Павловича я поняла, что он не к вам едет. Не помогать. Он с визитом, не более того, понимаете. Понимаете? – Она выразительно произнесла по слогам. – И да, он совсем один. Свой экипаж разместил у меня, а поехал на Остафьевском. Я так вас и нашла, следом за ними ехала. Богомолов отступил от неё на шаг. «Клуген в сговоре с помещиком. Не может быть. А цель? Покрыть мелкопоместного дворянина, который не хочет ещё одного скандала? Получается, в Остафьевской власти вызвать к себе высшее должностное лицо, чтобы подкупить. И та встреча с Клугеном в управлении… Да кто он такой, этот ваш Григорий Павлович?! Не всё ли равно, что там у него творят крепостные. Разве этого когда-нибудь кого-то волновало? Бред. Начальник полиции не поедет в такую глушь ради трех убитых крестьян». «Жених ты ей». Три девушки. Два покойника, братья Переходовы, и он. Женихи и невесты. Свадьба. Кое-что наконец связалось. «Это свадьба». «Ты пожалуй-ко, мила подруженька, истопили тебе теплу парушу…». Словно с порванной нитки бусинки слова песни сыпались в тревожную гладь воды. Рябушинская присела вслед. Корсаж больно впился в живот, и Анна Павловна постаралась незаметно поправить его пальцами левой руки. Опустив голову, она заметила дорожки золотых искр. – Что это? – Она кивнула вниз, на землю вокруг. – Понятия не имею. Признаться честно, здесь много происходит такого, чему я не могу дать объяснения. Они продолжали стоять у стен конюшни, сливаясь с силуэтом росших вокруг озера кустов и, видимо, поэтому до сих пор оставаясь не замеченными. Илья хотел использовать это небольшое преимущество. Теперь руки его были свободны и сжимали прохладный металлический прут, однако, было ясно с перебитыми ребрами и женой купца, за чью голову, если с неё упадёт хотя бы волос, с него сдерут три шкуры, конюха ему не одолеть. – У меня в лесу лошадь привязана. Давайте просто уйдём, тут недалеко. – Анна Павловна тронула его за предплечье. – До рассвета будем дома, отправим вашим записку или телеграмму дадим. У меня здесь друзей нет, но, если надо, в столице есть кому похлопотать. – С таким в Министерство не ходят, Анна Павловна. – Уйдем, Илья Иванович, уйдем скорее, пока нас никто не увидел. – От страха кровь пульсировала у неё висках. Она пригладила волосы у лба и обнаружила, что по дороге уронила шляпку. – Какой страх продолжать и дальше так стоять. – Верно. Верно, Анна Павловна, возвращайтесь. Садитесь на лошадь и не останавливайтесь до самого дому, а оттуда зовите на помощь всех, кто откликнется. – Нет, нет, нет, я без вас не поеду! Ночью! Нет. – Анна Павловна. – Нет! – Голос Рябушинской сорвался, она была близка к истерике и сдерживалась из последних сил. Мысль о том, что ей предстоит преодолеть ещё раз этот путь одной, да ещё и ночью, сводила её с ума. Тем более всадницу могли увидеть, погнаться за ней. – Нет, я вам говорю последний раз, нет. «Глупая капризная купчиха» – выругался про себя Богомолов и обернулся. «Зоря, ты моя зорюшка, Всё по-старому, по-прежнему!» Девушки продолжали петь, поднимая к небу худые белые руки. Старика по-прежнему видно не было. В воздухе клубился негустой прозрачный пар. По берегу то тут, то там вспыхивали и бледнели дорожки искр. Дрожжина, судя по всему, она саданула насмерть. Пойди объясни очередную смерть начальству. Кстати, о начальстве. «Убьют, – заключил он, – проклятое место. Проклятый берег». – Анна Павловна, поймите, я вами рисковать не могу. Нам придется договориться. Я с вами никуда не пойду. Вас тут быть не должно. За нами могут пуститься в погоню, и тогда убьют обоих. Это очень страшные люди, они не посмотрят, что вы – женщина, что у вас муж богат. Если ехать не хотите, спрячьтесь, выберусь, и вернусь за вами. – Почему они всё время поют? – Это что-то вроде обряда. – Жертвоприношение? – От изумления Рябушинская на секунду замерла, потом ноги подкосились, и она осела на влажную землю. – Я вижу вон там людей. Видите? Там как будто лежит кто-то? Их убьют? Унтер-офицер попытался разглядеть в испуганном женском лице реакцию на то, что он собирался ей сказать. – Их уже убили, Анна Павловна. – Нет. Там, что, лежат два мертвых человека?! – Она немного отползла назад. Дрожжин с неестественно вывернутой головой оказался теперь в поле её зрения. Рябушинская бросила на него быстрый взгляд и спрятала лицо в ладонях. – Анна Павловна, если вы сейчас закричите, мы пропали. Тянуть было бессмысленно. Нужно сделать небольшую вылазку, сориентироваться. Старик был необычайно крепким для своего возраста. К нему хорошо бы подкрасться незаметно и разделаться так же, как с Дрожжиным Рябушинская. За этого он отчитается с удовольствием. «Кто ещё в помощниках у душегуба?». Из тех, кого здесь видели, оставались Клуген и приказчик. Три странные девушки не вид безобидны. Ещё есть Варя и забравшая её женщина, знавшая Нину Ковалёву. «Может родственница? – Тер лоб Богомолов. – Хотя по говору не крестьянка, выше. Юбки у нее шуршали жестче, чем сарафан или понева, на них ткани как будто больше. Туфли мягкие, не из кожи, с носком, которые носят крестьянские девушки, а мягкие, будто из сафьяна. И что-то ещё». Что-то едва уловимое, знакомое. Богомолов предпринял попытку поднять купчиху за предплечья. Она, как маленькая девочка, не давала ему оторвать ладони от своего лица. «Пора. Пойдемте. Нам больше здесь оставаться нельзя» – Шептал он ей в ухо, поднимая с земли. Какой храброй она была, занося над Дрожжиновской головой найденный где-то металлический прут, и какой беспомощной кажется теперь в ночной тишине. Кое-как ползком они наконец обогнули кусты и выбрались к стенам конюшни. «Дальше что?» – спросила Рябушинская одними губами. Он не знал. Можно было уйти. Внутри здания тихо, вокруг кроме поющих купальщиц никого, но те не обращают на них никакого внимания. Ночь светлая, лунная. Вдвоем на одной лошади можно ехать достаточно долго, если иногда спешиваться и найти овса в какой-нибудь деревне. Только конюх, пока они возвращаются с подмогой, уйдет. И Варя. Пока он здесь, с ней существует хоть какая-то связь. Богомолов понятия не имел, где её искать и что с ней случилось. Офицер посмотрел на спину выглядывающей за угол Рябушинской. Его долг – вывезти женщину отсюда живой.