Ответного движения не последовало. Он постучал снова, сильнее, изучая дверь на предмет возможного взлома, но она выглядела слишком прочной, чтобы ее было легко выбить плечом. Если понадобится, придется вернуться в машину и взять кое-какие инструменты. – Это Штраус, мистер Уайтхед. Марти Штраус. Я знаю, что вы там. Отзовитесь. – Он прислушался. Когда ответа не последовало, постучал в дверь в третий раз, на этот раз кулаком, а не костяшками пальцев. И вдруг раздался ответ, поразительно близкий. Старик стоял по другую сторону двери; вероятно, он был там все это время. – Иди к черту, – сказал голос. Он был слегка невнятным, но безошибочно принадлежал Уайтхеду. – Мне нужно с вами поговорить, – ответил Марти. – Впустите меня. – Как, черт возьми, ты меня нашел? – спросил Уайтхед. – Ублюдок. – Я навел кое-какие справки, вот и все. Если я смог найти вас, то и любой сможет. – Нет, если ты будешь держать свой проклятый рот на замке. Тебе нужны деньги, не так ли? Ты пришел сюда за деньгами, верно? – Нет. – Ты их получишь. Я тебе дам столько, сколько захочешь. – Мне не нужны деньги. – Тогда ты чертов дурак, – сказал Уайтхед и рассмеялся про себя: глупое, неровное хихиканье. Мужчина был пьян. – Мамулян вас раскусил, – сказал Марти. – Он знает, что вы живы. Смех прекратился. – Как? – Карис. – Ты ее видел? – Да. Она в безопасности. – Ну… я недооценил тебя. – Старик замолчал; послышался тихий звук, будто он прислонился к двери. Через некоторое время он снова заговорил: голос казался измученным. – Зачем же ты пришел, если не за деньгами? У нее, знаешь ли, имеются дорогие пристрастия. – Не стану вас за это благодарить. – Уверен, со временем ты поймешь, как это удобно. Ради дозы она наизнанку вывернется. – Вы омерзительный человек, вам это известно, да? – Но ты все равно пришел меня предупредить. – Старик кинулся на парадокс с молниеносной быстротой, как делал всегда, обнаружив брешь в защите. – Бедный Марти… – Невнятный голос затих, подавленный притворной жалостью. А потом резко, как удар бритвой: – Как ты меня нашел? – Клубника. Из комнаты донеслось что-то похожее на приглушенное удушье, но это снова был смех Уайтхеда, на этот раз над самим собой. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вернуть себе самообладание. – Клубника… – пробормотал он. – Боже мой! Наверное, ты был убедителен. Ты сломал ему руки? – Нет. Он добровольно поделился информацией. Не хотел увидеть, как вы забьетесь в угол и умрете. – Я не собираюсь умирать! – рявкнул старик. – Мамулян – вот кто умрет. Увидишь. Его время истекает. Все, что мне нужно сделать, это подождать. Здесь так же хорошо, как и в любом другом месте. Мне очень удобно. Кроме Карис. Я скучаю по ней. Почему бы тебе не послать ее ко мне, Марти? Вот это было бы очень кстати. – Вы больше никогда ее не увидите. Уайтхед вздохнул. – О да, – сказал он, – она вернется, когда устанет от тебя. Когда ей понадобится тот, кто действительно ценит ее каменное сердце. Вот увидишь. Ну… спасибо за визит. Спокойной ночи, Марти. – Подождите. – Я сказал – спокойной ночи. – У меня есть вопросы… – начал Марти. – Вопросы, вопросы… – голос удалялся. Марти прижался к двери, чтобы предложить свою последнюю приманку. – Мы узнали, кто этот Европеец, что он такое! Ответа не последовало – Уайтхед утратил к нему интерес. Так или иначе, Марти понял: это бесполезно. Он не получит мудрых откровений от пьяного старика, поигрывающего дряхлыми мускулами. Где-то в глубине люкса закрылась дверь, обрывая всякую связь между двумя мужчинами. Марти спустился на два лестничных пролета к открытой пожарной двери и вышел из здания тем же путем, каким вошел. После запаха потухшего огня внутри даже пропитанный вонью автомагистрали воздух казался легким и свежим. Он постоял несколько минут на лестничной площадке, наблюдая за движением машин на шоссе: зрелище перестраивающихся потоков приятно отвлекало внимание. Внизу, среди отбросов, дрались две собаки, уставшие от насилия. Никому из них – ни водителям, ни собакам – не было дела до падения владык: с какой стати? Уайтхед, как и отель, безнадежен. Он сделал все возможное, чтобы спасти старика, и потерпел неудачу. Теперь они с Карис ускользнут в новую жизнь, а Уайтхед пусть завершает свои дела, как ему вздумается. Пусть перережет себе вены от угрызений совести или подавится рвотой во сне: Марти все равно. Он спустился по лестнице и забрался на стол, затем пересек пустырь, двигаясь к машине. Оглянулся всего один раз, чтобы посмотреть, наблюдает ли за ним Уайтхед. Излишне говорить, что верхние окна были пусты. 68 Когда они добрались до Калибан-стрит, девушка все еще была под кайфом от запоздалой дозы, и ей было трудно общаться через свои химически возбужденные чувства. Европеец поручил евангелистам уборку и сожжение, которыми должен был заниматься Брир, а сам проводил Карис в ее комнату на верхнем этаже. Там он принялся убеждать ее найти отца, и как можно скорее. Поначалу наркотик в ней просто улыбался. Его разочарование начало перерастать в гнев. Когда она начала смеяться над его угрозами – медленный, лишенный корней смех был так похож на смех пилигрима, будто она знала о нем шутку, которую не рассказывала, – его терпение лопнуло, и он обрушил на нее кошмар такой безудержной злобы, что грубость вызвала у него отвращение почти столь же сильное, каким был ее ужас. Карис с недоверием наблюдала, как поток грязи, который он наколдовал в ванной, потек, а затем хлынул из ее собственного тела. – Убери это, – сказала она, но он сделал иллюзию мощнее, пока ее колени не скрылись под слоем копошащихся чудовищ. Внезапно наркотический пузырь лопнул. Блеск безумия заполз в ее глаза, когда она съежилась в углу комнаты, в то время как твари выходили из каждого ее отверстия, пытаясь пробиться наружу, а затем цеплялись за нее всеми конечностями, которыми снабдило их его воображение. Она была на волосок от сумасшествия, но он зашел слишком далеко, чтобы сейчас прекратить атаку, хотя и сам был неприятно поражен ее извращенностью. – Найди пилигрима, – сказал он девушке, – и все это исчезнет. – Да, да, да, – взмолилась она, – все, что захочешь. Он стоял и смотрел, как она подчиняется его требованиям, погружаясь в то же самое состояние фуги, которого достигла, преследуя Тоя. Однако ей потребовалось больше времени, чтобы найти пилигрима, – так много, что Европеец начал подозревать, что она оборвала всю связь со своим телом и предоставила ему возможность распорядиться им на свое усмотрение, вместо того чтобы снова войти в него. Но в конце концов она вернулась. Она нашла его в отеле не менее чем в получасе езды от Калибан-стрит. Мамулян не удивился. Лисам не свойственно уходить далеко от естественной среды обитания; Уайтхед просто залег на дно. Чеду и Тому пришлось почти нести Карис, измученную путешествием и страхом, принуждавшим ее действовать, вниз по лестнице, к ожидавшей машине. Европеец сделал прощальный круг по дому, желая убедиться, что все следы его присутствия там исчезли. Девочку в подвале и мусор Брира не убрать за короткий срок, но это – тонкости. Пусть те, кто придет после, выдумают что им захочется по фотографиям зверств на стенах и флаконам духов, так любовно расставленным. Имело значение лишь то, что доказательства его, Европейца, существования здесь и вообще где-либо полностью стерты. Скоро он снова станет слухом, сплетней среди людей, одержимых привидениями. – Пора идти, – сказал он, запирая дверь. – Всемирный потоп почти настиг нас. Теперь, пока они ехали, к Карис начали возвращаться силы. Благоухающий воздух, проникавший через переднее окно, ласкал ее лицо. Она приоткрыла глаза и посмотрела в сторону Европейца. Он смотрел не на нее, а в окно, его аристократический профиль стал еще изысканнее от усталости. Интересно, как поведет себя ее отец в приближающемся эндшпиле. Он стар, но Мамулян намного старше; возраст в этом противостоянии был преимуществом или недостатком? Предположим – эта мысль пришла ей в голову впервые, – что они равны? Предположим, игра, в которую они играли, закончится без поражения или победы с обеих сторон. Просто вывод в стиле двадцатого века – сплошные двусмысленности. Она не хотела этого, она хотела окончательности. Как бы то ни было, она знала, что у нее мало шансов выжить в грядущем Всемирном потопе. Только Марти мог склонить чашу весов в ее пользу, и где он сейчас? Если он вернется в Килберн и обнаружит, что там никого нет, не подумает ли, что она ушла от него по собственной воле? Она не могла предсказать, какой выбор он сделает; то, что он был способен на шантаж с героином, стало для нее шоком. Оставался один отчаянный маневр: мыслями добраться до него и сказать, где она и почему. Рискованная уловка. Ловить его случайные мысли – одно, не более, чем салонный трюк, а попытка проникнуть в его голову и общаться с ним сознательно, разум к разуму, потребовала бы больших умственных усилий. Даже если предположить, что у нее хватит сил, каковы будут последствия такого вторжения для Марти? Она размышляла над дилеммой в оцепенении тревоги, зная, что минуты уходят и скоро будет слишком поздно для любой попытки побега, даже самой отчаянной. Марти ехал на юг, в сторону Криклвуда, когда почувствовал боль в затылке. Она быстро распространилась вверх и по черепу, в течение двух минут превратившись в головную боль беспрецедентных масштабов. Инстинктивно он хотел набрать скорость и как можно быстрее вернуться в Килберн, но на Финчли-роуд было много машин, и все, что он мог делать, – ползти в потоке; боль усиливалась каждые десять ярдов. Его сознание – все сильнее поглощаемое восходящей спиралью боли – фокусировалось на все меньших и меньших кусочках информации, восприятие сужалось до булавочного укола. Впереди «ситроена» дорога превратилась в размытое пятно. Он почти ослеп; столкновения с грузовиком-рефрижератором удалось избежать только благодаря мастерству другого водителя. Марти понял, что дальнейшее движение может привести к смертельному исходу, поэтому постарался выбраться из потока машин – впереди и сзади ревели клаксоны – и неэлегантно припарковался на обочине, затем выбрался из машины, чтобы глотнуть свежего воздуха. Совершенно сбитый с толку, он шагнул прямо в гущу движения. Огни приближающихся машин превратились в стену стробоскопических цветов. Он почувствовал, что его колени вот-вот подогнутся, и удержался от падения прямо перед потоком машин, ухватившись за открытую дверцу машины и обойдя «ситроен» спереди, чтобы оказаться в относительной безопасности на тротуаре. Одинокая капля дождя упала ему на руку. Он уставился на нее, концентрируясь, чтобы образ обрел четкость. Капля была ярко-красной. Кровь, смутно подумал он. Не дождь, а кровь. Он поднес руку к лицу. Из носа у него обильно текла кровь. Жар пробежал по его руке в закатанный рукав рубашки. Порывшись в кармане, он вытащил носовой платок и, прижав его к носу, побрел по тротуару к магазину. В окне увидел свое отражение. В глубине его глаз плавали рыбки. Он боролся с иллюзией, но она продолжала существовать: ярко окрашенная экзотика, пускающая пузыри внутри его черепа. Он отошел от стекла и вгляделся в написанные на нем слова: «Аквариумные принадлежности Криклвуда». Марти повернулся спиной к гуппи и декоративному карпу, сел на узкий подоконник. Его начало трясти. Это дело рук Мамуляна – вот и все, о чем он мог думать. Если я поддамся ему, умру. Я должен сражаться. Любой ценой сражаться. Карис заговорила, и слово сорвалось с ее губ прежде, чем она успела его остановить: – Марти. Европеец посмотрел на нее. Спит? На распухших губах выступили капельки пота: да, спит. И снится ей совокупление со Штраусом, без сомнения. Вот почему она произнесла его имя с такой требовательностью в голосе: – Марти. Да, конечно, ей снятся стрела и рана. Только поглядите, как она дрожит. Поглядите, как ее руки бегают между ног: позорное зрелище. – Долго еще? – спросил он у Святого Тома, который сверялся с картой. – Пять минут, – ответил юноша. – Ночка что надо, – сказал Чед.