– Мы в белой комнате. Еще один сюрприз. Эта голая комната с уродливым алтарем казалась неподходящим местом для званого ужина. На улице вечерело, и прежде, чем подняться в комнату, Марти включил свет на лужайке. Прожекторы пылали; их свет проникал в дом словно эхо. Его прежний трепет полностью сменился смесью непокорности и фатализма. Главное – не плюнуть в суп, а с остальным он как-нибудь разберется. – Заходи, Марти. Атмосфера в белой комнате уже была удушающе густой от сигарного и сигаретного дыма. Никто не пытался украсить это место. Единственным украшением являлся триптих: распятие было таким же ужасным, каким его помнил Марти. Когда он вошел, Уайтхед встал и приветственно протянул ему руку с почти ослепительной улыбкой на лице. – Закрой дверь, пожалуйста. Проходи и садись. За столом было всего одно свободное место. Марти подошел к нему. – Ты, конечно, знаешь Феликса. Адвокат Оттавей, Стриптизерша-с-веерами, кивнул. Голая лампочка отбрасывала свет на его макушку и обнажала линию парика. – Лоуренса тоже. Двоскин, тощий тролль, как раз потягивал вино. Он пробормотал приветствие. – И Джеймса. – Привет, – сказал Куртсингер. – Как приятно снова тебя видеть. Сигара, которую он держал в руке, была самой большой, какую Марти когда-либо видел. Разобравшись со знакомыми лицами, Уайтхед представил трех женщин, сидевших между мужчинами. – Наши сегодняшние гости, – сказал он. – Привет. – Это мой бывший телохранитель Мартин Штраус. – Мартин. – Ориана, женщина лет тридцати пяти, кривовато улыбнулась ему. – Приятно познакомиться. Уайтхед не назвал ее фамилию, и Марти подумал: интересно, это жена одного из мужчин или просто подруга? Она была намного моложе Оттавея и Куртсингера, между которыми сидела. Возможно, любовница. Эта мысль мучила его. – Это Стефани. Стефани, которая была старше первой женщины на добрых десять лет, наградила Марти взглядом, который, казалось, раздел его с головы до ног. Взгляд был до ужаса откровенным, и ему стало интересно, заметил ли его кто-нибудь еще за столом. – Мы так много о вас слышали, – сказала она, ласково положив ладонь на руку Двоскина. – Верно? Двоскин ухмыльнулся. Отвращение Марти к этому человеку было таким же глубоким, как всегда. Трудно представить, как и почему кто-нибудь захотел бы прикоснуться к нему. – …И, наконец, Эмили. Марти повернулся, чтобы поприветствовать третье новое лицо за столом. В этот момент Эмили опрокинула бокал с красным вином. – О господи! – воскликнула она. – Не имеет значения, – усмехнулся Куртсингер. Теперь Марти заметил, что он уже пьян: его улыбка была слишком щедрой для трезвости. – Это не имеет никакого значения, милая. Честное слово. Эмили посмотрела на Марти. Она тоже уже слишком много выпила, судя по ее раскрасневшемуся лицу. Она была самой молодой из трех женщин и почти очаровательно хорошенькой. – Садись, садись, – сказал Уайтхед. – Не обращай внимания на вино, ради бога. – Марти занял свое место рядом с Куртсингером. Вино, которое Эмили пролила, капало с края стола, и никто не пытался вытереть лужу. – Мы только что говорили… – вмешался Двоскин, – как жаль, что Билли нет с нами. Марти бросил быстрый взгляд на старика, чтобы убедиться, что упоминание о Тое – звуки рыданий всплыли в памяти, стоило подумать о нем, – не вызвало никакого отклика. Но его не было. Он тоже, как теперь понял Марти, сильно пьян. Бутылки, которые открывал Лютер, – клареты, бургундское – стояли на столе будто лес; атмосфера напоминала скорее пикник, чем званый ужин. Не было формальности, которую он ожидал: никакого тщательного порядка блюд и столовых приборов, выстроившихся, словно солдаты на плацу. То, что там было – банки с икрой с воткнутыми ложками, сыры, тонкие галеты, – выглядело жалкой закуской к вину. Хотя Марти мало что знал о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свой погреб, подтвердились болтовней за столом. Они собрались вместе сегодня вечером, чтобы выпить до дна коллекцию Приюта из лучших, самых знаменитых вин. – Пей! – сказал Куртсингер. – Это лучшее из того, что тебе доводилось глотать, уж поверь мне. – Он поискал среди скопища бутылок конкретную. – А где «Шато Латур»? Мы ведь его еще не прикончили, верно? Стефани, дорогая, ты его прячешь? Стефани оторвала взгляд от своих чашек. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он уверен. Сомневался, что они были и любовницами. – Вот! – Куртсингер небрежно наполнил бокал для Марти. – Посмотрим, что ты об этом скажешь. Марти никогда особенно не любил вино. Это был напиток, который следовало пить маленькими глотками, смакуя, а у него не хватало терпения. Но витающий над бокалом аромат говорил о качестве даже его необразованному носу. Вино было таким насыщенным, что у него потекли слюнки, прежде чем он успел проглотить глоток, и вкус не разочаровал: он был превосходным. – Хорошо, а? – Вкусно. – Вкусно, – проревел Куртсингер в притворном негодовании, обращаясь к столу. – Мальчик говорит, что это вкусно. – Лучше передайте бутылку обратно, пока он не выпил все до дна, – заметил Оттавей. – Все надо прикончить, – сказал Уайтхед, – сегодня вечером. – Всё? – спросила Эмили, бросив взгляд на две дюжины других бутылок, стоявших у стены: ликеры и коньяки среди вин. – Да, все. Одним махом разобраться со всем лучшим. Что происходит? Они походили на отступающую армию, которая скорее сровняет с землей какое-то место, чем оставит его тем, кто последует за ней. – Что ты будешь пить на следующей неделе? – спросила Ориана, и полная ложка икры повисла над ее декольте. – На следующей неделе? – спросил Уайтхед. – Никаких вечеринок на следующей неделе. Я ухожу в монастырь. – Он посмотрел на Марти. – Марти знает, какой я беспокойный человек. – Беспокойный? – сказал Двоскин. – Переживаю за свою бессмертную душу, – сказал Уайтхед, не сводя глаз с Марти. Это вызвало хохот Оттавея, который быстро терял контроль над собой. Двоскин наклонился и снова наполнил бокал Марти. – Пей, – сказал он. – У нас еще много всего впереди. За столом никто не смаковал вино: бокалы наполняли, жадно опустошали и снова наполняли, будто содержимое было водой. В их аппетите сквозило отчаяние. Но ему следовало знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не желая отставать, Марти в два глотка осушил второй бокал и тут же наполнил его до краев. – Нравится? – спросил Двоскин. – Билли бы этого не одобрил, – сказал Оттавей. – Что – мистера Штрауса? – спросила Ориана. Икра все еще не нашла ее рта. – Не Мартина. Такого неразборчивого потребления… Он с трудом выговорил два последних слова. Было нечто приятное в том, чтобы видеть, как адвокат заикается; он больше не был изящным, как стриптизерша-с-веерами. – В жопу Тоя, – сказал Двоскин. Марти хотел что-то сказать в защиту Билла, но выпивка замедлила его реакцию. Не успел он заговорить, как Уайтхед поднял свой бокал. – Тост, – объявил он. Двоскин с трудом поднялся на ноги, опрокинув пустую бутылку, которая, в свою очередь, свалила еще три. Вино булькнуло из одной, струйками расчертило стол и выплеснулось на пол. – За Билли! Где бы он ни был, – провозгласил Уайтхед. Бокалы поднялись и звякнули друг о друга, даже Двоскин с этим справился. Раздался хор голосов: – За Билли! …И бокалы были шумно осушены. Бокал Марти наполнил Оттавей. – Пей, парень, пей! Алкоголь на пустой желудок вызвал возмущение во внутренностях Марти. Он чувствовал себя оторванным от происходящего в комнате: от женщин, Стриптизерши-с-веерами, распятия на стене. Его первоначальный шок, когда он увидел этих людей в таком виде, с вином на манишках и подбородках, изрыгающих непристойности, давно прошел. Их поведение не имело значения. А вот изысканные вина, которые он в большом объеме вливал себе в глотку, – имели. Он бросил злобный взгляд на Христа и пробормотал себе под нос: – Пошел ты. Куртсингер уловил его замечание. – В точности мои слова, – прошептал он в ответ. – А где Билли? – тем временем спросила Эмили. – Я думала, он будет тут. Она адресовала этот вопрос сидящим за столом, но никто не горел желанием отвечать.