* * * Я просыпаюсь на своем матрасе, примотанном к перегородке. В первую ночь я здорово намучился с клейкой лентой. Зато потом, когда выяснилось, что эпоксидный клей отлично работает с ксенонитом, мне удалось закрепить пару опорных точек и навесить матрас как следует. Теперь я сплю в туннеле каждую ночь. Так просит Рокки. Эридианец засыпает в туннеле примерно раз в восемьдесят шесть часов и просит, чтобы я за ним присматривал. Пока что Рокки впадал в сон лишь трижды, поэтому мои сведения о периоде его бодрствования еще довольно скудны. Хотя примерный график вырисовывается. Я потягиваюсь и зеваю. – Доброе утро! – здоровается Рокки. Вокруг темно, хоть глаз выколи. Включаю над спальным местом лампочку. Рокки устроил со своей стороны перегородки целую мастерскую. Он все время что-то чинит или усовершенствует. Складывается впечатление, будто эридианский корабль постоянно нуждается в ремонте. К примеру, сейчас Рокки одной парой рук держит продолговатое металлическое устройство, другой тычет внутрь острыми, как иголки, инструментами. А пятой рукой держится за перекладину на стене туннеля. – Доброе, – киваю я. – Я собираюсь поесть. Скоро приду. – Поесть. – Рокки рассеянно машет мне рукой. Плыву вниз в спальный отсек, дабы проделать утренний ритуал. Съедаю приготовленный на завтрак паек (яичница-болтунья со свиной сарделькой) и гидропак с горячим кофе. Последний раз я мылся несколько дней назад, и от тела начал исходить неприятный запах. Значит, пора освежиться. Обтираюсь губкой в помывочной кабине и беру чистый комбинезон. Несмотря на супертехнологии вокруг, оборудования для стирки вещей я так и не нашел. Тогда я изобрел собственный способ: замачиваю одежду в воде, а потом на некоторое время кладу в лабораторную морозилку. Уничтожаются все бактерии и, в частности, те, что вызывают запах пота. Вещи получаются свежие, но не стираные. Натягиваю комбинезон. Я решил, что время пришло. Мы с Рокки целую неделю оттачивали языковые навыки и теперь готовы к настоящему общению. Я уже понимаю почти треть того, что он говорит, без подглядывания в словарь. Плыву обратно в туннель, допивая кофе. Думаю, мы, наконец-то, освоили слова, необходимые для этого разговора. Итак, начнем! Я прочищаю горло. – Рокки, я здесь потому, что наше Солнце болеет из-за астрофагов, а Тау Кита – нет. Ты здесь по той же причине? Эридианец откладывает устройство, убирает инструменты в поясную сумку и, хватаясь за перекладины, пробирается к разделяющей нас стенке. Хорошо. Он догадался, что предстоит серьезный разговор. – Да. Не понимаю, почему Тау Кита не болеет, а Эридана болеет. Если астрофаги не покинут Эридана, мой народ погибнет. – И мой тоже! – восклицаю я. – Тоже-тоже-тоже! Если астрофаги продолжат заражать Солнце, все люди погибнут! – Хорошо. То же самое. Ты и я спасем Эридана и Солнце. – Да-да-да! – Почему остальные на твоем корабле умерли, вопрос? – спрашивает Рокки. Ох, он хочет поговорить об этом? Я потираю затылок. – Мы… мы спали всю дорогу сюда. Это не обычный сон. А особый. Опасный сон, но без него нельзя. Мои товарищи по экипажу погибли, а я выжил. Случайное везение. – Плохо, – сочувствует он. – Плохо. А почему погибли остальные эридианцы? – Не знаю. Всем стало плохо. А потом они умерли, – голос Рокки дрожит. – Я не заболел. Не знаю, почему. – Плохо, – вздыхаю я. – А что за болезнь? Рокки отвечает не сразу. – Нужно слово. Крошечный организм. Вроде астрофага. Тело эридианцев сделано из многих-многих таких организмов. – Клетка, – подсказываю я. – Мое тело тоже состоит из клеток. Рокки произносит слово «клетка» по-эридиански, и я добавляю очередные ноты в мой вечно растущий разговорник. – Клетка, – продолжает он. – У моей команды начались проблемы с клетками. Многие-многие клетки погибли. Не инфекция. Не травма. Без причины. Но не у меня. У меня вообще ничего. Почему, вопрос? Я не знаю. У заболевших эридианцев погибли все клетки? Звучит жутко. И напоминает лучевую болезнь. Как же я объясню это Рокки? Может, и не придется. Ведь, если эридианцы – опытные космические путешественники, тогда понятие радиации им знакомо. Мы с Рокки еще не договаривались о слове «радиация», значит, пора заполнить очередной пробел. – Нужно слово: быстродвижущиеся атомы водорода. Очень-очень быстро. – Горячий газ. – Нет. Еще быстрее. Очень-очень-очень быстро. Рокки растерянно качает туловищем. Тогда я пробую зайти по-другому. – В космосе есть атомы водорода, которые движутся очень-очень-очень быстро. Почти со скоростью света. Они были созданы звездами очень-очень-очень давно. – Нет. В космосе ничего нет. Космос пустой. – Но это не так! В космосе есть атомы водорода. Очень-очень быстрые атомы. – Понятно. – Ты не знал?! – Нет. Я изумленно таращусь на Рокки. Как могла цивилизация освоить космические полеты, но не узнать о радиации?! * * * – Доктор Грейс. – Доктор Локкен, – поздоровался я. Мы уселись за стальной столик друг против друга. Помещение было тесное, но по меркам авианосца просто огромное. Я не совсем понимал, для чего изначально предназначалась эта каюта, да и на табличке с названием стояли китайские иероглифы. Может, штурман изучал здесь карты? – Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарила Локкен. – Без проблем. Мы старались избегать друг друга. Наши взаимоотношения эволюционировали от «взаимной антипатии» до «сильной взаимной антипатии». Я был виноват в конфликте не меньше ее. Просто наше общение не задалось с самого начала, несколько месяцев тому назад в Женеве, и мы до сих пор так и не поладили. – Я, конечно, не вижу в этом необходимости. – Я тоже, – кивнул я. – Но Стратт настаивает, чтобы вы согласовали вопрос со мной. И вот мы здесь. – У меня возникла идея. Но я хочу узнать ваше мнение. – Она положила на стол папку. – На следующей неделе CERN опубликует этот предварительный проект. Я там всех знаю, и мне дали ознакомиться с документом до выхода в печать. – Хорошо, и о чем он? – спросил я, открывая папку. – Наконец, удалось выяснить, как астрофаги накапливают энергию. – Да ладно! – Я чуть не поперхнулся. – Серьезно? – Да, и, честно говоря, это удивительно! – Локкен указала на таблицу на первом листе. – Если коротко, все дело в нейтрино[111]. – Нейтрино? – Я тряхнул головой. – Как же, черт возьми… – Знаю, звучит нелогично. Но каждый раз, когда погибает астрофаг, происходит нейтринная вспышка. Ученые даже отвезли несколько астрофагов в нейтринную обсерваторию IceCube[112] и прокололи их в основной скважине с детекторами. И тут же последовал мощный выброс нейтрино. Только живые астрофаги хранят в себе нейтрино, причем их там невероятно много. – Но как он образовывает нейтрино? Локкен пролистала несколько страниц и указала на другую таблицу. – В этом вы разбираетесь больше меня, но микробиологи уже подтвердили, что в астрофагах полно ионов[113] свободного водорода – чистые протоны[114] без электрона – которые мечутся внутри клеточной мембраны. – Да, помнится, я читал об открытии, сделанном группой российских ученых. Она кивнула.