– Может, мне ещё и ноги ей целовать? – Да, блин! Да, если так будет нужно! Марго завела свою любимую пластинку: кому ты ещё нужен, единственная возможность, такая неблагодарность. Сергей слушал-слушал, а потом взял менеджера под локоть и сказал проникновенно: – Я вот только одного не пойму: если женщины – это такие все из себя падающие звёзды, то что ты здесь делаешь? Что-то я не вижу, чтобы кто-то наперегонки с другими баранами нёсся исполнять твои прихоти. Или всё дело в том, что ты не при деньгах? И ушёл, оставив Марго ошарашенно хлопать глазами. Ольгу было видно издалека. В белой куртке с закатанными рукавами, с флуоресцентным педикюром в прорезях ботильонов, она стояла посреди зала и то исчезала, то появлялась в мигающем освещении. – Почему все на меня так смотрят? – спросила она, когда близнецы усадили её за столик. – Слишком бросаешься в глаза, – объяснил Серёжа. – Затмила всех своей красотой. Так что будет лучше, если ты поскорее уйдёшь. Нехорошо отвлекать внимание от тех, кто зарабатывает, показывая себя, знаешь ли. Подошла официантка и, в подтверждение этих слов, засмотрелась на Лисицкую прямо-таки до неприличия. А засмотреться было на что: скулы высокие, глаза жгучие, фигура – просто конец света. Брат заказал текилу и всё такое, а Оле – сок. – Не спрашиваю, что ты будешь есть, потому что ты ведь не ешь после шести вечера. И не спрашиваю, голодная ли ты – по той же причине ответ очевиден. – Ты такой внимательный, – сказала Ольга. – Это так приятно. – Что тебе приятно? – не очень довольным голосом спросил Сергей. – Что ты думаешь о других людях. – Неужели? Мне казалось, я думаю только о себе. Так мне одна тёлка недавно сказала. И что я предам друга, если придётся. И что я слабый. И знаешь что, Оля? О-ля. – Сергей погонял имя на языке, вслушиваясь в его звучание. – Всё это правда. – Что за тёлка? – повела плечиком Ольга. – Она что, красивее меня? В её темных глазах отражались зажжённые официанткой свечи. Со свечей капало. Пламя дрожало, и его отсветы ложились на Ольгины скулы широкими мазками. – Женщина, во всём этом паршивом городишке я не видал никого красивее тебя, – сказал Сергей. Чуть подумал и добавил: – Как и за всю свою паршивую жизнь, пожалуй. – Почему тогда ты веришь ей, а не мне? Вернулась официантка, избавив брата от необходимости отвечать. Он облизал перепонку между большим и указательным пальцем и щедро посолил. Герман на расстоянии чувствовал, что Марго умиляется так, будто близнецы – её родные сыновья на своём первом свидании. Она ведь не знала, что Лисицкая Серёже не клиентка, а значит, за текилу он заплатит сам. Половину стоимости, как сотрудник. – Что это? – удивилась Оля. – Мышьяк, – ответил Сергей. Он слизнул соль, выпил и высосал дольку лимона. Близнецы не раз видели, как это проделывает Елисеев. Повторить оказалось несложно. – Вообще-то мышьяк тёмный, – нахмурилась Оля. – Угольного цвета. Мы в Пятигорске крыс травили дома, так что я знаю. – Рад, что ты разбираешься в цветах. – Я хотела сказать, разве ты пьёшь, Сергей? И давно? – Сегодня решил начать, – сообщил брат и опрокинул второй шот. Из желудка в голову перебежал горячий разряд. Под опущенными веками Германа взошло белое солнце. Низкие частоты клубной музыки приятно отдавались в животе. Выступала заклинательница змей. Она завязала черенок вишни на узел языком, продемонстрировав его необычайную длину и гибкость, а потом сползла на пол и поцеловала змею по-французски. Из полумрака доносились отрывистые смешки. Кто-то клянчил подаяние. Ольга потёрла переносицу. – Знаешь, мне кажется, тут немного… – Отвратительно? – подхватил брат. – Тебе не кажется. Здесь самый настоящий притон, и публика соответственная. – М-м, да нет. Просто для такого, как ты, здесь не самое подходящее место. – А ты рассчитывала, что я приглашу тебя в пентхаус на набережной? Может, ты думала, что моя дефективность и маргинальный образ жизни – это маркетинговый ход, а на самом деле я… а какой, кстати? Да ладно, Оль! Я ублюдок и урод, и мне тут самое место. – Следи за словами. Или пойди уже, вымой рот с мылом. Противно слушать! – не выдержал Герман. – А это, кстати, никакая не тёмная моя половина, а мой брат, как ни странно. Тело-то одно, а нас двое, – излагал Сергей, запивая текилой. – Рассказать тебе, как нас тошнит? Или как мы занимаемся онанизмом? Или что будет, если одного из нас придушить? Нет? Удивительно. Почему-то все хотят это знать. Никогда ещё Герману не было так неловко за брата. Даже если Ольга была настолько глупа, чтобы решить, что дизайнер-дицефал – это как дизайнер-гей, только круче и креативнее, она всё равно не заслуживала этих слов. – Зачем так о себе говорить? – ласково спросила Оля. – Разве тебе самому это нравится? – Можешь считать, что я пошутил. Тебе пора, Оля. – Но мы ведь так и не обсудили образ! – Потом обсудим. Нам надо работать. Сергей бросил на стол пару мятых купюр и быстрым шагом пошёл к выходу из зала. Герман обернулся и кивнул Ольге на прощание. Она сочувственно улыбнулась в ответ. В комнате отдыха было слишком душно, так что близнецы туда не пошли. Они укрылись за той самой портьерой, где сто лет назад уговаривали Леру не связываться с Балаклавицем, и открыли окно. Герман с наслаждением окунул лицо в ночной воздух и закурил. – Что за истерика? – О чём ты говоришь? – с притворным удивлением спросил Серёжа. – Я в порядке. – То, что ты наговорил Лисицкой… ты что, серьёзно так думаешь? Брат вздохнул. – Ой, да нет, конечно. Но мне же нужно было как-то её сплавить отсюда, тебе не кажется? Бросай сигарету и пошли спать. – А работа? – не понял Герман. – Нас развезло, а в зале духота. Какая тут работа. Либо обтошнимся, либо разобьём что-нибудь. Ещё не хватало штраф платить. – А Марго? – Скажем, в туалете были, и всё. Что она нам сделает? В опеку пожалуется? – ожесточённо усмехнулся Сергей. – Скажем, клиентке ноги целовали, как она говорила. Белое солнце взошло в зенит. Опуская ресницы, Герман чувствовал себя так, будто его уносит на тёплых волнах, и поспешил подняться в комнату, пока не унесло совсем. Он пришёл в себя через несколько часов, когда в дверь отчаянно заколотили. Опьянение давно истекло. Голова запотела изнутри от паров текилы. Поднявшись через силу, Герман открыл дверь. На руки ему упала заплаканная Лера и спрятала лицо у него на груди. Герман задвинул Леру за спину и выглянул в коридор. Кто-то забыл закрыть форточку. По этажу бродил сквозняк и трогал колокольчики, привязанные к дверным ручкам девушек. Липкие ленты для ловли мух переплелись и склеились. Было тихо и пустынно. Канун Хэллоуина, а значит, все будут гулять до утра в надежде на обильные чаевые. Герман заперся на ключ, а балконную дверь, наоборот, открыл, чтобы перегар выветрился. Лера была раздавлена. Мокрое место. – Мне больше некуда пойти. Они отобрали телефон, позвонили по всем номерам и наговорили, что я больная, мне надо лечиться… чтобы никто не смел, даже не приближался… – И всё твои друзья в это поверили? – изумился Герман. – В том-то и дело, что нет, – мучительно сказала Лера, – просто им никому не нужны эти проблемы! Разбирайся сама, а то ещё придут с ментами тебя искать… Так все они и сказали! Руки сами собой скрестились на груди. – Но это ведь твои родители, – произнес Сергей. От удивления Лера даже перестала плакать. – Они мне не родители. Моих родителей лишили родительских прав. – Ты поняла, о чём я. Ладно, пусть будут люди, которые тебя вырастили. Может, они в чём-то правы, а? – И что теперь? Выгонишь меня, раз считаешь, что они правы? – Ты пришла к Герману, вот он пусть и решает, – сдался брат и самоустранился, вставив наушники.