Далее Лира вдруг резко перестала играть, от чего пегас стал говорить не в ритм: — А какое отношение имеет картошка к коммунизму? — Самое прямое, - я тоже говорил не в такт, хотя в душе хотелось петь, — ведь это символ этого ПРОГРЕССИВНОГО строя. — Продолжай, - заинтересованно сказал пегас. — Самые крупные клубни летом и зимой варятся в мундирах, а из всех остальных делается пюре. Далее Лира снова весело заиграла, а я начал напевать: — И до этого нам всем совсем немного. — Отлично, - пегас тоже напевал, — я рад за всех. — Минуточку, минуточку, подождите, - я, отчаянно сопротивляясь желанию петь, обратился одновременно и к пегасу, и к играющей Лире. Единорожка тут же прервала игру, хотя и была готова снова начать стучать по клавишам, а я обратился к пегасу: — А нельзя ли что-то более оптимистическое? — Можно, - ответил мне пернатый, а после сказал Лире: — Прошу вас, маэстро. Лира снова начала играть, а пегас запел: — СНС это не задворки! Средь стран передовых нам место есть! Не знаю, какие страны имел в виду полковник, но я не смог проникнуться его оптимизмом. — Хотя, конечно, в их «Большой Семёрке», наверное, наш номер будет шесть, - далее я, понимая, что копытные, не зная, какую семёрку я имел в виду и чем плоха цифра шесть, продолжил: — А как у вас дела насчёт картошки? — Насчёт картошки? — Ну да – картошки. — Да подожди ты со своей картошкой! - теперь уже пегас сопротивлялся желанию петь, и Лира, уловив данное настроение, прекратила играть. — Ты что – считаешь, что мы не можем стать передовой страной?! Что мы вообще не растём?! — Нет, - я начал оправдываться. — Конечно же, растём, только очень специфически. — Как это?! — Ну, так же, как и картошка – головой вниз. Скажу вам больше: если мы и дальше будем так расти, то нас, в отличие от картошки, уже вообще никто никогда не откопает. Пегасу моя метафора явно не понравилась, да и у меня начали появляться сомнения, что нам нужны такие «куплеты» - ни я, ни пегас не хотели дальше проникаться магией музыки. Лира каким-то своим чутьём уловила настроение: — Ой-ой! Можно подумать, - старческим голосом сказала Лира, а далее начала играть и напевать: — Зато все видят наши ножки. — Хорошо хоть, что мы в штанах, - на данной «оптимистической ноте» я перестал петь, а Лира, ещё немного постучав по клавишам, закончила играть. — Как-то это было невесело и нелогично, - пегас прервал затишье. — Ты предрекаешь нам победу, призываешь народ НКР, а напеваешь об обречённости, и что мы все окажемся в земле. — Помни, - я ответил пегасу, — в другом мире я погиб в небе, так что вполне логично, что меня тянет к земле, а ещё лучше - прямо на Землю, и я даже знаю, кто знает туда путь. — Серьезно?! – с улыбкой на облезлой морде, удивлённо спросила Лира. — Это принцесса Селестия, - после моего ответа улыбка с морды Лиры тут же пропала, но я не остановился. — Она знает многое, в том числе и то, что мы можем победить, - далее я стал говорить более возвышенным тоном. — Хоть она и наш враг, но я понимаю тех, кто считает её живой богиней. Голос Селестии удивительно приятен, внешность даже мне кажется по-настоящему величественной, а об интеллекте и жизненном опыте лучше вообще не говорить – настолько он высок. Я не стану молчать и выскажу своё уважение к ней, как к врагу и как к пророку. Не удивляйтесь, но я не могу подобрать ей более подходящего слова, Селестия действительно пророк. Всё, что происходило, происходит и будет происходить, Селестия либо знала, либо догадывалась, в том числе и о нашей деятельности. То, что она предсказала нашу победу, не может не радовать. — Я такого не помню, - сказал пегас. — Это было сказано по радиосвязи, когда тебя держали связанным над конвейером, ведущим к дробилке для компонентов спектры. — Тогда понятно, только если Селестия так сказала, то значит, она догадывается о наших планах, и, значит, любые пророчества можно изменить. Я ещё не смирился с менталитетом копытных, и мне не нравилось, что пернатый слишком буквально воспринимает мою речь. Тем не менее, я не стал разрушать его иллюзии и даже, забавы ради, подыграл: — Значит, нам нужен свой пророк.