– Нет, с мышами я справляюсь. На прошлой неделе я уже поймала полтора десятка. У меня вопрос насчет башенки. – Ох… – Донна вздыхает, понимая, видимо, на что я хочу пожаловаться. – Билли и Нед говорили, что ремонт займет больше времени, чем они ожидали. Им нужно вскрыть нишу между стенами. Если вам это неудобно, я могу попросить плотников перенести работы на конец октября, когда вы уже уедете. – Да нет, они мне совсем не мешают. С ними приятно пообщаться. – Я рада, что вы так считаете. Для Неда последние годы были тяжелыми. Он очень обрадовался, когда господин Шербрук предложил ему работу. – А мне казалось, что для хорошего плотника здесь работы достаточно. – Да, но… – Она опускает взгляд и смотрит в стол. – Я-то всегда считала его надежным человеком. И я уверена, что башенка будет очень красивой, когда он все там закончит. – Кстати, о башенке… – Да? – А женщина, что жила в доме до меня, не говорила о нем ничего… э-э-э… странного? – Что вы имеете в виду под словом «странное»? – Необычные скрипы. Шумы. Запахи. – И добавляю про себя: «Например, аромат моря». – Ничего подобного Шарлотта мне не говорила. – А прежние жильцы? – Я сдавала этот дом только Шарлотте. До нее Вахта Броуди несколько лет пустовала. Это первый сезон, когда дом сдается. – Донна внимательно всматривается в мое лицо, пытаясь понять, в чем суть вопроса. – Простите, Эйва, но мне не совсем ясно, какие у вас проблемы. В любом старом доме бывают скрипы и шумы. Может, вы расскажете точнее? Размышляю, стоит ли сказать ей правду: мол, я верю, что Вахта Броуди – дом с привидениями. Но боюсь: что эта деловая дама подумает обо мне? Я-то знаю, о чем подумала бы на ее месте. – В сущности, это не проблема, – наконец говорю я. – Вы правы, дом действительно старый, поэтому там все скрипит. – Значит, вы не хотите, чтобы я подыскала вам квартиру? Где-нибудь в другом городке? – Нет, останусь до конца октября, как и планировала. Я должна закончить довольно большую часть книги. – Вы будете рады, что остались. К тому же октябрь и правда лучшее время в году. Я уже стою у двери, и тут мне в голову приходит еще один вопрос: – Имя владельца Артур Шербрук? – Да. Он унаследовал дом от своей тетки. – Как вы думаете, он не станет возражать, если я свяжусь с ним по поводу истории Вахты Броуди? Это станет интересным материалом для моей книги. – Он часто приезжает в Такер-Коув, чтобы посмотреть на успехи Неда. Я узна́ю, когда Шербрук снова посетит Вахту Броуди, однако не уверена, что он захочет беседовать о доме. – Почему? – Ему никак не удается продать его. И совсем ни к чему, чтобы кто-то писал о том, что в доме есть мыши. Я выхожу из офиса Донны в жар летнего дня. В городке полно народу – в ресторане «Ловушка для омара» заняты все столики, а в «Деревенский рожок с мороженым» стоит извилистая очередь из туристов. Но кажется, никто не интересуется белым домиком, обшитым досками, в котором находится Историческое общество Такер-Коува. Я вхожу внутрь, но не вижу там ни души и не слышу ни звука, кроме тиканья старинных часов. Туристы приезжают в Мэн, чтобы бороздить морские волны и гулять по лесам, им недосуг копаться в темных старых домах, заполненных пыльными экспонатами. Я разглядываю стеклянный ящик-витрину: здесь собраны старинные обеденные тарелки, кубки для вина и серебряные столовые приборы. Так накрывали стол для ужина примерно в 1880 году. Поблизости от этой витрины выставлена старая поваренная книга, она открыта на странице с рецептом соленой макрели, запеченной в парном молоке и сливочном масле. Именно такие блюда подавались в прибрежном городке вроде Такер-Коува. Простая пища, приготовленная из даров моря. Над стеклянным ящиком висит написанная маслом картина: уже знакомый трехмачтовый корабль на всех парусах несется по неспокойным зеленым волнам. Точная копия той, что украшает сейчас Вахту Броуди. Я наклоняюсь поближе и увлеченно изучаю мазки на полотне, поэтому не сразу понимаю, что мое одиночество кто-то нарушил. Услышав, как скрипнула половица, вздрагиваю и оборачиваюсь. За мной наблюдает женщина; за толстыми стеклами очков глаза ее кажутся непомерно огромными. Она маленького роста – мне по плечо, от возраста спина ее согнулась, однако взгляд у нее внимательный и живой; стоит она без помощи палки, обутая в неизящные, но явно добротные и удобные ботинки. На бейдже экскурсовода значится: «Г-жа Диккенс», имя подходит ей так идеально, что даже не верится. – Очень красивая картина, верно? – спрашивает она. Я молча киваю, все еще огорошенная ее неожиданным появлением. – Это «Благодатная Аннабель». Она плавала из Уискассета. – Женщина улыбается, морщинки в уголках ее глаз напоминают вмятины на изношенной обуви. – Добро пожаловать в наш маленький музей. Вы впервые в Такер-Коуве? – Да. – Планируете пожить здесь некоторое время? – До конца сезона. – А, хорошо. Очень многие туристы просто катаются по побережью, проезжая город за городом, и у них остаются скомканные впечатления. Чтобы почувствовать ритм жизни того или иного места, понять его характер, необходимо время. – Тяжелые очки немного съехали с носа экскурсовода, и, поправив их, она вглядывается в мое лицо. – Может, помочь вам отыскать что-то конкретное? Вы интересуетесь определенной исторической темой? – Я живу в Вахте Броуди. Мне интересна история этого дома. – А! Это вы пишете кулинарные книги! – Откуда вы знаете? – Случайно столкнулась на почте с Билли Конвеем. Он сказал, что впервые спешит по утрам на работу с такой радостью. Ваши черничные маффины уже обросли слухами в нашем городе. Нед и Билли надеются, что вы останетесь и откроете здесь пекарню. Я смеюсь: – Надо подумать об этом. – Вам нравится жить на холме? – Там очень красиво. Именно в таком месте моряк и должен был выстроить дом. – Вам будет интересно вот это. – Она указывает на другую витрину. – Эти вещи принадлежали капитану Броуди. Он привез их из своих странствий. Склонившись, я рассматриваю примерно два десятка ракушек, поблескивающих под стеклом, словно разноцветные драгоценные камни. – Он собирал ракушки? Никогда бы не подумала! – Мы попросили биолога из Бостона взглянуть на эти образцы. Она сказала, что ракушки собраны в разных концах света. На Карибах, в Индийском океане, Южно-Китайском море. Трогательное хобби для матерого морского волка, правда? Я замечаю открытый журнал, лежащий на витрине, – желтые страницы исписаны убористым почерком. – Это судовой журнал с «Ворона», корабля, которым Броуди командовал раньше. Судя по всему, он был немногословен. Большинство записей касается исключительно погоды и условий плавания, так что трудно сказать что-либо о его человеческих качествах. Явно море было для него первой любовью. «И в конечном счете его роком», – думаю я, изучая почерк давно погибшего человека. «Легкие попутные ветра», – написал он в тот день. Однако погода постоянно меняется, а море – вероломная возлюбленная. Я размышляю о том, какими могли быть завершающие слова в судовом журнале «Минотавра», написанные перед тем, как корабль пошел ко дну. Уловил ли капитан запах смерти, который нес ветер, услышал ли ее грозный зов в парусах? Понимал ли он, что больше никогда не ступит на порог дома, в котором я сейчас ночую? – А в вашей коллекции есть еще какие-нибудь вещи капитана Броуди? – спрашиваю я. – Несколько предметов хранится наверху. – Звякнул дверной колокольчик, вошла семья с маленькими детьми, и, прежде чем направиться к ним, госпожа Диккенс кивает мне: – Почему бы вам не побродить по музею? Все залы открыты. Экскурсовод приветствует новых посетителей, а я переступаю порог гостиной, где стулья с красной бархатной обивкой расставлены вокруг стола, словно возле него вот-вот соберутся дамы. На стене висит двойной портрет владельцев дома. Седовласый мужчина выглядит сурово – должно быть, ему жмет шею высокий воротник, – а его супруга следит за мной сонными глазами, словно вопрошая, что я вообще делаю в ее гостиной. Я слышу, как в соседнем зале носится ребенок, а мама умоляет: «Нет-нет, дорогой! Поставь вазу на место!» В попытке сбежать от шумного семейства я направляюсь в кухню, там торт из воска, искусственные фрукты и огромная пластиковая индейка изображают блюда для праздничного обеда. Я думаю о том, как тяжко было готовить на чугунной плите: приходилось таскать сюда воду, дрова, поддерживать огонь, ощипывать птицу. Нет уж, благодарю, я лучше поработаю в современной кухне. «Мамочка-а-а-а! Пусти-и-и!» Крик ребенка становится громче. Я спешу на черную лестницу и поднимаюсь по узким ступеням, где когда-то ходили слуги. В коридоре второго этажа развешены портреты выдающихся жителей Такер-Коува прошлого века, и я узнаю имена, которые порой попадаются на витринах городка: Лейт, Гордон, Такер. Но имени Броуди тут нет. В первой спальне стоит кровать с пологом на четырех столбиках, а во второй – старинная колыбель и детская лошадка-качалка. В последней комнате, что в самом конце коридора, основное место занимает кровать в виде саней и большой платяной шкаф – его дверца открыта, чтобы показать висящее внутри кружевное свадебное платье. Однако мебель меня не интересует, мое внимание сосредоточено на том, что находится над камином. Это портрет импозантного мужчины с волнистыми черными волосами и высоким крутым лбом. Он стоит у окна, за его левым плечом в гавани виден корабль с поднятыми парусами. Черный китель ничем не украшен, зато сидит как влитой на широкоплечей фигуре; в правой руке мужчина держит блестящий латунный секстант. Мне не нужно смотреть на подпись, я уже знаю, кто этот человек, поскольку видела его в лунном свете. Я ощущала, как эта рука гладит мою щеку и слышала шепот во мраке: «Под моим кровом тебе никто не причинит вреда». – А, я вижу, вы нашли его, – раздается голос экскурсовода. Она тоже подходит к камину, но я не поворачиваюсь к ней, поскольку не в силах оторвать взгляд от портрета. – Это Джеремия Броуди. – Он весьма симпатичный мужчина, правда? – Да, – шепчу я в ответ. – Полагаю, местные дамы теряли голову, стоило ему только сойти с трапа. Как жаль, что он не оставил потомков. Некоторое время мы стоим бок о бок, завороженные изображением человека, который умер почти полтора столетия назад. Человека, чьи глаза, кажется, смотрят прямо на меня. Только на меня. – Это была страшная трагедия для нашего городка, когда его корабль затонул, – говорит госпожа Диккенс. – Он был молод, всего-навсего тридцати девяти лет от роду, а море знал как свои пять пальцев. Он вырос на воде. Провел больше времени в море, чем на суше. – И все-таки он выстроил прекрасный дом. После того как я прожила пару дней в Вахте Броуди, мне стало ясно, что она совершенно особенная.