Я кричу, но никто не слышит – кругом никого. На мили от этого одинокого, овеваемого ветрами дома нет ни души. – Борись со мной! Я смотрю вверх, в его глаза, горящие бешеным огнем. Так вот в какую игру он играет! В завоевание и покорение. Ему не хочется, чтобы я сдалась, он жаждет, чтобы я сопротивлялась. И была побеждена. Я изворачиваюсь под ним, пытаюсь брыкаться, двинуть то левой ногой, то правой. Борьба только усиливает его возбуждение, и он погружается еще глубже. – Ведь этого ты хочешь, верно? – Да, – со стоном отвечаю я. – Чтобы тобой овладели. Чтобы подчинили. – Да… – Чтобы быть ни в чем не повинной. Я больше не могу с ним сражаться, потому что уже проиграла в этой игре. Растворилась в фантазии полного подчинения. Моя голова откидывается, и его губы прижимаются к моей шее, а щетина царапает горло. Я кричу – это наполовину всхлип, наполовину вопль, – и по моему телу прокатываются восхитительные волны. Он издает победный рык и замирает в изнеможении; его тело настолько тяжелое, что я не в силах пошевельнуться, не в силах вздохнуть. Наконец он поднимает голову. Я смотрю в его глаза, которые всего мгновение назад горели от похоти, одновременно пугали и возбуждали меня. Теперь передо мной совершенно другой человек. Он спокойно снимает манжеты с моих запястий и лодыжек. Потирая онемевшие руки, я не могу поверить своим глазам. Куда подевался неистовый зверь, напавший на меня? Он совершенно переменился. Спокойный, сдержанный. И даже нежный. Взяв меня за руку, он помогает мне подняться. Мы стоим друг против друга, обнаженные, будто выставленные напоказ, однако, заглянув в его глаза, я ничего не могу в них прочесть. Словно смотрю на портрет. – Теперь ты знаешь мою тайну, – говорит он. – Как я знаю твою. – Твою тайну? – Мои нужды. Мои желания. – Он проводит пальцем по моей ключице, и я вздрагиваю. – Напугал я тебя? – Да, – шепчу я. – Ты не должна бояться. Я никогда не порчу свою собственность. – Так вот что я значу для тебя? – И это приводит тебя в восторг, верно? Тебе нравится, когда тобой овладевают так, как я сделал это сегодня? Когда тебя оседлывают и мчат во весь опор, а ты не можешь сопротивляться тому, что решили с тобой сделать? Тяжело сглотнув, я делаю нервный вдох: – Да. – Тогда ты обрадуешься моему следующему визиту. Все будет по-другому. – Как? Он приподнимает мой подбородок и пристально смотрит мне в глаза с таким видом, что я невольно вздрагиваю. – Сегодня, дорогая Эйва, было одно удовольствие. Но когда я вернусь, – улыбается он, – будет сплошная боль. 14 В приемной доктора Бена Гордона сидит дама. Она годится ему в бабушки. Разглядывая ряд висящих на стене фотографий, я вижу ее более молодой. Улыбающееся лицо в таких же очках «кошачий глаз» – этот снимок был сделан сорок два года назад, когда в этом здании располагался кабинет доктора Эдварда Гордона. А вот опять она, только два десятка лет спустя, – позирует с доктором Полом Гордоном, и волосы ее уже наполовину посеребрила седина. Бен Гордон – третий из династии врачей, практиковавших в Такер-Коуве, а мисс Вилетта Хатчинс всегда работала в их приемной. – Вам повезло, что сегодня ему удалось отыскать окошко между визитами, – говорит она, протягивая мне планшет с пустым информационным листком пациента. – Обычно он никого не принимает в обеденный перерыв, однако вас, сказал, осмотрит непременно. Летом, когда в городке столько народа, записаться к нему в ближайшие недели просто невозможно. – А еще мне очень повезло, что он выезжает на дом, – отвечаю я, передавая ей свою карту страхования. – Я и не думала, что врачи до сих пор ездят по вызовам. Мисс Хатчинс, нахмурившись, поднимает на меня взгляд: – Он приезжал по вызову? – На прошлой неделе. Когда я потеряла сознание. – Неужели? Минутку… – говорит она, украдкой проглядывая журнал посещений. В наш век электронных медицинских карт весьма непривычно видеть имена пациентов, написанные ручкой. – Пожалуйста, присядьте, госпожа Коллетт. Я устраиваюсь в кресле, чтобы заполнить листок пациента. Имя, адрес, история болезни. Когда я добираюсь до строки «Контакт для экстренного случая», мне приходится задуматься. Некоторое время я смотрю на строчку, в которой всегда указывала имя Люси. На этот раз я пишу имя своего редактора и его телефон. Саймон не родственник, но, по крайней мере, мой друг. Единственный мост, который я не сожгла. Пока не сожгла. – Эйва? – Бен Гордон стоит в дверном проеме и улыбается мне. – Пойдемте посмотрим на вашу руку, хорошо? Я оставляю планшет у администратора и вслед за врачом иду в кабинет, где все оборудование выглядит на редкость современным, чего не скажешь о мисс Хатчинс. Пока я взбираюсь на стол для осмотра, Бен идет к раковине, чтобы помыть руки, как любой хороший медицинский работник. – Есть ли жар? – спрашивает он. – Прошел. – Принимали антибиотики? – До последней таблетки. Как вы назначили. – Аппетит? Энергия? – В сущности, я чувствую себя очень неплохо. – О чудо медицины! Время от времени даже я делаю все правильно. – Я очень вам благодарна. – За то, что я исполнил свой врачебный долг? – За то, что вы потратили много усилий ради меня. Во время разговора с вашим администратором у меня создалось ощущение, что обычно вы не выезжаете по вызовам. – Ну, зато мои дед и отец постоянно этим занимались. Вахта Броуди не особенно далеко от городка, так что мне было совсем несложно заехать. Мне хотелось сэкономить ваши деньги, ведь неотложка дорогая. – Вытерев руки, он обернулся ко мне. – А теперь давайте осмотрим руку. Я расстегиваю манжету на блузке. – Думаю, она выглядит гораздо лучше. – Вас больше не царапал ваш зверюга? – На самом деле мой кот не настолько злобный, как может показаться. Он поцарапал меня, оттого что был напуган. – Я никогда не расскажу доктору Гордону, чего так испугался кот, ведь тогда врач точно задастся вопросом, не сошла ли я с ума. Я закатываю рукав до локтя. – А царапин-то уже почти не видно. Он изучает зажившие следы когтей: – Уплотнения явно рассасываются. Слабости и головных болей нет? – Нет. Гордон вытягивает мою руку и щупает локоть. – Давайте посмотрим, уменьшились ли лимфоузлы. Доктор умолкает, нахмурившись: он увидел на моем запястье пожелтевший, но все еще заметный синяк. Я вырываю руку и натягиваю рукав до ладони. – Я в порядке. Правда. – Откуда у вас этот синяк? – Наверное, ударилась. Я и не помню. – Может, вы хотите поговорить со мной? О чем-нибудь… Он задал этот вопрос тихо и нежно. Разве есть более безопасное место, чтобы поведать всю правду, особенно этому человеку, чья работа – выслушивать самые постыдные тайны пациентов? Но, застегивая пуговицу на манжете блузки, я не говорю ни слова. – Вас кто-то обижает, Эйва? – Нет. – Я заставляю себя посмотреть ему в глаза и спокойно отвечаю: – Мне не о чем говорить. Спустя мгновение он кивает: