— «Чего изволите?» — передразнил помощника Стяжкин. — А вон чего! — и указал на Мишку. Грозный бас брандмейстера, доносившийся до самой каланчи, его осанистая фигура, рыжие фельдфебельские усы и то, что все кругом боялись шелохнуться (Киприян даже заикал), по-настоящему напугало парня. — Осмелюсь, доложить, — с дрожью пояснил Фалеев, повернувшись в сторону казармы и всматриваясь в Мишку, — я этого отрока не знаю. — Не знаешь? — взревел Стяжкин. — Выходит, один я должен знать! Эй, Рожин! Тащи эту персону сюда! — Идем, не страшись, — ободряюще шепнул упирающемуся Мишке Геннадий Сидорович. Однако у Мишки ноги словно приросли, и Геннадию Сидоровичу пришлось взять его за шею и толкнуть вперед. — Ну говори как на духу, что здесь делаешь? — плюхаясь в кресло, свирепо спросил парня Стяжкин и, почесав нос, предупредил:— Да не вздумай врать, живо патруль кликну и в контрразведку сдам. — Господин брандмейстер, дозвольте, — осторожно сказал Геннадий Сидорович. — Мальца привел я. — Ты?! — изумился Стяжкин. — Я, — более смело повторил Геннадий Сидорович. — Неужели ты, Рожин, думаешь, что старший топорник может позволять себе чего угодно? — вновь вскакивая, зарычал Стяжкин. — Это идиот Мартынов вас всех при Совдепии распустил! Но у меня вы узнаете, почем фунт лиха... Фалеев! — Чего изволите? — вытянулся перед крыльцом дрожащий Фалеев. — Господин брандмайор, — не обращая внимания на гнев Стяжкина, продолжал спокойно Геннадий Сидорович, — господин брандмайор (все в части знали, что Стяжкину льстило, когда его величали брандмайором), этот малец — сын моего годка Евлахи Босякова, погибшего за веру, царя и отечество. — Какого Евлахи? — не понял брандмейстер. — Чушь несешь... Фалеев!.. — Господин брандмайор! — перебивая Стяжкина, торопливо заговорил Геннадий Сидорович. — В нашей части ведь кучера на одноконном бочечном ходу нет. Возьмите мальца... — Мальца? Кучером? — недоуменно пробормотал Стяжкин и, повалившись в кресло, вдруг раскатисто захохотал на весь двор. — Мальца? Кучером?.. Ну и потешный ты, Рожин!.. Шут из тебя, дурака, наверно, дельный бы получился... Мальца? Кучером!.. Вслед за брандмейстером тоненьким старческим смехом залился Фалеев, за Фалеевым фыркнул Ермолович, а за Ермолови- чем, осмелев, засмеялись и остальные пожарные. Даже Киприян перестал икать и несколько раз смущенно улыбнулся. Только Мишка по-прежнему прятался за спину Геннадия Сидоровича и думал лишь об одном: как бы поскорее отсюда удрать. — Хотел я тебя, Рожин, наказать по всем правилам,— сказал наконец Стяжкин, цветным платком смахивая с рыжих ресниц выступившие слезы,— да больно ты меня развеселил... Мальца? Кучером,— и он снова загоготал. Но тут Мишку словно взорвало. Подскочив к крыльцу, парень поднял кулак и, потрясая им, выкрикнул: — Чё смеяться-то? Могу и кучером! Выкрикнул... и нерешительно замер на месте. — Как, как? — насупив брови, недоверчиво спросил Стяжкин.— Можешь и кучером? Так, что ли? — Может, господин брандмайор, точно может,— незаметно ущипнув Мишку, с уверенностью подтвердил Геннадий Сидорович. Стяжкин, смерив их взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, презрительно плюнул, но сказать ничего не успел: его опередил частый звон колокола, раздавшийся с каланчи. — Тревога! — каким-то неестественным пронзительным голосом произнес вздрогнувший Фалеев. За полсекунды от прежней раболепной позы у помощника брандмейстера не осталось и следа. Услышав колокол, он сразу весь выпрямился и как будто стал выше на целую голову. — Тревога! — повторил вслед за ним и Стяжкин. Два черных зловещих шара медленно поползли вверх по мачте, и каланчовый, перевесившись через барьерчик, отрывисто прокричал, сложив ладони рупором: — За Сенной площадью... горит!.. — По местам! — скомандовал Стяжкин, спрыгивая с крыльца. Одни пожарные кинулись в депо, где стояли линейки и бочки, другие — в конюшню, а кочегар Васильев — к похожей на большой медный самовар паровой машине. — Дуй за кучерами! — оглянувшись по сторонам, торопливо приказал Мишке Геннадий Сидорович.— Увидишь коня с пятном на лбу, выводи. Выведешь, дуй к бочкам... — Дяденька Сидорыч! — испуганно пискнул Мишка. Но старший топорник, не слушая его, продолжал: — И запрягай в одноконный ход, он у нас единственный, разберешься там... Ну, живо-живо, не лениво! Сам Геннадий Сидорович побежал в депо. Мишка, глотая воздух, устремился было вслед за ним, однако около огромных распахнутых дверей старший топорник обернулся и, сделав страшное лицо, показал в сторону конюшни. Оттуда уже выводили белых лошадей. Глянув на них, Мишка обомлел: такой красоты он не встречал даже в хозяйстве Александра Гавриловича Побирского. — Здорово! — вырвалось у восхищенного парня и, позабыв про страх, Мишка со всех ног помчался искать коня с пятном на лбу. Найти его оказалось делом нетрудным. Конь стоял в конце длинной конюшни и нервно переступал с ноги на ногу, очевидно, не понимая, в чем дело. Ведь всех остальных лошадей по сигналу тревоги только что увели. Так почему же люди забыли о нем? Он благодарно посмотрел на запыхавшегося Мишку и радостно заржал, раздувая розовые ноздри. Уздечка висела рядом на стене. Парень протянул к ней руку... но тут же от сильного удара влетел в пахнущий навозом денник. Конь, захрапев, отпрянул назад, а Мишка дико заорал: — Чё смеяться-то!.. Вот дам в зубы!.. Но угроза нисколько не подействовала на козла Яшку, жившего с незапамятных времен при пожарной конюшне. Выставив вперед рога, козел готовился продолжать атаку. — Пошел, пошел,— задрыгал ногами Мишка, разобрав наконец, с кем имеет дело.— Я тебе покажу! Я тебе всю бороду повыдираю!.. я... В это время с улицы донесся звук трубы. Услышав его, Яшка замер, а Мишка на четвереньках юркнул в денник и схватил стоявшую там метлу. Очевидно, ее-то рогатый разбойник знал хорошо. Замемекав тоненьким голоском, он испуганно затряс бородой... и спрятался за ларь с овсом... Из-за непредвиденной схватки Мишка привел коня в депо с опозданием. Пожарные уже уехали, и караульный собирался запирать по порядку все ворота. Выученный конь сам подбежал к знакомой упряжке и сунул голову в хомут. С остальной процедурой Мишка справился за минуту и, чуть не сбив с ног караульного, ринулся на своей бочке догонять обоз, который в клубах пыли только что свернул за польский костел. На пути пожарных улицы оживали, прохожие устремлялись вслед за линейками и бочками и что-то кричали. Впереди мчалась пролетка брандмейстера. Вплотную за ней с оглушительным грохотом следовал коннолинеечный ход с топорниками. За спиной старшего кучера Давыда Часова стоял Фалеев, а сбоку, обхватив правой рукой древко развевающегося зеленого флага с черным шаром и крестом, возвышался Виталий Ермолович. В левой руке у него была кавалерийская труба с кистями, в которую он ежеминутно трубил. Трубе перебором вторили бубенцы и колокольчики, прикрепленные к дуге коренника и хомутам пристяжных. За коннолинеечным ходом спешила новая тройка, коннобагровый ход. Эта тройка везла пожарных с баграми и лестницами. От коннобагрового хода старался не отставать специальный рукавный возок, а на некотором расстоянии от рукавного возка тарахтели пароконные красные повозки с серо-голубыми бочками и насосами. Мишкина же бочка была всего на двух колесах, и, кроме кучера, никаких иных людей здесь не полагалось. Около Сенной площади обоз ждал вестовой Сергей Иванов, он уже точно знал, где горит. Телефонов в городе было мало, да и почти все они обслуживали центр, поэтому сообщение о пожаре по телефону поступало редко. За вестовым закреплялся самый лучший конь в части. И Сергей Иванов верхом скакал первым к месту, где по наблюдениям каланчового вырывался огонь. Теперь обоз несся за Сергеем Ивановым, подковы лошадей высекали из булыжной мостовой искры, и, чем ближе к пожару, тем больше народу бежало по обочинам дороги. Из паровой машины вовсю валил дым, и кочегар Васильев, пристроившись на задней ступеньке, с ловкостью акробата шуровал топку. Наконец, за поворотом показались два горящих дома. Около них под искряным дождем бестолково метались ошалелые люди, кругом в беспорядке валялись вещи, узлы. Некоторые смельчаки еще пытались спасти кое-что, но, встречаемые огнем, отступали. Голосили женщины, плакали дети, какой-то полуодетый босой старик в зимней шапке бегал с укутанным в салфетку мяукающим котом. — Расступись! — закричал Фалеев, спрыгивая с линейки. Стяжкин не мешал ему распоряжаться. С повозок быстро были сняты насосы, и по сигналу трубы Ермоловича «качай, качай!» пошла вода. Брезентовые рукава зашевелились, словно змеи, стали толстыми и упругими, ствольщики с брандспойтами в руках бросились к домам, топорники — к соседним строениям, чтобы помешать распространению огня. Мишка и опомниться не успел, как его бочка опустела. — Чего рот разинул! — крикнул пробегавший мимо Геннадий Сидорович. — Гони на реку! Живо-живо, не лениво! — Ладно, дяденька Сидорыч! — деловито ответил ему Мишка и, развернув коня, устремился за ближайшей пароконной бочкой, у которой, как парень догадался, вода тоже кончилась... Перед самым Царским мостом навстречу им попался извозчик, изо всех сил нахлестывающий свою древнюю пегую кобылку. Его понукал стоящий в экипаже парикмахер Стефанович; он, очевидно, так торопился на пожар, что, надев каску, забыл скинуть парикмахерский халат. IV. Я ДЕЙСТВОВАЛ ПО ЗАКОНУ ПРЕРИЙ Пароконная бочка, поднимая брызги, въехала в реку. Мишкин конь храбро ринулся вслед, но Мишка, вспомнив о своих единственных разъединственных заплатанных портках, изо всей силы натянул вожжи и позавидовал кучеру и ствольщику с пароконной. Те были в брезентовых брюках и брезентовых куртках. А как быть Мишке? Но, пока он решал этот сложный для себя вопрос, в реку нырнула еще одна бочка, а первую, наполненную водой, кони, звеня бубенцами, уже мчали по береговому склону. Ее кучер, проезжая мимо, насмешливо крикнул: — Ворон-то считать, паря, хватит! — Ладно! Сам знаю! — вполголоса огрызнулся Мишка, собравшись, наконец, пожертвовать и портками, и вылинявшей ситцевой рубашонкой. И только он хотел было сказать: «ну, трогай!», как неожиданно на его коня вскарабкался незнакомый белобрысый мальчишка. Тихие берега по обе стороны Царского моста давно уже были потревожены приездом пожарных бочек. Женщины на плотах перестали полоскать белье, инвалид, ловивший неподалеку рыбу, поспешно смотал удочку, ребята, плескавшиеся до этого в воде, выскочили на песок и торопливо одевались... — Эй ты, малой! Слазь! — цыкнул изумленный Мишка на непрошеного седока. — Чё смеяться-то! — Да я тебе помочь хочу, — повернувшись и добродушно улыбаясь, ответил «малой» с чуть заметным нерусским выговором. — А смеяться не собираюсь, чтоб провалиться на этом самом месте, чтоб скальп с меня сняли. — Помочь? Скальп? — ничего не соображая, произнес Мишка, — Как помочь? — Спрыгивай! — более строгим голосом распорядился мальчишка. — Я, как видишь, бесштанная команда и все мигом тебе сделаю... — Как сделаешь?