— Сейчас мы ничего не можем. До тех пор, пока не освободим заложников. — Он пил кофе маленькими глотками, а горизонт постепенно становился бледно-золотым. — Значит, лучший сценарий мог бы быть таким: они берут, что хотят, и уходят, не убив больше ни одного человека, — предположила я, хотя и не думала, что такое возможно. — Нет. Лучший сценарий — это остановить их там. — Бентон посмотрел на меня. — Нам не нужна баржа, полная высокорадиоактивного вещества ни на реках Вирджинии, ни в море. Что мы будем делать, угрожать затопить ее? Кроме того, полагаю, они заберут заложников с собой. — Он помолчал. — И рано или поздно всех их убьют. Я представила этих бедных людей, испуганных, парализованных страхом. Я знала, как физически и психически проявляется страх, и рожденные знанием и воображением образы обжигали душу. Во мне поднималась волна ненависти к этим нелюдям, называвшими себя неосионистами; пальцы рук сами по себе сжимались в кулаки. Уэсли взглянул на мои побелевшие костяшки на подлокотниках кресла и, наверно, подумал, что я страдаю аэрофобией. — Осталось немного, всего несколько минут. Мы уже снижаемся. Мы приземлились в аэропорту Кеннеди, где на взлетной полосе нас ждал автобус. Им управляли двое плотно сбитых мужчин в костюмах, и я не стала спрашивать про них Уэсли, потому что уже и так все знала. Один из них провел нас в здание аэровокзала, к окошечку «Бритиш эйруэйз», любезно согласившейся сотрудничать с Бюро — или, может, с Пентагоном — и предоставившей два места на ближайшем «Конкорде», вылетающем в Лондон. У стойки мы осторожно показали удостоверения личности и сказали, что не имеем при себе оружия. Агент, приставленный нас охранять, проследовал с нами в зал ожидания. Поискав его глазами через несколько минут, я заметила, что он просматривает стопку иностранных газет. Мы с Уэсли сели на скамью перед широкими окнами, выходящими на взлетно-посадочную полосу, где стоял похожий на гигантскую белую цаплю сверхзвуковой самолет, в который заливали топливо через толстый, вставленный сбоку шланг. «Конкорд» больше походил на ракету, чем на любой из виденных мною коммерческих самолетов, и, судя по всему, большинство пассажиров уже утратили способность изумляться и восхищаться этой машиной. Они лакомились выпечкой и фруктами, а некоторые уже смешивали «Кровавые Мэри» и «Мимозы». Мы с Уэсли разговаривали мало и постоянно оглядывали толпу, держа перед собой раскрытые газеты, прямо как пресловутые шпионы или беглецы. Я видела, что он обращает особое внимание на выходцев с Ближнего Востока, я же больше остерегалась людей, которые выглядят так, как мы, потому что вспомнила Джоэла Хэнда в тот день, когда столкнулась с ним в суде и нашла его привлекательным и благовоспитанным. Если бы сейчас он сидел рядом со мной и я не знала его, то подумала бы, что он гораздо лучше вписывается в атмосферу аэропорта, чем мы. — Ну, ты как? — Уэсли опустил газету. — Не знаю. — Я волновалась. — Так скажи мне: мы одни или твой друг все еще здесь? Его глаза улыбнулись. — Не вижу тут ничего смешного. — Стало быть, ты думала, что секретная служба может быть где-то поблизости. Или, например, тайные агенты. — Ясно. Догадываюсь, что тот мужчина в костюме, который привел нас сюда, из спецслужб «Бритиш эйруэйз». — Позволь, я отвечу на твой вопрос так: если мы и не одни, Кей, я тебе этого все равно не скажу. Мы еще с минуту смотрели друг на друга. Мы никогда не ездили вместе за границу, и сейчас время было не самое подходящее, чтобы начинать совместные путешествия. Он был в синем костюме, очень темном, почти черном, своей обычной белой рубашке и строгом галстуке. Я оделась с таким же тщанием и строгостью, и к тому же мы оба были в очках. Я подумала, что мы похожи на партнеров какой-нибудь юридической фирмы, и, разглядывая других женщин в зале, я в какой-то момент поняла, что сама никак не тяну на образ чьей-нибудь жены. Зашуршав бумагой, он сложил «Лондон таймс» и взглянул на часы. — Думаю, это касается нас. — Диктор снова объявил посадку на самолет, вылетающий рейсом № 2. «Конкорд» вмещал сотню пассажиров в двух салонах по два сиденья с каждой стороны прохода. Внутренний декор — приглушенный серый ковер и кожа, а иллюминаторы слишком маленькие, в них много не увидишь. Стюардессы — безупречно вежливые англичанки, и если они и знали, что мы из ФБР, ВМС или даже ЦРУ, то никоим образом этого не показывали. Казалось, их волновало лишь то, что мы будем пить. Я заказала виски. — Не рановато ли, а? — спросил Уэсли. — Для Лондона — нет, — возразила я. — Там на пять часов позже. — Спасибо. Я переведу часы, — сухо отозвался он, словно никогда в жизни никуда не летал, и, повернувшись к стюардессе, добавил: — Думаю, я выпью пива. — Ну, теперь, когда мы в подходящей часовой зоне, пить легче, — заметила я, не сумев скрыть сарказма. Он повернулся ко мне и заглянул в глаза. — Ты, что, злишься? — Вот потому ты и профайлер, что можешь определять подобные вещи. Он украдкой огляделся, но мы сидели за перегородкой, через проход никого не было, и мне было практически плевать на тех, кто сидит позади нас. — Мы можем поговорить разумно? — тихо спросил Уэсли. — Трудно быть разумной, Бентон, если ты всегда говоришь постфактум. — Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Думаю, что потерялась какая-то связующая фраза. Я не преминула восполнить этот пробел. — Все, кроме меня, знали о том, что ты разъехался с женой. Люси рассказала мне, потому что услышала об этом от других агентов. Мне бы хотелось хоть раз в жизни принимать участие в наших отношениях. — Господи, было бы с чего так расстраиваться. — Полагаешь, не с чего? — Я не сказал тебе, потому что не хотел, чтоб ты влияла на меня, — проворчал он. Мы разговаривали тихими голосами, чуть наклонившись вперед, и наши плечи соприкасались. Несмотря на мрачные обстоятельства, я остро ощущала каждое его движение, каждое прикосновение ко мне. Я улавливала запах шерстяного пиджака и его любимого одеколона. — Любое решение относительно моего брака не может тебя касаться, — продолжил он, когда принесли наши напитки. — Думаю, ты это понимаешь. Мой организм оказался непривычным к виски в такой час, и результат не заставил себя ждать. Я сразу же как-то расслабилась, а во время взлета, пока самолет, отклонившись назад и сотрясаясь, с ревом взмывал в воздух, закрыла глаза. С этой минуты мир внизу стал не более чем расплывчатым пейзажем, даже если в иллюминатор и можно было что-то рассмотреть. Шум двигателей был таким громким, что, ведя наш непринужденный разговор, мы вынуждены были продолжать сидеть очень близко друг к другу. — Я знаю, какие чувства испытываю к тебе, — говорил Уэсли. — Знаю уже давно. — Ты не имеешь права, — сказала я. — Никогда не имел права. — А как насчет тебя? Ты имела право поступить так, как поступила, Кей? Или это касается только меня одного? — По крайней мере, я не замужем и ни с кем не встречаюсь. Но нет, я все равно не должна была так поступать. Он все еще пил пиво, и ни меня, ни его не интересовали канапе и икра, которые, как я подозревала, были первым заходом в длинной гастрономической игре. Мы какое-то время помолчали, листая глянцевые и профессиональные журналы, как делали почти все в нашем салоне. Я заметила, что пассажиры «Конкорда» почти не разговаривают друг с другом, и решила, что быть богатым, знаменитым и родовитым, должно быть, довольно скучно. — Стало быть, как я понимаю, мы решили этот вопрос, — снова начал Уэсли, наклоняясь ближе, чтобы взять спаржу. — Какой вопрос? — Я отложила вилку, потому что я левша, а он мне мешал. — Ты прекрасно меня понимаешь. Насчет того, что мы должны и чего не должны. — Он задел мою грудь, и потом рука его так и осталась на этом уровне, словно все, о чем мы до этого говорили, мгновенно развеялось. — Да, — отозвалась я. — Да? — В его голосе послышалось любопытство. — Что значит «да»? — Мое «да» касается того, о чем ты только что сказал. — С каждым вздохом тело мое касалось тела Уэсли. — Насчет решений. — Значит, так мы и поступим, — согласился он. — Ну, разумеется, — подтвердила я, не вполне уверенная в том, на что именно только что согласилась. — И еще одно. Если ты когда-нибудь разведешься и мы захотим видеться, то начнем все сначала. — Конечно. Это вполне разумно. — А пока мы коллеги и друзья. — Это именно то, чего и я хочу, — резюмировал Бентон. В 18.30 мы мчались по Парк-Лейн, сидя на заднем сиденье «ровера», управлял которым офицер столичной полиции. В темноте я смотрела на мелькающие огни Лондона, и это зрелище дезориентировало и вселяло бодрость. Гайд-парк показался мне морем разлившейся черноты с вкраплениями желтых пятен фонарей вдоль извилистых дорожек. Квартира, в которой мы должны были остановиться, находилась неподалеку от отеля «Дорчестер», и в тот вечер пакистанцы толпились вокруг этой роскошной старой гостиницы, горячо протестуя против своего премьер-министра, приехавшего в Лондон с визитом. Вокруг было полно полицейских и собак, но нашего водителя это, похоже, ничуть не волновало. — Там привратник, — сказал он, остановившись перед высоким зданием, которое выглядело относительно новым. — Просто войдете и покажете документы. Он отведет вас в квартиру. С вещами помощь требуется? Уэсли открыл дверцу. — Спасибо. Справимся. Мы вышли из машины и оказались в небольшой приемной; бдительный пожилой мужчина тепло улыбнулся нам из-за полированного стола. — Очень хорошо. Я вас ожидал. Он поднялся и взял наши сумки. — Следуйте, пожалуйста, за мной к лифту. — Мы вошли в лифт и поднялись на пятый этаж, где привратник показал нам квартиру с тремя спальнями, широкими окнами и разными африканскими безделушками. Мне понравилась уютно обставленная спальня с типично английской ванной, такой огромной, что в ней можно было утонуть, и туалетным бачком с цепочкой. Мебель была в викторианском стиле, паркетный пол покрыт потертыми турецкими коврами. Я прошла к окну и включила отопление на полную мощность. Потом погасила свет и стала смотреть в окно на проносящиеся мимо машины и темные деревья в парке, раскачивающиеся на ветру. Комната Уэсли была в дальнем конце коридора, и я не слышала, как он вошел. — Кей? — Он ждал в дверях, и до меня донеслось тихое позвякивание льда. — Тот, кто здесь живет, держит превосходный скотч. И мне сказали, что мы можем угощаться. Он вошел и поставил стаканы на подоконник. — Пытаешься напоить меня? — спросила я. — Раньше в этом никогда не было необходимости.