Поэтому я закрываю глаза и пару минут лежу не двигаясь, пока родители осторожно идут к двери. Они выходят в коридор, наступает тишина и покой, у меня есть время подумать… И я мысленно возвращаюсь в тот последний день. Я была абсолютно уверена, что Эд останется жить: ведь, в моем понимании, я получила шанс заново прожить несколько дней своей жизни именно для того, чтобы его спасти. Но когда он все-таки умер, я почувствовала себя совершенно раздавленной, мне показалось, будто я его подвела. У меня не было времени подумать о том, что, возможно, – всего лишь возможно – последний день, проведенный вместе, и стал именно тем переломным моментом, когда мне удалось изменить ход событий, поскольку я сделала этот день совершенно другим, отличным от того, как он прошел в первый раз. В тот день мы любили друг друга, мы были близки так, как никогда прежде. Но даже если бы я и подумала об этом раньше, мне и в голову не пришло бы, что я могу забеременеть. Ведь у меня не получалось зачать ребенка даже с помощью современной медицины. Для этого нам пришлось пройти все круги ада, но мы потерпели фиаско. И теперь, после всех испытаний, вот он. Ребенок. Эд покинул меня, но он преподнес мне бесценный дар. Оставил частицу себя. Я открываю глаза, откидываю одеяло, осторожно кладу руки на живот. Если бы я ничего не знала, то в жизни не догадалась бы о своей беременности, но сейчас я чувствую едва заметную припухлость под больничной рубашкой и нежно потираю живот круговыми движениями. И он словно становится чуть теплее под моими ладонями. – Спасибо тебе, – шепчу я, и на секунду мне кажется, что Эд рядом, что он смотрит на меня. А затем я засыпаю в этой самой позе, с прижатыми к животу руками. И на сей раз, впервые за много месяцев, это нормальный глубокий сон без сновидений. Внезапно я просыпаюсь, сердце бешено колотится. В отчаянии я обвожу глазами комнату, пытаюсь поднять голову, но не могу оторвать ее от подушки. Тогда я делаю глубокий вдох и стараюсь успокоиться. Я в больнице, все в порядке, все закончилось. И больше не повторится. Наконец промежутки между ударами сердца становятся длиннее, звон в ушах стихает. А потом я вспоминаю. Я отрываю руки от одеяла, кладу их на живот. Припухлость, которую я заметила вчера, практически не ощущается, и я начинаю волноваться, что все это мне приснилось. Уж если на то пошло, нельзя сказать, будто последние несколько недель были совсем нормальными. Но я знаю, это правда. Я чувствую себя по-другому. Я чувствую, у меня там действительно то, что и должно быть. Несколько секунд я лежу так, и мне кажется, будто таким образом становлюсь ближе к ребенку, о котором еще несколько часов назад даже и не подозревала. Он целых двенадцать недель рос без моей помощи, и я пытаюсь представить, как он выглядит. Есть ли у него оформившиеся черты, или это просто комок вещества? И напомнит ли мне ребенок моего Эда, когда я впервые увижу его? Будут ли у ребенка его глаза, нос, рот? Подушка становится мокрой от слез, но я не вытираю их. Ужасно не хочется отрывать руки от живота. Минута идет за минутой, комната дышит спокойствием. Ни воя машин, ни гудков, и никого рядом. Только я и мой ребенок, и немолчный больничный гул за дверью. Затем я слышу какое-то тихое поскрипывание и перевожу взгляд в сторону двери, она медленно-медленно открывается. – Привет! Я вижу знакомое лицо и улыбаюсь: – Привет, мам. Почему ты так странно крадешься? – Прости, милая. Я не знала, спишь ты или нет. Не хотелось тебя будить. – Мама входит в палату и присаживается на край постели. Матрас слегка прогибается под тяжестью маминого тела, я скатываюсь ближе к ней. – Как ты себя чувствуешь? Минуту-другую я обдумываю ответ. Как я себя чувствую? Счастливой, печальной, испуганной, взволнованной, озадаченной… и даже больше того. – Мам, мне страшно. Она сжимает мою руку: – Ох, милая моя девочка. – Мне бесконечно жаль, что Эду не суждено увидеть это. Увидеть наше дитя. – (Мама молча кивает.) – А что, если я не справлюсь одна? – Ты о чем? – Ну я ведь еще никогда не была мамой, но всегда думала, что если у меня будет ребенок, то мы с Эдом будем нянчить его вместе – кормить, баюкать, менять подгузники. Мне даже в голову не могло прийти, что я буду делать это одна, я… – Мой голос прерывается. – Да, я тебя понимаю. Понимаю. Но мы с твоим папой сделаем все возможное, чтобы помочь тебе. И Беки тоже. – Спасибо, – шепчу я. Однако я не сказала ей и половины того, что чувствую на самом деле. Я чувствую себя опустошенной, словно пустая раковина; я боюсь, что во мне не осталось достаточно любви, чтобы подарить своему ребенку; боюсь, что боль утраты будет постоянно напоминать о себе и в результате я не смогу стать хорошей матерью. Подведу свое дитя. Так же, как подвела Эда. Ведь я была обязана его спасти, чтобы прямо сейчас он мог быть рядом с нами. Но ничего этого я не говорю. Я медленно кладу голову на подушку, закрываю глаза, делаю вид, будто засыпаю. Мама встает и тихонько выходит из комнаты. Эпилог 19 июня 2015 года Небо затянуто облаками, легкий ветерок раздувает волосы, которые падают мне на лицо. Запыхавшись, я везу коляску вверх по крутой тропинке и на секунду останавливаюсь, чтобы перевести дух. С вершины холма передо мной открывается вид на Лондон, простирающийся внизу, насколько хватает глаз. Вдалеке, над районом Канэри-Уорф, нависают грозовые облака, и я зябко ежусь. Поставив сумку на скамью, я оглядываюсь по сторонам. Погодные условия не располагают к прогулкам, сегодня здесь не так многолюдно, как обычно, что меня радует. Это упрощает мою задачу. – Мама, шаики, – улыбается Эдвард и тянет ручонку вверх. – Да, дорогой, мамочка взяла с собой воздушные шарики. Я отвязываю от ручки коляски связку воздушных шаров, затем опускаю их вниз, на уровень его глаз. Он протягивает пухлую ладошку, толкает шарик и со смехом смотрит, как тот набирает высоту. – Еще! – кричит он, заливаясь смехом. – Хорошо, милый. Хочешь вылезти из коляски? – Да-а! Стараясь не выпустить рвущиеся из рук шарики, я расстегиваю ремни коляски, и Эдвард осторожно вылезает. Я сажусь на скамью, он плюхается рядом. – Ладно, а теперь мы выпустим шарики в небо, где они встретятся с папочкой, – объясняю я, Эвард мрачно кивает. – Будем надеяться, папочка поймает один, догадается, что это от нас, и будет знать, что мы его любим. Ну как, сделаем это? – Да-а-а! Я вручаю Эварду шарик. Малыш крепко сжимает веревочку. – Ладно, – говорю я. – Когда я скажу «отпускай», ты должен его отпустить. Раз, два, три, отпускай! – Отпускай! – кричит Эдвард, разжимая руку. Воздушный шарик, подхваченный порывом ветра, дрейфует влево, а затем поднимается вверх. Мы молча наблюдаем за ним, затем я выпускаю еще один, а потом еще и еще, пока все восемь не взмывают высоко в небо. – Папа! – Эди тычет коротеньким пальчиком вверх. Я с улыбкой сажаю сына на колени, прижимаю к себе: – Да, дорогой. Там наш папочка. И вот так мы сидим до тех пор, пока последний шарик не исчезает из виду. Тем временем начинает потихоньку холодать, становится неуютно. – Ладно, а теперь, пожалуй, пора домой, – говорю я. Я усаживаю Эдварда обратно в коляску и, погруженная в свои мысли, медленно спускаюсь с холма. Мне очень хотелось сделать это без посторонних: отметить вторую годовщину со дня смерти Эда вдвоем с сыном. И вот теперь мне вдруг становится одиноко, и я уже жалею, что не пригласила пойти с нами маму, папу или Сьюзан. Но, по крайней мере, я увижу их позже. В прошлом году все было ужасно: Эдварду исполнилось три месяца, когда мы организовали поминальную службу в день смерти Эда. Тогда я была вся на нервах и непрерывно плакала. В этом году, решив сделать этот день особенным для своего сына, я привела его в Александра-палас, где мы с Эдом когда-то провели столько счастливых часов, чтобы выпустить в небо воздушные шарики в память об отце, которого мой мальчик никогда не знал. Конечно, Эдвард был слишком маленьким и не мог все понять, но он с таким восторгом наблюдал за полетом шариков в небе, что это того стоило. Позже состоится поминальная служба в присутствии родственников и близких друзей. Джейн помогла мне с организацией, за что я ей бесконечно благодарна. После смерти Эда она всегда была рядом. И теперь я даже не представляю, что бы без нее делала. Задумчиво улыбаясь, я возвращаюсь домой, чтобы успеть подготовиться. Я очень долго к этому шла и сейчас наконец готова принять тот факт, что мне предстоит продолжать жить без Эда. Как бы там ни было, он оставил мне бесценный дар, лучше которого не бывает. Благодарности Для меня писать заключительную часть с благодарностями в своей книге – все равно что для актера составлять речь в честь вручения «Оскара»: это нечто такое, о чем ты мечтал, но не верил, что сбудется. В первую очередь мне хочется поблагодарить своих славных, чудесных первых читательниц Серену и Зои (хотя единственное, что роднит ее с главной героиней, – это имя!), чей энтузиазм помог мне продержаться и завершить книгу. А еще я безмерно благодарна талантливой Кэти Риган, научившей меня видеть за деревьями лес, ну и само собой, своим терпеливым друзьям, выслушивавшим мои бесконечные разговоры о книге, в том числе Саре Джи, Рейчел и Викс, которые, несомненно, приняли на себя основной удар.