Дима открыл страницу Кати в соцсетях. С аватара на него смотрела длинноволосая худая брюнетка с красной помадой на губах, одетая в пиджак и платье-миди. Катя недавно устроилась работать к ним в офис. Дима сразу обратил на нее внимание: яркая внешность, сдержанность в одежде, некоторая отстраненность. Парень узнал в ней ту самую девушку, с которой он учился на первом курсе. Еще тогда Катя очень ему понравилась, ее образ отпечатался в памяти: она казалась недостижимым прекрасным идеалом, эдакой кошкой, которая гуляет сама по себе. Образованная, спокойная, знает, чего хочет. Это радовало. Что-что, а компании из этих офисных «болтушек-хохотушек» и «женщин-липучек», готовых на все, Дима не любил. Он чувствовал себя некомфортно, когда девушки подходили слишком близко и занимали слишком много пространства в его жизни. Несмотря на симпатию, сближаться парень не спешил. Сначала хотелось все тщательно проверить: не встречается ли она уже с кем-то? Не состоит ли в подозрительных компаниях? Не курит ли? Как и с кем проводит выходные? Чем интересуется? Какую музыку слушает? Все соцсети подвергались тщательному анализу. У Димы в голове был некоторый список характеристик «идеальной» девушки. Далеко не исчерпывающий, самые основные моменты. Если человек им не соответствовал, это почти мгновенно убивало интерес Димы. Порой у него самого это вызывало недоумение: казалось бы, какая разница, какого цвета волосы и слушает ли она «попсу». Но пересилить себя не мог. Из-за этого серьезные отношения в его жизни были только одни… Зато случайных связей – уйма. Дима нравился многим. Он создавал впечатление человека, у которого всегда все в порядке и все под контролем. Он легко завязывал знакомства, вел непринужденные диалоги, смешно шутил. У него было много друзей (по крайней мере, ему так казалось): шумные компании и тусовки по выходным. Хотя, в понимании Димы, дружба и отношения – это про радость, а не про грусть. Парень считал, что со своими проблемами нужно уметь справляться самостоятельно, а не портить другим настроение, если у тебя что-то не так. Поэтому редко говорил о своих трудностях и делился сокровенным. Кстати, о серьезных отношениях. Никто из окружения не знал, что Диме изменила Диана, его бывшая девушка. Для парня это было огромным потрясением. Дима до сих пор помнит, как сложно стало дышать, когда он увидел фотографию, где девушка с кем-то целуется, и сообщение: «Я тебя разлюбила. У меня другой. Прости, что не сказала раньше». Он до сих пор помнит, как громко стукнул по столу и разбил кружку. Помнит, как трудно было засыпать и сосредоточиться на работе, как много он стал играть в компьютерные игры, и насколько привлекательным для него тогда было виртуальное пространство. Но с друзьями горем Дима не делился, даже наоборот. На вечеринках парень веселился пуще прежнего: пил много спиртного, громко смеялся, активно флиртовал с девушками. Романтические отношения стали казаться совершенно бессмысленными: «Какой толк в любви, если вся эта романтика ведет к боли? Если люди разочаровывают, разбивают сердце, предают? Если они всегда хотят перекроить тебя, сделать кем-то другим, не умеют любить безусловно?» Теперь отношения превратились в соревнование или своего рода борьбу: ему нравилось общаться с девушками, видеться, заниматься с ними сексом. Но вот если они начинали говорить о чувствах или хотели чего-то большего, то Дима сразу пропадал со всех радаров. Ему было некомфортно: «Я же говорил, что не ищу серьезных отношений!» * * * Сближение с Катей происходило постепенно. Решение рабочих вопросов, переписки по вечерам, пара шуток. Потом совместные обеды в компании коллег. Она сделала первый шаг – пригласила вместе сходить в кино. Дима был очень этому рад. «Так странно: я легко могу быть обаятельным и романтичным с малознакомыми девушками, а вот с теми, кто действительно мне нравится, я чувствую себя скованно. Как будто все социальные навыки и умения кто-то отнимает». В день, когда Катя и Дима поцеловались, произошло нечто странное. Внутри будто что-то сломалось. Дима не мог себя понять. Катя так сильно ему нравилась, он очень хотел отношений с ней, но эти мысли… Казалось бы, он должен быть счастлив, радоваться бабочкам в животе, как пишут во всех этих романах, но он чувствовал себя загнанным в угол зверьком. После поцелуя он почему-то обратил внимание на родинку над ее губой. Раньше он не замечал ее: «Странная родинка. Какая-то отталкивающая, неприятная. И почему именно сейчас я вспоминаю о Диане? Мы так подходили друг другу. Такой девушки, как она, я больше никогда не встречу. Нет, какой же бред! Слышала бы меня сейчас Катя. Я точно ее разочарую. Не знаю, что она обо мне думает, но она явно ошибается. Я явно не тот, кто ей нужен». Диме хотелось убежать. Перестать общаться молча, ничего не объясняя, как он делал уже очень много раз. Поцелуй = отношения. А отношения = отсутствие свободы, бесконечные требования, пугающие обязательства. * * * – Ты как? Что-то случилось на работе? – спросила Катя, мягко обняв Диму за плечи. За последнее время многое изменилось: пара стала жить вместе, Диму повысили, и теперь они работали в разных отделах. – Нет, все в порядке, – Дима повел плечами, высвобождаясь из объятий. Он не любил все эти «телячьи нежности». Для прикосновений есть секс, а всякие поцелуи на эскалаторе, прогулки за руку всегда казались ему чем-то диким. – Я вижу, что ты напряжен. А говоришь, что все в порядке. Я ведь готова тебя выслушать, поддержать. Я не твой враг, а твоя девушка, Дим. Тебе не нужно прятаться в панцирь, как черепахе. Когда ты закрываешься, мне становится некомфортно. Чувствую себя чужой для тебя. – Так, хватит! Я же сказал, что все в порядке. – Дима вышел из комнаты и сел за компьютер. Привычный способ справляться с трудностями – сыграть пару игр. Ему было даже смешно представить, как он начнет жаловаться Кате. Он же не какая-то мямля. Сразу вспомнились слова отца: «Настоящий мужик никогда не будет ныть. Иначе он не мужик, а баба!» Дверь открылась. Вошла Катя. – Дим, если мы будем избегать друг друга, ничего хорошего из этого не выйдет. В детстве, когда мои родители ссорились, отец всегда уходил из дома. Говорил: «Ну да, я же самый плохой! Ищите хорошего значит!» Иногда он пропадал на пару часов. Иногда на несколько суток. Мама не могла до него дозвониться, поднимала всех знакомых, чтобы выяснить, куда же он пропал… А потом отец появлялся как ни в чем не бывало. Маме – букет, мне – шоколадку. И все заминалось, как будто так и надо, так и должно быть. Чем закончилось все, ты знаешь. Родители развелись. Мама выгорела, устала принимать его таким. Познакомилась с отчимом. Самое интересное, что отец прямо активизировался после развода. Стал признаваться в любви, под окнами маму караулил, говорил, что ошибался и что она – самая важная женщина в его жизни. Будто подменили его. Мама даже подумывала вернуться… В общем, когда ты уходишь от разговоров, я чувствую себя как маленькая девочка, у которой папа из дома ушел. Небезопасно. Давай пробовать по-другому? Расскажешь, что случилось? Я люблю тебя, и мне важно знать, что происходит у тебя внутри. Что-то дрогнуло у Димы внутри. Он явно ощущал два желания. Первое, крайне сильное: продолжить играть, оттолкнуть Катю, закрыть дверь в комнату и свою голову. Второе, едва ощутимое: поговорить, рассказать, приоткрыть дверь. Ему никто и никогда не говорил таких слов. – Знаешь, это так трудно. Я даже сейчас не знаю, как реагировать на твои слова. Не понимаю. Но я попробую. Ты права, на работе действительно произошел конфликт… Будем надеяться, что со временем Диме станет легче говорить о сокровенном, и это поможет обрести безопасность в отношениях. Кстати, в этой истории избегающий тип привязанности не только у него, но и у отца Кати. Возможно, вы заметили, что из текста выше мы крайне мало узнали о внутреннем мире Димы. Это очень ярко контрастирует с историей Алины, у которой тревожный тип привязанности. Дело в том, что у самого Димы во многих ситуациях нет понимания собственных эмоций и доступа к ним. Попробуем разобраться в его чувствах. Страх близости и сложность в понимании собственных чувств Как противоречивое поведение людей с тревожным типом связано со страхом быть покинутыми важными людьми, так и поведение людей с избегающим типом связано со страхом разочаровать близких или разочароваться в них. Со страхом, что любовь и эмоциональная близость приведут к боли, стыду или поглощению собственной личности другим. Отстранение – попытка никогда больше не столкнуться с этим болезненным опытом. Если в детстве у нас сформировалась избегающая привязанность, мы были вынуждены подавлять свои эмоции. Родители могли отвергать нашу злость, гнев, грусть. Они либо относились к нам как ко взрослым, которые должны сами уметь справляться со своими чувствами, либо находились в невероятной растерянности не зная, как утешить и валидировать сложные чувства, поэтому просто оставляли нас наедине с собой. Родители часто могли отсутствовать эмоционально и/или физически: много работали, удовлетворяли только биологические потребности (накормлен, напоен, есть крыша над головой – и достаточно!), заботились о другом члене семьи или были слишком заняты своей личной жизнью. Либо близкие ценили нас только за определенные качества: хорошие оценки, помощь по дому, спортивные достижения, умение быть тихим и спокойным. Если же мы вели себя по-другому, то могли столкнуться с отвержением. Из детского опыта вынесено: «Я и мои естественные проявления – это то, что отталкивает и расстраивает моих близких. Если я не могу позаботиться о себе сам и нуждаюсь в поддержке – во мне разочаровываются. Меня ценят только тогда, когда я полностью самостоятелен и независим. Рассчитывать на других – небезопасно и слишком рискованно. Мои потребности могут быть удовлетворены только мной самим». Этот детский опыт вызывает трудности с пониманием внутренней жизни. Нам может быть сложно осознавать как свои эмоции и потребности, так и эмоции и потребности других людей. У нас не развита эмоциональная грамотность, нас никто не учил ей, никто не показывал, как нужно обходиться со своими чувствами. Мы самостоятельно заботились о себе, как могли: закрывались в комнате, уходили в чтение книг или в игры. Эти стратегии могли перенестись и во взрослую жизнь. Если мы привыкаем утешаться в одиночестве, потом нам может быть крайне некомфортно успокаиваться рядом с кем-то. Поэтому мы стараемся разбираться с переживаниями без чужой помощи. Прибегая к зависимостям (игры, работа, шопинг, алкоголь и другие вещества, беспорядочные половые связи), мы все так же стараемся отвлечься от боли и сложных эмоциональных переживаний. Пытаемся заполнить ими пустоту внутри. Помните эксперимент «Незнакомая ситуация»? Избегающий ребенок играл в игрушки, дабы отвлечь себя от родителей и не сближаться с ними, а не потому, что он действительно был заинтересован игрой. Для взрослого Димы спиртное и компьютерные игры были способом заглушить боль (или хотя бы сделать ее более переносимой) после измены любимой. Если мы склонны к избеганию, то, по сути, с детства мы научились привязываться больше к вещам, чем к людям. Ведь любимая игрушка была рядом, когда мамы не было. Вещества и предметы становятся своеобразными «суррогатами», которыми мы пытаемся заменить настоящую надежную привязанность к живому человеку. В детстве мы поняли, что разочаруем родителей, если будем проявлять свои естественные эмоции. Поэтому научились защищаться, запирая глубоко внутри те самые части, которые раздражали наших близких и вызывали у них сильное отторжение. Мы привыкли жить, подавляя и пряча части собственной личности. Если у нас избегающий тип привязанности, романтические отношения мы будем выстраивать согласно этим убеждениям: «В близких отношениях я не могу позволить себе быть таким, какой я есть, быть собой. Иначе во мне непременно разочаруются. Я всегда буду стоять перед выбором: либо моя индивидуальность, либо близкие отношения. Значит, мне нужно либо уступать своим партнерам, выполняя их требования по отношению ко мне (даже если для этого придется пойти против себя), либо избегать серьезных близких отношений, отстраняться физически/эмоционально, чтобы не потерять себя и никого не разочаровать». Мы привыкли, что близкие отношения не приносят нам ничего хорошего. В них нельзя быть собой, нельзя получить любовь и поддержку. Для чего тогда они нужны? Зачем мне нужен кто-то, если я и сам неплохо справляюсь? Мы можем начать обесценивать все отношения, ведь они для нас связаны с болью и дискомфортом. В детстве в ответ на эмоциональную уязвимость, потребность в близости, стремление к поддержке мы получали разочарование, непринятие, презрение. Это воспринималось как слабость и глупость. Опасаясь схожей реакции, во взрослых отношениях желание близости подавляется. Часто естественные потребности в любви и принятии могут быть полностью вытеснены убеждением, что мы ни в чем не нуждаемся и нам никто не нужен. Мы можем даже не давать шанса своим партнерам позаботиться, ведь заранее предполагаем (часто бессознательно), что не получим то, что необходимо. Однако просить и озвучивать свои желания и ожидания – совершенно нормальная и здоровая вещь. Даже близкие люди не умеют читать наши мысли. Часто встречается заблуждение, что избегающие вовсе не нуждаются в эмоциональных связях и отношениях с людьми. Это неверно. Мы хотим отношений, однако близость прочно ассоциируется с опытом отвержения или поглощения. Поэтому мы склонны отдаляться всякий раз, когда отношения заходят «слишком далеко», когда они подбираются к черте нашей уязвимости, когда мы начинаем испытывать сильные чувства. Эти ощущения кажутся слишком опасными. Избегающие очень высоко ценят самостоятельность, которая ассоциируется с полной независимостью и отсутствием привязанности. Эмоциональные потребности других людей могут восприниматься как признак слабости или как покушение на собственную автономию. Страх разочаровать Разочарование партнеров в отдельных наших поступках могут восприниматься как разочарование во всей своей личности: я плохой, а не я поступил плохо, я – проблема, а не в отношениях есть проблема. Поэтому очень сложно поверить, что партнер будет нас любить, даже если порой он испытывает разочарование или расстраивается. Кажется, что обычные человеческие ошибки и ограничения делают нас совершенно ужасными и неприемлемыми. Если мы склонны к избеганию, боясь столкнуться с болезненными чувствами, мы будем использовать стратегии, которые в итоге и приводят к разочарованию: ✓ Саша не говорит Маше, что не хочет идти в кино на мелодраму. Он нехотя соглашается, переживая, что девушка не справится с его отказом и будет расстроена. Весь сеанс Саша отвлекается на телефон, грубо комментирует фильм. В итоге пара ссорится. ✓ Олегу очень нравится Алиса. Он хочет пригласить ее на романтический ужин в ресторан и подарить большой букет роз. В то же время Олег думает: «А вдруг ей не нравятся розы? Вдруг я пообещаю ей сюрприз, и она представит себе что-то грандиозное, например, поездку в Париж? А тут я с этим ужином… Останется недовольна». Олег решает, что лучше вовсе ничего не делать. Нет сюрприза – нет риска. ✓ Антон и Катя вместе уже около года. Антон так и не сказал Кате, что любит ее. Он думает, что после этих слов девушка начнет настаивать на семье, свадьбе, детях. А он еще не готов и просто не сможет оправдать ее ожиданий. Антон продолжает молчать о чувствах. Катя уходит, думая, что совсем ему не нужна. Важно помнить: в любых отношениях партнеры иногда могут разочаровывать нас (а мы их), что совершенно нормально. Мы можем расстроиться, если любимый забудет помыть посуду, хотя обещал. Грустить, если с нами не согласятся пойти на концерт. Переживать, если он или она начнут говорить о нашем негативном вкладе в отношения. Но значит ли это, что разочарование в поступке всегда ведет к разочарованию во всей личности, в человеке? Значит ли это, что партнер мгновенно должен изменить свое решение и подстроиться под нас? Значит ли это, что разочарование – угроза отношениям в целом? Убегая от отношений при столкновении с малейшим признаком разочарования, мы подтверждаем убеждение, что другие не смогут любить нас, если мы совершаем ошибки. Стремление сразу же исправить причину расстройства может привести в несчастливые отношения, где мы будем соглашаться на то, чего на самом деле не хотим. Пряча свои истинные желания и потребности, мы как бы находим подтверждение, что нас нельзя полюбить такими, какие мы есть. Стыд, вина и высокая чувствительность к критике Со стороны люди с избегающим типом привязанности могут выглядеть крайне успешными, спокойными и уверенными в себе. Те самые, у которых «все под контролем и нет никаких проблем». Иногда мы и сами считаем, что трудности вовсе не в нас. Проблема в партнере. В обстоятельствах. Эта внешняя маска успешности – еще одна форма защиты. Ведь признать, что мы тоже можем вносить негативный вклад в отношения, – очень больно. Страшно столкнуться с переживаниями, если нет способов поддержать себя и прожить эту боль. Внутренне это означает провал, неудачу, поражение, вызывает сильнейшее чувство стыда за всю свою личность. В детстве нас могли ценить за наши достижения, а не за нас самих. Теперь мы относимся к себе функционально. Считаем, если у нас недостаточно высокая должность/недостаточно дорогая машина/«неправильная внешность» – значит, с нами что-то не так. Мы стремимся соответствовать образу «успешного» человека», продолжая прятать уязвимые части: не говорим о проблемах, болезнях, трудностях в отношениях, не просим поддержки. Нам свойственно надевать маску абсолютного благополучия, демонстрируя окружающим только позитивные стороны своей жизни, дабы никто не ударил по больному месту. Критика и сомнения, особенно со стороны партнера, воспринимаются крайне болезненно и сразу заставляют вставать в позицию обороны. Критика прочно ассоциируется со стыдом. Мы возводим высокие стены и закрываемся даже тогда, когда в этом нет необходимости – можно прислушаться к словам близких людей, постараться поразмышлять над собственным вкладом в отношения. Если партнер с надежным типом привязанности услышит фразу: «Мы так давно не ходили на свидания, мне очень печально от этого факта. Ведь такие знаки внимания в отношениях очень важны для меня. Давай будем каждые выходные выходить куда-то вместе?» – он воспримет ее как способ сделать отношения более целостными и комфортными. Избегающий партнер интерпретирует ее как подтверждение внутреннего убеждения, что с ним что-то не так, он плохой. Такая стратегия часто препятствует разрешению конфликтов и не дает увидеть картину отношений со всех сторон. Там, где нет открытых диалогов о происходящем, возникают трудности.