Мэтью Конвей сидел за своим столом, освещаемым неярким ноябрьским солнцем. В кабинете было тепло; переоборудовав нижний этаж одного крыла под офис, он распорядился провести сюда центральное отопление. В жилую часть дома отопление не провели, потому что Аделина наотрез отказалась пускать на свою половину рабочих. Поэтому в самое холодное время года в доме бывало холодно, как в средневековом монастыре. Кэти, бедный ребенок, по вечерам спускалась сюда делать уроки, потому что в ее комнате у нее мерзли пальцы, несмотря на электрический обогреватель. Мэтью потер глаза рукой. Он устал и издергался. Перед ним на столе лежала аккуратная стопка писем. Все напечатаны без ошибок, адреса подписаны… В таких делах Марле нет равных. Вот-вот она войдет и спросит, прочел ли он почту и можно ли отправлять корреспонденцию. Иногда Мэтью казалось, что его личная помощница чересчур уж безупречна. Он даже и рад был бы случайной ошибке с ее стороны — не серьезной, разумеется, а простой оплошности! Хотя во всех других отношениях, помимо работы, она представала вполне земной, даже приземленной женщиной. Марла не скрывает от него своих намерений и надежд… Ее надежды — еще один повод для тревоги. Марла требует от него гораздо больше того, что он может ей предложить, — по крайней мере сейчас. И дело не только в Аделине, дело еще и в Кэти. Он ни за что не сделает шаг, способный огорчить его девочку, а его девочка ненавидит Марлу до глубины души. Марла утверждает, что Кэти избалована — какая чушь! Марла совершенно не разбирается в детях. Мэтью хотелось бы, чтобы его помощница хотя бы иногда притворялась женственной и хрупкой. Но Марла совсем другая. Что-что, а хрупкость ей совсем не свойственна. И потом, однажды он уже прельстился женственностью и хрупкостью и женился на Аделине! Его держат в ловушке с тройным замком; он беспомощно мечется между тремя близкими ему женщинами и все больше отчаивается. Аделина… Как может он сейчас думать о работе, когда вчера ночью стал свидетелем странного происшествия? Мэтью лег спать как обычно. Вдруг, около двух ночи, он проснулся, как от толчка. Гулко колотилось сердце. Ему отчего-то стало страшно. Он сел и прислушался. В доме было тихо, как только бывает тихо в больших старинных зданиях. Конечно, старое дерево и старые трубы издавали всевозможные скрипы и шорохи; за стенами вздыхал ветер, шторы колыхались на сквозняке. И вдруг он услышал громкий скрип, донесшийся со стороны парадной лестницы. Мэтью вылез из кровати, натянул халат и осторожно приоткрыл дверь спальни. Он поставил падежную сигнализацию, которая защищала их от воров. Наверное, просто дерево рассыхается. Он прислушался. Нет, кто-то определенно ходит в холле внизу. Он вышел на площадку и перегнулся через перила балюстрады, идущей вдоль всего второго этажа. Никого… Но дверь в гостиную была приоткрыта, и оттуда в холл пробивался лучик света. Кто-то зашел туда и включил настольную лампу! Луч не двигался, поэтому Мэтью понял, что это не фонарик. Мэтью вдруг вспомнил, как холодно в доме, а он забыл надеть тапочки. О том, чтобы вернуться за ними, не могло быть и речи! Затаив дыхание, он босиком прокрался вниз, держась поближе к стене, где ступеньки не так сильно скрипели, осторожно приблизился к гостиной и просунул голову в приоткрытую дверь. Как он и предполагал, на столе горела настольная лампа; в ее тусклом свете плясали темные тени. В камине догорал огонь; последние угольки тускло светились за сетчатым экраном, загораживающим на ночь камин из соображений безопасности. Мэтью отважился приоткрыть дверь чуть больше. У окна стояла худая, изможденная женщина. Вытянув белую руку, она отодвинула длинную плотную штору и смотрела на парк. Ее распущенные длинные волосы разметались по спине… Мэтью с изумлением узнал жену. Обычно она тщательно закалывала волосы и куталась в теплые пледы. Сейчас же на ней поверх ночной рубашки наброшен лишь легкий атласный пеньюар. Мэтью открыл было рот, чтобы спросить Аделину, что она здесь делает, но вдруг вспомнил, что лунатиков опасно будить. Если она действительно лунатик. Он вспомнил, что с недавних пор Аделина полюбила стоять по вечерам в гостиной у окна и молча смотреть куда-то. Что она видит? Сейчас, при луне, невозможно разглядеть ничего, кроме деревьев. И потом, она всегда боялась темноты… Мэтью еще больше укрепился в мысли, что его жена ходит во сне. Но на что она смотрит — сознательно или бессознательно? Огонь в камине вдруг вспыхнул, взметнув вверх язычок пламени, и Мэтью отчетливее увидел лицо Аделины. Теперь она стояла, повернувшись к нему в профиль, на фоне темной шторы. Он затаил дыхание. Как она красива, несмотря на болезненную худобу! Лицо совсем исхудало — кожа да кости; сейчас, стоя неподвижно, она больше всего напоминала классическую статую. Неожиданно Мэтью понял, что плачет, и сам себе удивился. Слезы беззвучно струились по его лицу. Он оплакивал счастье, которое ждал, но которого так и не случилось в его жизни, счастье, когда-то обещанное, но утраченное. Он вспоминал девушку, на которой женился, и полного надежд молодого человека, каким он был тогда. Господи, как бы он хотел, чтобы все сложилось иначе! Мэтью вытер лицо. Должно быть, Аделина что-то услышала, потому что повернула голову и посмотрела на него в упор. Он тут же нырнул за дверь и спрятался в углублении под лестницей. Он слышал, как она ходит по комнате; потом щелкнул выключатель — она выключила свет. Разве лунатики на такое способны? Разве они помнят, что нужно вовремя включать и выключать свет? Аделина вышла из гостиной, прошла мимо, не заметив его, и поднялась на второй этаж. Через секунду скрипнула дверь ее спальни. Только тогда Мэтью отважился выйти из своего укрытия. Ноги у него совсем окоченели. Он осторожно пробрался в гостиную и подошел к окну. Интересно, что так заворожило Аделину? Но он увидел лишь освещенный луной парк, силуэты деревьев вдали, а между ними — смешные башенки, похожие на перечницы, — жуткий мавзолей ее предков. Все Дево до одного — со сдвигом! В общем, ничего удивительного. Что-то тихое и теплое прошмыгнуло по голой ноге. Мэтью вздрогнул, выругался и инстинктивно лягнул ногой, угодив во что-то мягкое… И тут же услышал злобное шипение. Кот Сэм, как всегда, ходил хвостом за Аделиной. В прежние времена, с горечью подумал Мэтью, кота наверняка сочли бы «нечистой силой» и Аделину вместе с ее любимцем сожгли бы на костре, как ведьму! Он вернулся в спальню, полный решимости наутро рассказать о странностях Аделины Пру и семейному врачу, когда тот приедет в «Парковое» с очередным визитом. Но, проворочавшись всю ночь без сна, он ничего не сказал Пру — Мэтью и сам не знал, почему промолчал. Зато он попросил Марлу поработать в субботу, обещав ей в другой день отгул. Ему хотелось занять себя работой, а не сидеть за дверью, которая отделяет его от жены. Он, конечно, прячется, ему не хочется думать о своей запутанной семейной жизни. Марла согласилась поработать в субботу вполне охотно, но она всегда сразу чувствовала, когда что-то было не так. Совсем недавно он поймал на себе ее вопросительный взгляд, когда она вошла посмотреть, чем он занят. Конечно, Марла прекрасно видит, что он не работает, а просто сидит и о чем-то думает. Мэтью вздрогнул, услышав голос Марлы за дверью, и принялся с виноватым видом перебирать письма. Потом до его ушей донесся мужской голос — низкий, властный. Интересно, кто к нему пожаловал? Уж точно не по делу. Необычно раскрасневшаяся Марла открыла дверь и отрывисто объявила: — К вам пришли из полиции! Глава 9 — Ох, извините, Барни, что не успела заехать к вам! — пылко произнесла миссис Прайд. — Просто я сейчас очень занята. У меня сняла комнату молодая сотрудница полиции, а дам из благотворительного кружка одну за другой косит грипп — прямо как ассирияне! — Да что вы говорите! — воскликнул Барни. — Какой-нибудь иностранный красавчик разбивает сердца наших дам? — Не говорите ерунды! Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду стихи! — Да, понимаю. Байрон, как же. «Ассирияне шли, как на стадо волки. В багреце их и в злате сияли полки…» Ах, Дорис, в наши дни так больше не пишут! Какой гении, и вместе с тем какой славный малый! Наверное, с ним приятно было бы посидеть в пивной! — Не знаю, зачем я с вами вожусь, — укоризненно, но беззлобно заметила миссис Прайд. — Помню, я читала эти стихи на школьном рождественском концерте в сорок третьем, а сразу после концерта в болото рухнул подбитый немецкий бомбардировщик. Мы все на следующий день бегали на него смотреть и платили фермеру по шестипенсовику, чтобы позволил нам забраться в кабину… Хотите еще чаю? Кстати, что привело вас в Бамфорд? Только не рассказывайте, что приехали специально навестить меня, потому что я все равно вам не поверю! — Откровенно говоря, Дорис, я приехал сюда не по своей воле. Меня доставили в полицейской машине прямо в участок, и не успел я и глазом моргнуть, как рассказал все, что мне известно. Потом меня попросили подписать протокол и велели держать язык за зубами, так что учтите: я не имею права ничего рассказывать. Извините. Миссис Прайд смерила его пристальным взглядом. — Более невыносимого человека, чем вы, я в жизни не встречала! Вы только посмотрите на себя! Неужели вы хотите сказать, что поехали в полицейский участок в старой мятой рубашке и нечищеных туфлях?! Странно, что они еще не посадили вас за решетку! Наступило молчание; стало слышно, как дружелюбно шипит газовый камин. Оба молча пили чай. Барни подобрал крошки с тарелки мокрым пальцем. — Ну и манеры у вас! — вздохнула миссис Прайд. — Останетесь на ужин? Если да, то ведите себя прилично, потому что с нами за столом будет молодая леди. — Спасибо, Дорис, я сыт, и вообще мне пора. Барни с трудом выбрался из глубокого мягкого кресла и с сожалением покосился на камин. — Я собираюсь приготовить свиные отбивные под соусом из пастернака, хлебные шарики с пряными травами, картофельное пюре и рассыпчатый яблочный пирог, — небрежно заметила миссис Прайд. Барни снова плюхнулся в кресло. — Дорис… — восхищенно выдохнул он. — От такого ужина не откажется ни один нормальный человек! Ворот между столбами «Паркового» не было. Однако между стойками была выкопана неглубокая канавка, накрытая решеткой, состоящей из металлических параллельных брусьев, вроде тех, что фермеры устанавливают на пастбищах, чтобы скот не выходил на дорогу. Осторожно проехав по решетке, Маркби повел машину по подъездной аллее, усыпанной гравием. Судя по обилию кочек и выбоин, за аллеей никто не ухаживал. По обе стороны тянулась живая изгородь — когда-то красивая, но запущенная, давно не стриженная. Страстный садовод, Маркби возмутился: какой позор! Когда-то часть кустарника была фигурно сформирована, но сейчас уже невозможно было сказать, какие фигуры изображали те или иные части изгороди, настолько она разрослась. Кусты охраняли аллею, словно караул из мутантов. Впереди показался дом. Несмотря на изящество фасада, дом производил довольно мрачноватое впечатление. Подъехав ближе, старший инспектор заметил, что за домом, как и за ведущей к нему аллеей, тоже давно не ухаживали и он нуждается в ремонте. Он попробовал подсчитать в уме, во сколько может обходиться содержание такого особняка. Должно быть, владельцы платят огромные деньги. С другой стороны, Мэтью Конвей считается преуспевающим дельцом и работает дома. Почему же хозяин мирится с таким запустением? Хорошо, что Маркби ехал медленно. Из дыры в живой изгороди на аллею неожиданно выскочил долговязый, нескладный, волосатый детина и, размахивая руками, остановился в нескольких шагах перед его машиной. — Стойте! — закричал он. Маркби затормозил, взметнув фонтанчики гравия. Опустив стекло, он высунулся наружу и сухо осведомился: — В чем дело? Он понятия не имел, кто не дает ему проехать. Сначала он принял детину за оживший кусок фигурно подстриженной живой изгороди, который вдруг покинул насиженное место. Определить возраст детины тоже не представлялось возможным — он походил на старого ребенка. На детине был изношенный свитер неопределенного цвета, замызганная жилетка и вельветовые брюки, заправленные в грязные-резиновые сапоги. Все так же размахивая руками, детина подошел ближе, и в ноздри старшему инспектору ударил неприятный запах. Похоже на… — Свиньи! — закричал детина прямо в лицо Маркби. Маркби опешил. Разумеется, полицейских оскорбляют довольно часто. В определенных кругах даже модно обзывать слуг закона свиньями. Но… Старший инспектор был в штатском и ехал в обычной машине без опознавательных знаков. Непонятно, как его сразу идентифицировал такой полоумный с виду детина. В чем он провинился, чем вызвал такое негодование? Прежде чем он успел произнести хоть слово, детина закричал: — Сейчас здесь пойдут свиньи! Стойте, не двигайтесь, иначе вы их задавите! И тут послышался душераздирающий визг, и через пролом на аллею хлынуло целое стадо поросят. Животные мигом окружили машину. Маркби привык к крупным розовым свиньям, флегматичным созданиям, которые тихо похрюкивают и любят, когда им чешут спинку. Те поросята, которые выбежали на аллею, были какой-то незнакомой породы: рыжевато-коричневые и к тому же необычайно шустрые. Маркби показалось, что свиньи хрюкают как-то воинственно. Может, просто голодные? — Стойте на месте, сэр! — закричал свинопас. — Сейчас я их отгоню! Он забегал между своими подопечными, что-то вопя и беспрестанно размахивая руками. Наконец свиньи и свинопас скрылись в проломе живой изгороди на другой стороне аллеи. Но Маркби еще долго слышался их возмущенный визг и крики свинопаса. — Ну и ну… — прошептал старший инспектор, заводя мотор. — Чем еще они меня удивят? — По крайней мере, нашлось объяснение решетке для скота. Фасад дома нуждался в полной реставрации. Выйдя из машины, старший инспектор сразу увидел, что от коринфских колонн, поддерживающих портик, отлетели куски штукатурки, а фундамент и ступеньки поросли мхом. Он дернул за старомодный шнурок, но звонка не услышал. К стене была прибита маленькая деревянная табличка с надписью «Вход в офис за углом», стрелка указывала направление. Сегодня суббота, но можно попробовать. Другого выхода все равно нет. Маркби послушно завернул за угол и увидел маленькую черную дверь с современной кнопкой звонка. Наконец ему повезло, он услышал стрекот пишущей машинки. Дверь открыло столь же невероятное в своем роде существо, как и свинопас на аллее. Глазам старшего инспектора предстала уверенная в себе молодая блондинка в красном облегающем пиджаке с галунами и позолоченными пуговицами и в очень короткой юбке, открывающей длинные красивые ноги в черных чулках. Обута красавица была в туфли на высоченных шпильках, похожих на ходули. Длинные и очень светлые волосы красавица зачесала назад и подвязала черной бархатной лентой, плотно охватывающей голову, — как у героини «Алисы в Стране чудес». С ее вызывающе ярким макияжем вполне гармонировали громадные, броские серьги. Она как будто сошла со страниц глянцевого журнала для современных деловых женщин: искушенная, агрессивная, откровенно самоуверенная. На вид ей было лет тридцать с небольшим. Старший инспектор пристально смотрел на нее, в то время как ее светло-серые глаза изучающе разглядывали его. — Чем могу вам помочь? — спросила блондинка с американским акцентом. Маркби протянул ей свое удостоверение и спросил, можно ли поговорить с мистером или миссис Конвей. Она выхватила у него карточку и повертела в руках с очень длинными ярко-алыми ногтями. — О чем вы хотите поговорить? Я личный секретарь мистера Конвея. Миссис Конвей никого не принимает. — У меня к нему дело! — твердо заявил Маркби, решив взять инициативу в свои руки. За спиной красавицы послышалось жужжание: ожил какой-то предмет офисной техники, женщина оглянулась через плечо. — Сейчас он занят. — Я тоже! — еще более решительно возразил Маркби. Они некоторое время мерили друг друга взглядами. — Входите, — наконец уступила блондинка. — Сейчас узнаю, сможет ли он уделить вам пять минут. — Спасибо. Маркби с трудом удержался, чтобы не съязвить: «Да уж, будьте любезны!» Обстановка внутри резко контрастировала с фасадом и оказалась суперсовременной. Наверное, предки семьи Дево, построившие для себя особняк, сейчас переворачиваются в гробах в своей фамильной усыпальнице. «Чтобы все здесь переоборудовать, — подумал Маркби, — потребовалось полностью отремонтировать эту часть здания. Странно, как еще Конвею удалось получить разрешение на перепланировку? Должно быть, дом семьи Дево занесен в список исторических памятников. Хотя… люди вроде Конвея, наверное, умеют добиваться того, чего хотят».