– Согласен, Андрей. – Так вот, два навыка, которым мы их тут по-настоящему учим, – бегать и копать. – Не понял! – Ну а чего ж непонятного? Они ж пехота. От бомбежки или от артобстрела ни навыки рукопашного боя, ни меткая стрельба не спасут. Только лопата. Ну а ноги вообще самая важная часть солдата. Вот мы их и готовим к тому, чтобы после пешего марша любой сложности у них сил хватило вступить в бой. Учим и как правильно дышать, как груз распределять и закреплять, как воду правильно пить. – А что, можно неправильно воду выпить? – усмехнулся комиссар. – Можно, – отрезал Барс, не приняв шутливого тона, – еще как можно. – Расскажешь? – Давай в другой раз. А то никогда этот разговор не закончим. – Хорошо. А про рукопашников что скажешь? – А что про них сказать? Все прекрасно понимают, что в современной войне значение рукопашного боя близко к нулю. Даже если взять весь урон, причиненный врагу ножами, палками и другими подручными средствами, то он вряд ли и один процент составит. Опять же, готовили, скажем, несколько лет прям супер-пупер-бойцов, которые одним махом семерых побивахом, везут их на фронт… одна бомба и… и всё. Осознавал это Командир, когда разрабатывал план подготовки? Конечно, осознавал. У нас после долгих споров даже «росомахам» поставили занятия по рукопашке. Хотя если на твой след встали немецкие егеря, то тот же навык бега будет во сто крат полезней. – Так в чем же секрет? – Да нет никакого секрета. Человек, занимающийся рукопашным боем, войну ведет прежде всего с самим собой. Со своей ленью, своими страхами, своей недисциплинированностью и невнимательностью. Допустим, обычный боец оказался без винтовки и он уже психологически готов сдаться: а что, воевать же нечем. А если он знает, что он сам по себе оружие? Что безоружный все равно сильнее врага? Сдастся? Или порвет фрица голыми руками и карабин отнимет? Как думаешь, товарищ комиссар? Потом такой человек и на гражданке не побоится и хулигана приструнить, и бюрократу отпор дать. – С такими доводами трудно не согласиться. Но я так и не понял, насколько серьезно эти ваши «куксики», которые «медведи», изучают рукопашный бой? – Настолько, насколько это возможно сделать за пару месяцев с талантливым тренером и полной самоотдачей. Скажем так, по выпуску они любого противника без спецподготовки уработают с гарантией. Но главное – это психологическая накачка. В брошюрке мы отделались общими фразами. На самом деле курсантам с первого дня вбивается в головы, что они лучшие, что они элита. И по сравнению с каким-нибудь только что призванным деревенским парнем они на самом деле машины для убийства. Вообще за два месяца мы качественно ставим им один комплекс, показываем технику, а потом уж сами могут всю жизнь навыки совершенствовать. Но вот столько внимания, сколько на них сваливается, столько новых навыков и знаний привели к интересному эффекту. Недельки через две обучения у всех появляется, можно так сказать, мания величия. Особенно заметно это как раз в рукопашке. – И как боретесь с этим явлением? – Да никак, к концу обучения само рассосется. Просто на первом этапе они себя сравнивают с собой же, но до того, как попали к нам. И с теми, кто с ними служит в той части, откуда они приехали. А под конец обучения в мозгу перещелкивает, и то, что они на самом деле будущая элита Красной армии, доходит, так сказать, до сознания. Что их не просто так называют, а так оно и есть. И начинают они себя сравнивать уже с окружающими, то есть с инструкторами. И тут внезапно оказывается, что пока они еще никто и звать их никак. Есть и те, кто ломается на самом финише. Ничего не поделаешь, как говорит Командир, искусственный отбор. – Жестоко. – Так война близко, товарищ комиссар! Глава 12 ВВС или самолетики? Часть 1. Яков 28 февраля (пятница) 1941 г. Москва. Ходынский аэродром Вместе со служебным автомобилем мягко покачиваясь на неровностях дороги, Яков ехал на Ходынский аэродром. Он сидел с закрытыми глазами и пытался поспать, но провалиться в сладкую дрему не давало чувство смутного беспокойства. Казалось бы, он добился всего, о чем мог мечтать обычный еврейский паренек из бедной семьи, да еще родившийся на задворках Европы. Революция и партия подняли его на небывалую высоту. Генерал-лейтенант авиации, дважды герой Советского Союза. Умница жена и красавица дочь. Чего еще может желать мужчина? Яков ехал на встречу со старым… А впрочем, с кем? Приятелем? Другом? Боевым товарищем? Он всегда умел слушать, и умел выделять, кого слушать нужно особенно внимательно. Поэтому, когда в Монголии к нему в штаб приехал дерзкий молодой лейтенант и привез ящик коньяка в благодарность (ну, вы же зонтик, защищающий нас от японской авиации), он его выслушал. И потом ни разу об этом не пожалел. Яков знал, что лейтенант, во-первых, возглавляет роту разведчиков и сам ходит в тыл к японцам, а во-вторых, что еще важнее, в хороших отношениях с только что назначенным командиром 57-го особого корпуса комдивом Жуковым. Яков мог бы спросить: какая может быть благодарность? Группа асов под его командованием только прилетела и еще не вступила в бой. А летчики 22-го ИАП действовали отнюдь не лучшим образом. Но Яков умел молчать так же хорошо, как и слушать. Поэтому не спросил, о чем впоследствии ни разу не пожалел. Пили умеренно. Тост за Сталина, за победу над Японией, за руководящую и направляющую роль партии, за красных соколов! А потом лейтенант начал задавать свои наивные вопросы. Сейчас-то Яков знает, что наивных вопросов у майора Самойлова не бывает. А тогда… – Давайте согласуем схему эвакуации летчиков, – как о чем-то само собой разумеющемся, предложил лейтенант, не переставая строгать ножом полоску вяленой конины – монгольского борца. – Чего? – переспросил кто-то из комэсков. – Схема, – Самойлов небрежно изобразил ножом какую-то загогулину перед лицом, – вы же будете как-то эвакуировать своих летчиков, которые попадут за линию фронта. Ну, я не знаю… Специально оборудованный самолет с медикаментами и ручным пулеметом, с укрепленным шасси, чтоб мог на неподготовленное поле сесть. И всякое такое. Вот мы, к примеру, там часто бываем, и монгольская конница, опять же, рывок может сделать, если летчик близко от границы приземлился. Надо же согласовать всё. Элементарные пароли, чтоб ваши соколы не стали в моих, переодетых японцами, разведчиков палить почем зря. Яков помнил, как во вдруг разлившейся тишине беспомощно переглядывались его товарищи, прославленные асы, а потом уставились на него. Что мог ответить заместитель командующего Военно-воздушными силами Красной армии комкор Яков Смушкевич желторотому лейтенанту из пехоты? Что руководство ВВС РККА возможность эвакуации своих сбитых товарищей не рассматривало? Что без радиосвязи это равносильно тому, чтобы иголку в стогу сена искать? Что такое не практикуется ни в одной стране мира? Сказать лейтенанту: «Ты дурак и ничего не понимаешь в авиации?» Тогда отчего так пылают уши, как будто его снова отчитывает старый рав Хаим? Яков умеет не только слушать и молчать, он умеет быстро принимать решения. Иначе не стать бы ему к настоящему моменту генерал-лейтенантом и дважды Героем истребителем. Самойлов практически сам ему и подсказал, что можно попробовать. А еще он слышал в Испании про один такой случай. Пара «курносых» отбились от врага, но один самолет получил сильные повреждения и, не дотянув до линии фронта, сел на вынужденную в поле. Второй самолет сел рядом и вывез товарища практически из-под носа у франкистов. – Это серьезная тема, Виктор, давай обсудим ее отдельно. Скажем, послезавтра? – Послезавтра не смогу, готовлю группу к рейду. Может, через недельку подскочу? – с непонятной тогда Яковом искоркой лукавства предложил командир разведчиков. – Хорошо. – Ну, за понимание, – плеснув пару капель в стакан, предложил тост гость. – А, да, вот еще что хотел спросить! Украдкой утерев пот со лба, Яков напрягся и, ожидая подвоха, посмотрел на комэсков. Интуиция его не подвела, но выручить своего командира летчики не успели, лейтенант оказался быстрее. – А почему у вас тактическое звено три, а не два самолета? Штабная палатка грохнула взрывом хохота. – Три, вообще-то, больше двух, – отсмеявшись, сказал кто-то из летчиков. – Точно! Огневая мощь на пятьдесят процентов увеличивается, как-никак, – поддержал его другой. – Да вы что? Правда? А почему тогда не четыре – две пары? Хотя нет, лучше восемь. Да? – А ну тихо! – командирский рык Якова прекратил спровоцированный лейтенантом галдеж. – Есть конкретно, что сказать в пользу двоек? – Есть-то есть, но я ж пехота, а вы, товарищи летчики, все равно все мной сказанное под сомнение возьмете. Предлагаю вам учебные бои провести – две «тройки» против трех «пар», а еще лучше четыре «тройки» против шести «двоек». Вот, а потом, когда результаты будут, я вам в письменном виде свои соображения принесу, чтоб было, так сказать, с чем сравнить. – А что! И проведем! Да, товарищи? Товарищи предсказуемо оказались не прочь провести учебные бои. Все равно нужно было продолжать заниматься «слётыванием». А тут и задача довольно любопытная. Прокричавшись, летчики (а собрались в палатке без преувеличения лучшие истребители Советского Союза) задумались. На самом деле вопрос, летать тройками или парами, не такой простой. Молодым, плохо обученным летчикам летать парами будет, пожалуй, и попроще. У всех были примеры из прошлого, когда на виражах создавались аварийные ситуации. Резкий поворот ведущего – и одному из ведомых нужно моментально сбрасывать скорость, зазевался – протаранил впереди летящий самолет. В общем, опять простой вопрос гостя заставляет задуматься над непростым ответом. – И последний вопрос можно, товарищи летчики? – Последний? Ну давай, раз последний. – А почему 22-й ИАП летает без эшелонирования по высоте? Или они потом перестраиваются, а нам просто с земли не видно? – Почему? А вот это надо, наверное, у майора Глазыкина спросить. Вот ты, лейтенант, как бы обосновал необходимость этого, значит, эшелонирования? – вывернулся Смушкевич. – Все просто, Яков Владимирович. Первое – это боевое охранение. Вот у нас на земле, грубо говоря, есть два вектора. Вперед-назад и влево-вправо. Соответственно есть боковое охранение, авангард и арьергард. У вас же в небе появляется верх-низ. Нужно ли охранение снизу, не скажу, все-таки там земля, а вот пара истребителей, висящих на триста-пятьсот метров выше основной группы, лишней точно не будет. Насколько я понимаю, в авиации высота – это скорость, а скорость – это маневр. Вот вам вторая причина – высокоскоростной резерв, который в случае необходимости сможет или сбить атаку противника, или догнать недобитка. И опять мы приходим к вопросу – «тройки» или «двойки»? Возьмем минимальную группу – два звена. Если одну «тройку» выше отправить, это группу надвое делить выходит. А если две пары – основная группа, а пара – на эшелон выше? – Понял я твою мысль, Виктор. Предлагаю через неделю, как приедешь, так все три вопроса и обсудить. Неделю использовали с толком. Успели до хрипоты обсудить в узком кругу, а потом и провести показательные бои. Сначала шесть на шесть. Результат первого боя сочли случайным, переиграли. Потом перетасовали экипажи и снова переиграли. Переругались. Повторили. Задумались. Одинаковые самолеты, примерно равные по мастерству пилоты, бои проходили по одному сценарию. Пока одна пара противостояла одной «тройке», две пары разбирали вторую «тройку», а потом накидывались на оставшихся. Выяснился неприятный момент: звено из трех самолетов подавляющего преимущества над парой не имело. А вот две «двойки» над звеном из трех самолетов имели. Решили, что «шестерками» не воюют. Надо проверить хотя бы на эскадрильях, но так как пятнадцать на два не делится, то пусть будет шесть «троек» против девяти «двоек», и, если хотят, пусть применяют свое «эшелонирование по высоте». «Тройки» проиграли прямо-таки с неприличным счетом. Решили, потому что не были знакомы с тактикой «двоек»: надо обсудить, а потом переиграть. Переиграли. «Тройки» бились, как звери, не жалея себя. В итоге две машины при маневрирование столкнулись в небе. Хорошо хоть летчики живы остались. Штерн, разумеется, вставил всем двухведерную клизму скипидара с патефонными иголками и запретил всякие эксперименты. Командир 22-го ИАП каким-то чудом отделался строжайшим выговором и чуть ли не заикался, когда при нем упоминали о лейтенанте Самойлове. А летчики разделились на два лагеря: условно говоря, «уставщиков», считавших, что начальству видней и летать нужно, как в уставе прописано, и «новаторов», считающих, что будущее за звеном из двух пар самолетов. Но если в мирное время два разбитых самолета – это грандиозное ЧП, то на войне совсем другой счет. Тот же 22-й истребительный за два дня воздушных боев -27–28 мая потерял 15 самолетов и 11 летчиков, в том числе одного майора. Яков дал негласное указание «своей группе» взлетать тройками, а в небе уже перестраиваться парами. Неизвестно, получилось бы такое, будь под его командованием обычная часть с большим количеством «зеленых» летчиков, но для опытных пилотов, многие из которых воевали еще в Испании, это труда не составило. Эшелонирование по высоте тоже сочли интересной идеей, требующей проверки в реальных боях. А создать службу эвакуации – на это запрета не было, да и запретить такое было бы крайне неправильно политически. Яков вспоминал, для удобства загибая в уме пальцы. Эвакуация. За время, проведенное в Монголии, ничего толком сделать не успели, да и не до этого было, воевали. Но двух летчиков, пожалуй, Самойлов может на свой счет записать. Первый и, кстати, не единственный случай, когда совсем молодой летчик не растерялся, сел рядом с подбитым самолетом ведущего и вывез командира. А потом и машину посадил удачно, даже не поцарапал. Вручая медаль «За отвагу», командир части задал вопрос: «Как не испугался-то?» Младший лейтенант, помнится, ответил: «Так мы же этот момент прорабатывали. Условия почти идеальные, поле ровное, неприятеля в воздухе нет». Тогда командир полка, наверное, зря сказал: «Собьешь хоть одного – лейтенанта получишь». У Якова хорошая память, он помнит, что летчик (а вот фамилия-то, к сожалению, затерялась во времени) своего японца сбил. Но лейтенанта так и не получил, не успел, сам погиб на следующий день. Второй случай еще проще. Летчик из его группы на парашюте приземлился почти на линии фронта, так монгольские конники не мешкая рванули к нему, отогнали с десяток япошек, бросили в седло и вернулись. Почему бросились за летчиком? Так Алтан Бургэд попросил. Кто? Друг монгольского народа и лично товарища Чойбалсана, командир разведчиков, лейтенант Самойлов. Золотой Беркут! Да, еще до ранения и страхолюдной татуировки во всю спину, монголы дали лейтенанту прозвище Беркут. Потом, конечно, его так звать перестали, вообще старались не упоминать его имя, а при необходимости говорили о лейтенанте в третьем лице. Что с них взять, дикий народ, опасались, что в теле лейтенанта мог поселиться демон. Второй палец. Какой эффект был от полетов парами? Привести какие-то конкретные цифры вряд ли получится. Но его парням летать «двойками» понравилось. Легче. А в ходе боев всплыли еще два интересных обстоятельства. Если летают опытные летчики, то две «двойки» становятся по-настоящему эффективной тактической единицей. Ведущие сначала договариваются между собой, отрабатывая типовые схемы боя «пешим по лётному», а потом так же на земле разбирали предстоящие бои с ведомыми.