– Подполковник Апсин Иван Карлович, лейтенант уже сказал, мы из Главного автобронетанкового управления. Вот мои документы. Главной чертой характера товарища Апсина, пожалуй, была осторожность. Родился Иван Карлович в семье обрусевшего немца. В 1914 году окончил престижный Рижский политехнический институт, выпускники которого получали особый статус и даже не подлежали призыву в армию. Очень скоро инженер Апсин, приехавший покорять столицу, понял, что человеку его кровей, без поддержки родни или без высокопоставленного покровителя, отведена ниша низкооплачиваемой и грязной работы. Конечно, его уровень жизни нельзя было сравнивать с уровнем жизни даже высококвалифицированного рабочего, но путь наверх ему был практически закрыт. На этой почве Иван Карлович сблизился с эсерами, но из врожденной осторожности февральскую буржуазную революцию встретил в качестве сочувствующего. Его участие в делах партии ограничилось работой технического консультанта в газете «Дело народа». Устав от царившей в стране свергнувшей царизм анархии, товарищ Апсин в начале октября 1917 года примкнул к партии большевиков, увидев в них шанс не только для России, но и для себя лично. При том инженерном голоде, что наблюдался в стране, Иван Карлович без труда устроился на хорошую должность в петроградском «Горводоканале». Где и проработал до 1923 года, обеспечивая петроградцев питьевой водой. А потом закончилась Гражданская война, уже можно было не опасаться отправки на фронт, и товарищ Апсин плавненько перешел на военную службу. В чинах из-за своей осторожности рос не быстро, зато в свое время не рискнул примкнуть ни к троцкистам, ни позднее к правому блоку Каменева – Зиновьева – Бухарина. К началу 1941 года рост Красной армии, можно сказать, естественным путем привел инженера Апсина на должность заместителя начальника одного из управлений ГАБТУ в звании подполковника. Подполковник Апсин был хорошим инженером и администратором, да и в ведомственных интригах чувствовал себя как рыба в воде. Но увидев несколько минут назад невероятно быструю расправу над капитаном Геладзе, он просто впал в ступор. Капитан был злопамятным и мстительным человеком. Имел множество непонятных знакомств и несколько племянников, непонятно где работающих, но которые не стеснялись постоянно приходить к нему на службу и подолгу что-то обсуждать на своем языке. Иван Карлович доподлинно знал как минимум о двух случаях, когда Геладзе «съел» сотрудников управления. И самое главное, почему с молодым капитаном старались «дружить», ходили слухи, что он родственник товарища Сталина по материнской линии. И сейчас подполковник, а по сути военспец 1-го ранга Апсин не собирался ни спорить, ни тем более высказывать какие-либо претензии. Все-таки он был и умнее, и значительно опытнее заносчивого грузина. Ругаться с людьми, один из которых без раздумий высадил пулеметную очередь по капитану РККА, это будет даже не глупость, а форменное безумие. А вот когда они отсюда вырвутся и вернутся в Москву, тогда и покажет Иван Карлович этим солдафонам стоеросовым, как под стволами товарища подполковника держать. Да и Геладзе это так не оставит, этому в маске уж точно трибунал гарантирован. Хотя, чего уж себя обманывать, смотреть, как этот боров на земле лежит, в снег мордой уткнувшись, одно удовольствие, аж самому пнуть захотелось. Жаль, нельзя. – И что вы тут делаете, товарищ подполковник? – Барс протянул документы, одновременно с легкой брезгливостью посмотрев на старающегося встать капитана. – Инспекционная поездка. К нам поступили сведения, что тут бронетехнику ремонтируют. – Ясно. Ну, так-то мы не против, согласовывайте с нашим командованием и приезжайте. А то у нас тут склады вещевого довольствия. Сами понимаете, материальные ценности требуют строгого учета и контроля. – Понимаю. «Понимаю, что ты меня послал и отговорку придумал, даже не заботясь о том, чтобы она звучала правдоподобно». – Конечно, понимаю. Взгляд капитана Геладзе, вставшего наконец-то на ноги, сфокусировался на своем подполковнике, спокойно разговаривающем с командиром чужаков. Тонкая плотина страха, удерживающая Геладзе от необдуманных поступков, рухнула, и только что пережитое унижение, помноженное на привычку к вседозволенности, затопило его сознание, смывая остатки здравого смысла. – Суки! Бараны безмозглые! Ты знаешь, кого ты тронул, ишак тебя нюхал! Всех в лагерях сгною! Все, суки, сдохнете! Барс чуть повел рукой, останавливая Казака, и с недоумением посмотрел на подполковника, как бы спрашивая: он действительно слышит то, что слышит? В ответ Апсин только скривился, злясь про себя на тупость сослуживца и не представляя, как он должен реагировать, если капитана сейчас начнут бить. – Что молчишь, язык в жопу засунул, набичвари![42] – от злости Геладзе частично перешел на родной язык. – Сдохнешь в лагере, а я на твоей обоссанной могиле, – толстяк заколыхал бедрами, – шени дэда мутели шевеци![43] Последнюю фразу Апсин не понял, зато, можно сказать, седалищным нервом ощутил опасность. Губы стоящего перед ним командира, казалось, сами собой раздвинулись, отчего на лице появилось какое-то гротескное подобие улыбки, а сам он переступил с ноги на ногу. И от этого совсем незначительного движения спина подполковника почему-то покрылась липким потом. «Жопа», – подытожил ситуацию Иван Карлович. «Жопа», – понял лейтенант Воронов и испугался. Если до этого караульные, можно сказать, демонстрировали решительность в ответ на хамство капитана и ни в кого стрелять на поражение не собирались, то сейчас все изменилось. В отличие от подполковника, лейтенант, успевший повоевать в Испании и потерявший шпалы из-за банальной любви к алкоголю, увидел и то, что все без исключения вышедшие из ворот чуть сместились, чтобы не перекрывать друг другу сектора обстрела, и чуть расслабленные позы, говорящие о немалом опыте. Но главное, он увидел, как изменились, закаменели лица. Группа, а за исключением, пожалуй, политработника, это была именно слаженная группа, приготовилась к боестолкновению, да и не особо-то это скрывала. Их командир сделал полшажка влево, прикрывшись от лейтенанта товарищем подполковником, и сейчас упорно сверлил взглядом землю под ногами Воронова, безошибочно выделив его как самого опасного противника. В голове лейтенанта с бешеной скоростью понеслись мысли, в попытке предугадать дальнейшие события. Сейчас они будут брать капитана и готовы порвать любого, кто им помешает. Или не готовы? Но проверять, рискуя своими бойцами из-за толстого мудака, Воронову очень не хотелось. Как поступит подполковник? Он понимает, что три пулемета покрошат их всех в несколько секунд? А еще важнее, этот капитан Октябрьский понимает, что один выстрел на поражение – и трибунал? Понимает, что даже положи он тут всех и закопай, это ничего не изменит? Что делать? Притвориться тупым и ждать приказа Апсина, надеясь, что у него хватит ума ничего необратимого не приказать? Или что?.. От дальнейших раздумий Воронова спас командир «склада» капитан Октябрьский. – По законам Союза Советских Социалистических Республик осудить гражданина и назначить ему меру пресечения в виде лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях[44] может лишь государство в лице его судебных органов, и никто более. Я прав, товарищ подполковник? – Э-э… – Апсин опешил. Он, как опытный интриган, прекрасно знал, что слово может быть опаснее пули. И сейчас что получается: капитан не собирается бить Геладзе, а хочет «раскрутить» его за антисоветские высказывания? Фраза построена так, что не согласиться невозможно. «Но ведь согласие будет автоматически означать, он я согласен с тем, что Геладзе виноват? Или потом все можно будет отыграть назад? Мое слово против их. А что лейтенант, как там его, Воронцов, кажется? Он подтвердит “правильную” версию? Не факт. А не проще слить грузина? Подсидит ведь, сучонок. А эти ребята, судя по всему, серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Пулеметы – это игрушки для только что выпустившихся лейтенантов, а вот перо и бумага – оружие действительно серьезных людей». – Абсолютно правы, товарищ капитан. Но товарищ Геладзе ничего такого не имел в виду. Он грузин, родом из города Гори, слышали, думаю, про этот город. Русский язык не родной, поэтому некоторые моменты могут ускользать от правильного понимания. – Скажите, товарищ Апсин, вы ведь инженер с большим опытом работы? Следите за техническими новшествами? – неожиданно вступил в беседу второй пятнистый. – Опыт работы, как вы выразились, молодой человек, поболее двадцати лет будет. К чему такой вопрос? – Ай, что вы с ними разговариваете, Иван Карлович! Сейчас я сделаю всего один телефонный звонок, и эти ишаки на коленях будут извиняться перед нами. Имеющий менее чувствительную пятую точку, чем начальник, капитан все же почувствовал изменения в обстановке, и мало того что сбавил тон, так еще и обратился к подполковнику Апсину на вы, что в последнее время случалось чрезвычайно редко. Чуть заметное движение головой, сделанное командиром «кладовщиков», Воронов заметил только потому, что все это время во все глаза смотрел на него. Практически одновременно с этим караульный с автоматом сделал скользящий шаг к Геладзе и наотмашь ударил его костяшками пальцев по горлу. Толстяк захрипел и, схватившись за горло, бухнулся на колени. – Рот откроешь, когда спросят. – Часовой сплюнул и, преодолевая желание пнуть капитана, отступил на шаг в сторону. – Извините, – снова переключил внимание на себя второй пятнистый с поразительно светлыми голубыми глазами. – Забыл представиться: лейтенант государственной безопасности, – голубоглазый поднес красную книжечку к глазам Апсина, – Макаров Михаил Тимофеевич. Так вот, товарищ подполковник, к чему вопрос. Слышали ли вы о таком звукозаписывающем аппарате, как магнитофон? – Звукозаписывающем? – Точно. Записывает звуки, слова, предложения. И антисоветские высказывания тоже записывает. На магнитную ленту, так что в любой момент воспроизвести можно; по смыслу тот же патефон, но только более совершенный. – И он у вас, конечно, есть? – Конечно. Предлагаю пройти в караульное помещение, и там мы вам включим запись. Сами еще раз услышите все, что сказал этот субчик, – лейтенант госбезопасности небрежно кивнул в сторону застывшего с вытаращенными глазами Геладзе, до которого начала доходить вся серьезность ситуации. Апсин заколебался, но инженер победил чиновника, и в сопровождении лейтенанта от безопасности ему дали послушать все, что наговорил капитан Геладзе. Прослушав запись, подполковник, пораженный не столько словами своего подчиненного, сколько наличием такой аппаратуры, скрепя сердце дал согласие на задержание Геладзе. После того как делегация гостей, «потеряв» одного члена, отбыла восвояси, Барс, отмахнувшись от попытки Казака объяснить ситуацию, мысленно схватился за голову – ситуация оказалась патовая. Без сомнения, товарищ Апсин сейчас на всех парах мчится в Москву на доклад к начальнику ГАБТУ генерал-лейтенанту Федоренко. Где сразу по приезде и выдаст свою версию событий. А вот что делать с Геладзе, Барс не знал. Для ареста капитана РККА нужно получить санкцию прокурора округа по согласованию с наркомом обороны[45]. И капитан Октябрьский сильно сомневался, что ее дадут из-за одного мата, пусть даже задержанный и ругался на грузинском языке. – Илья! Звони на радиоузел, бегом! «Молния» Командиру! Барс в очередной раз отметил дальновидность Командира, который предполагал возникновение такой ситуации. На память пришли слова, сказанные Командиром за день до отъезда Барса на новое место. «Подмосковье не наша глушь, под боком у тебя столица, там десятки различных ведомств, и у всех свои интересы. Случайно заденешь кого-то или намеренно захочет кто нас проверить на вшивость, а там люди десятилетиями оттачивали навыки крючкотворства и подковерной борьбы. Сам понимаешь, в борьбе ведомств какой-нить толстозадый бюрократ тебе сто очков форы даст, а потом еще и прав окажется. Поэтому прикинем самые вероятные ситуации и составим тебе инструкцию, но самое главное, запомни: как какие непонятки, сразу радируешь мне». Только вот ни Командир, ни Барс не просчитывали ситуацию, когда соприкосновение с другим ведомством чуть не вылилось в реальное боестолкновение, да еще с захватом «пленного». Теперь, выходит, как на войне? ГАБТУ такая сила, что вполне может поставить крест не только на его, капитана Октябрьского, карьере, но и на всей бригаде? Или не может? Чья возьмет: обычного генерал-лейтенанта или уникального, а по-другому не скажешь, майора? ГАБТУ или первая, а если «танкисты» возьмут верх, то и единственная, бригада разведчиков-диверсантов? Ай! Кто не рискует! Капитан рывком распахнул дверь и выскочил на улицу, к своим бойцам. Те, окружив Геладзе, почесывали кулаки и скрипели зубами, но от активных действий воздерживались. Чуть в стороне от остальных стоял лейтенант Макаров, и по его крайне задумчивому виду было похоже, что он также не знал, что дальше делать с задержанным капитаном. Впрочем, если бы не его вмешательство, вообще неизвестно, чем бы дело закончилось. Мордобоем или чем похуже? А по грузину видно, мерзкий тип, отпускать его нельзя, да и подпол чуть ли не в открытую пугал, что с его подчиненным связываться себе дороже выйдет. Так что семь бед – один ответ, а от ответственности капитан Октябрьский никогда не бегал. – Илья, ты чего здесь забыл? Бегом на пост! А ты, Муха, – Барс обратился к одному из стоящих поблизости бойцов, – лётом к Задире на псарню, как раз успеешь его предупредить, чтоб собак не кормил. Оба лейтенанта – и старший Донских, и стоящий на страже государственной безопасности Макаров – немного прихренели, но смогли удержаться от готовых слететь с языка вопросов. – На псарню? – брови политработника взлетели вверх. Казак споткнулся и, оказавшись за спиной Геладзе, сделал комиссару страшные глаза. – Ну а зачем он нам? – Барс сплюнул под ноги толстяку. – Скажем, сам рванул, дурашка, и случайно у клеток оказался. А собачки вырвались, какой с них спрос. Влепим Задире четыре наряда вне очереди, а потом отпуск домой дадим. – А что, правильно! А то следователь приедет, и начнется волокита. А так труп предъявим – хочет, Тумана, хочет, Шарика пусть допрашивает. – Да он только обрадуется, акт о несчастном случае подпишет, даже не читая, – подключился к обсуждению Макаров. – Слышал, толстый, – Казак с кажущейся небрежностью заехал локтем в печень Геладзе, – пара минут у тебя осталась; если верующий, молись. Капитан от удара скособочился, а лицо, по которому уже текли крупные капли пота, на глазах посерело. – Может, ему морфина вколоть пару кубов? Мы же не звери, – спросил комиссар, с жалостью посмотрев на оплывшего «танкиста». – А если вскрытие, вы подумали? Пусть потерпит, там делов-то на один чих. Так, мило болтая и практически таща грузина под руки, компания успела пройти еще несколько сотен метров. А потом из-за угла раздался леденящий душу вой. Толстяк дернулся, пытаясь отскочить назад, и забился в руках держащих его командиров, бешено мотая головой. – Да что ты уперся-то! Почти дошли. – Казак взял Геладзе за шиворот и дернул вперед. Увы, этим он добился только того, что капитан завалился грудью на снег. А через несколько секунд, едва Геладзе успел приподнять голову над землей, на него, захлебываясь лаем, бросилась собака. Огромный темный комок шерсти, вывалив язык и брызгая слюной, несся прямо на Отара, закрывая собой небо, и капитан, не выдержав, закричал. – А-а-а! Скажу! Всё скажу! Уже через час гражданин Геладзе заканчивал давать показания о своей, мягко говоря, преступной деятельности. Когда лейтенант Макаров осознал, что ему говорит задержанный, волосы на его голове встали дыбом. Выходило, что в Москве и области действовала не просто сплоченная банда, а целое криминальное сообщество, образованное по национальному признаку. Еще больше изумляло, что преступники занимались не банальным грабежом и разбоем, а хищением государственного имущества с последующей его реализацией. Если верить Геладзе, бандитам удалось наладить сбыт похищенных товаров не только через спекулянтов и колхозные рынки, но и склонить к преступной деятельности нескольких директоров советских магазинов.