Пользуясь тем, что трактир не переполнен, я устроилась на столе, поставив ноги на сиденье ближайшего стула. Евласия такое вопиющее поведение раздражало, а мне только того и было надо. Ведь для того и существуют демоны, чтобы бесить священников, разве не так? Быть может, таким завуалированным протестом и следовало ограничиться, но, увы, с границами у демонов тоже не все ладно. Иными словами, я не удержалась. – То есть, по вашей версии, принц сам изгнал первых людей из рая? Волосатый нарочито окинул меня с головы до ног презрительным взглядом (дескать, чего можно ожидать от женщины, порочной по определению, да к тому же еще и не умеющей вести себя в приличном обществе), после чего снисходительно произнес: – Истинно так, по моей версии и по всем прочим. Каждый, кто знает буквы, читал об этом в святых книгах. – Буквы – это большая сила, – покивала я. Варда неуверенно хихикнула. Даже те посетители, что не уделяли должного внимания проповеди, теперь поднимали головы. В «Ковчеге» меня знали весьма неплохо, и потому догадывались, что дискуссия может стать интересной. Эйтан тоже повернулся и теперь буравил меня напряженным взглядом. Разумеется, это меня не остановило, а, напротив, раззадорило. – Позвольте глупой женщине задать еще один вопрос. По-вашему выходит, что принц жесток? – С какой стати ты так решила? – напрягся Волосатый. Конечно, он был самым высокопоставленным из присутствующих, к тому же единственным святым, и все же ему совсем не хотелось быть пойманным при свидетелях на богохульстве. – Ну как же. Он изгнал из райского сада людей, не знавших другого дома, только за то, что они съели какое-то неправильное яблоко? Ну, ошиблись, с кем не бывает? На первый раз можно же и не так люто с ними обойтись? – Принц суров, но справедлив. – Евласий полностью восстановил самообладание и снова говорил снисходительным тоном. – Тех, кто идет против его слова, он карает быстро и беспощадно. Внезапно и, может быть, впервые в жизни я испытала сочувствие к принцу. Ни демоны, ни даже сам князь Тьмы не испортят его репутацию так, как это сделают человеческие священнослужители. – А зачем Ева вкусила запретный плод? – не переставала занудствовать я. – Ее совратил князь, принявший облик змея. – Ну, это понятно, – отмахнулась я. – Обвинять других в собственных поступках – неотъемлемая часть человеческой природы. А все почему? Если уж взялись за яблоко, то надо было доесть до конца. А так остановились на полдороге – теперь тысячелетиями мучаются, опыт накапливают. – Что ты несешь, женщина? Было очевидно, что терпению «святого» настал предел. – А то, что никто никого и ниоткуда не изгонял, – отчеканила я, разом перестав изображать из себя деревенскую дурочку. Вопреки ожиданиям, оспорил мои слова не священнослужитель, а мельник. – Так что же мы, выходит, в раю живем? – хохотнул он. Правда, тут же слегка пригнул голову и опасливо покосился на Волосатого: не стоит намекать при власть имущих, что жизнь в Торнфолке не вполне райская. Церковник, впрочем, этот нюанс не заметил или сделал вид, что не заметил. Зато выжидательно поглядел на меня, дескать, что же ты, отвечай! – Конечно же, нет! – отозвалась я, внутренне дрогнув от одного лишь предположения. – Люди ушли оттуда в незапамятные времена. Вот только их никто не прогонял. – Каким же дураком надо быть, чтобы самому уйти из рая! – не поверил мельник. – Вот именно! – азартно воскликнула я, ловя его на слове. – Как раз дурак-то и не уйдет! Итак, что мы имеем? – повернулась я к другим слушателям. Кто-то взирал на меня с неодобрением, кто-то, наоборот, с затаенным восторгом, но большинство – просто с любопытством. – Первые люди вкушают яблоко и после этого оказываются за пределами рая. Что же это за странный фрукт? И фрукт ли? Ведь мы знаем, что буква – это символ, равно как и многие истории, этими буквами записанные. Кто помнит, с какого дерева был плод? – Дерево познания добра и зла, – моментально ответил писарь, который не прочь был похвастаться собственной грамотностью, а заодно и отличной памятью. Евласий одобрительно кивнул. – Точно! – похвалила я. – А что такое добро и зло? Заголосили, по-моему, все сразу: люди перешептывались, спорили, гадали, к чему я клоню. – На этот счет все написано в великих книгах, – строго заявил Волосатый, пресекая на корню самую возможность полета фантазии. – Отлично. – Я вовсе не собиралась спорить. – В таком случае, убийство – это грех? – Конечно! – утвердительно кивнул священник. – Оно упоминается в перечне смертных грехов, самых страшных. – Хорошо, – вновь согласилась я. – А когда волк убивает зайца, это грех? Вот тут в зале поднялся настоящий шум. Кричали все одновременно. – Да! – Нет! – Убийство – оно убийство и есть, неважно, человек или волк! – Волк убивает не от злости, а чтобы поесть! Это не считается! Евласию не сразу удалось перекрыть общий гомон. Но голос у него, как я уже упоминала, был зычный, а опыт, судя по всему, богатый. – И на это есть ответ в святых книгах, – торжественно объявил он. – Заповеди написаны только для людей. «Не убий» – одна из них. Стало быть, на зверей сей закон не распространяется. Он торжествующе посмотрел на меня, дескать, вот видишь, как истинно верующий человек щелкает все твои «сложные вопросы». – На зверей не распространяется, – подтвердила я. – И вот что интересно: заповеди впервые упоминаются в святых книгах уже после изгнания из райского сада. То есть сначала для человека их не существовало. Точно так же, как и для волков. – Потому что первые люди были идеальны сами по себе, – вытянул узловатый указательный палец священник. – Однако же яблока вкусили, – напомнила я. – А что вы, святой отец, скажете насчет чревоугодия? Грех это? – Понятное дело, грех, – важно кивнул он. – А для собаки, которая клянчит у хозяина вкусно пахнущую кость? Есть у кого-нибудь собаки? – повернулась к другим посетителям я. И, неожиданно для самой себя, заметила, что зал наполнился до предела. Некоторым уже не нашлось сидячих мест, и люди просто стояли, опираясь руками о спинки стульев и края столов. – Есть! Есть! Человек восемь замахали руками. – И как? Грешны они? – полюбопытствовала я. – Да из сплошных грехов состоят, заразы! – выкрикнул какой-то смешливый парень. – Но мы их за это и любим. – Собака не знает, что грешно, а что нет, – вступился за свою любимицу его сосед. – Вот! – воскликнула я с таким видом, будто готова была его расцеловать. – Не знает. Понятия добра и зла не заложены в природе. Растения, насекомые, птицы, звери, представления не имеют, что это такое. Они просто живут так, как живется. Если добудут вкусную пищу, поедят. Если для этого надо убить, убьют. Если кто-то приблизится к их детенышам, порвут на части – и угрызений совести не испытают. То ли дело люди. – Я изобразила крайне взволнованное лицо. – Правильно я поступил или нет? Имел ли право насладиться сочным мясом, или меня за это отправят в ад? А если солгал? А если солгал, но во благо? А если убил, но защищаясь? Зал притих. Одни слушали, посерьезнев, другие со смешками, но эти смешки свидетельствовали о том, что люди узнавали в моих описаниях себя. – Допустим, первый человек, ступавший по земле, был таким же, как животные. – Я постепенно начинала закругляться. – Не знал, что хорошо, а что плохо. Действовал так, как велели инстинкты. Ел, пил, гулял и просто наслаждался жизнью, как наслаждается пес, живущий у добрых хозяев. Но что-то изменилось. Говоря на языке символов – он вкусил от дерева познания добра и зла. Шагнул вперед, за пределы того, что доступно зверям и птицам. И осознал, что мир в тысячу раз сложнее. Там, где раньше все было предельно просто: бери да делай, как хочется, теперь пришлось спрашивать себя: «А как будет правильно?» Вместо того чтобы слепо следовать инстинктам, человеку приходится принимать миллионы решений. Потому что теперь он знает, что в мире есть добро и зло. Хорошо ли это? Решайте сами. Трудно ли? Конечно же, трудно. Никто не изгонял человека из рая, – подвела итог я. – Человек просто перестал ощущать себя в раю. Потому что жизнь того, кто постоянно принимает решения, слишком сложна для мифа об идеальном месте и абсолютном счастье. Волосатый встал, с шумом отодвинув стул, и сразу стало видно, насколько мало его фигура подходит для скромного служителя принца. Для рыцаря такие параметры были бы значительно более уместны. – Да кто ты такая, чтобы оспаривать написанное в великих книгах?! – возмущенно взревел он. «Я – именно та, кому положено подобное оспаривать», – подумала я, но вслух произнесла совсем другое. – О, я всего лишь простая неразумная женщина! – Я скромно улыбнулась и опустила долу глаза. – Не обращайте на меня внимания, святой отец! Евласий не успел придумать ответ на столь провокативную капитуляцию, а хорошо знавшие меня посетители – недоверчиво посмеяться. Агна изо всех сил подавала мне знаки, и, извинившись перед церковником за вынужденный уход, я вслед за монашкой поднялась в нашу общую комнату. Как вскоре выяснилось, здесь нас уже поджидал Эйтан. – Ну, что еще стряслось? – не слишком довольно поинтересовалась я. В душе зрело подозрение, что Агна собирается отчитать меня за неуважение к церковнику, и я уже настроилась дать достойный отпор, но услышала нечто совершенно неожиданное. – Я была в храме, – принялась объяснять монашка, тяжело дыша, будто бежала всю дорогу до «Ковчега». – С чем тебя и поздравляю, – проворчала я, но соседка по комнате драматично замахала рукой, призывая к молчанию. Я демонстративно пожала плечами, но подчинилась, невольно заинтригованная: вид у Агны был такой, словно и вправду случилось нечто из ряда вон выходящее. – Я увидела там животное. Необычное. Похоже на крысу, но только не серое, а угольно-черное, и хвост не голый, а пушистый. – А-а-а, это притт! – протянула я. – Ничего удивительного: в ваши края вся нечисть сбегается. Это из-за магического фона, который создавало озеро. Не переживай, притты совершенно безобидны. Князь создал их потехи ради, чтобы поглумиться над праведниками. Зверюшки бегают по храму и цапают их за ноги, чтобы отвлечь от молитвы. Изгонять их не собираюсь, мне и без этого есть чем заняться! – предупредила я, видя, что монашка собирается сказать что-то еще. Говорить Агна действительно продолжила, но о другом. – Эта крыса, то есть притт, выскочил из храма, и я за ним побежала! – выпалила она. – Зачем?! – с равным недоумением вопросили мы с Эйтаном. – Любопытно же! И потом вы не думайте, у меня фляга со святой водой была, я ее даже приготовила на всякий случай.