— Показывай! — обратился на кижанском к бриминцу Барсов, и тот повёл нас к коттеджу. Дверь в доме была сломана, пол истоптан армейскими ботинками, повсюду бутылки из-под алкоголя, шприцы и другой мусор. Северяне устроили здесь притон, пока гасились в посёлке. Мне не нравилось то, что я видел, потому что понимал, что делают на таких "вечеринках" с женщинами. А когда я увидел кофту сестры, валявшуюся на полу, меня заколотило. Бриминец остановился у крышки в полу, ведущей в подпол. Овчарки заскулили, а потом залаяли. Я дёрнулся к подполу, но Димон преградил мне дорогу. — Мы сами, Грэй! Осади! Дыши, Серёга! Когда их вытащили из подпола — Олэську и ещё одну девчонку, кровь застыла в жилах, и не только у меня. На обнажённых телах несчастных не было живого места от синяков. Олэська была ещё жива, второй девушке повезло меньше. И вдруг я понял, что этот бриминец, именно этот пидорас, сделал это с моей сестрой. А потом просто скинул её изуродованное тело в подпол, как отработанный материал. Именно поэтому он сейчас здесь. Кудряшов об этом знал и Барсов тоже. Глаза бриминца бегали от меня к Олэське и обратно. Они были полны ужаса, но не раскаяния. Мы с сестрой были очень похожи, вот почему он меня панически боялся всю дорогу. И правильно делал. Было бы у меня какое-то оружие, хотя бы нож, я убил бы бриминца быстро. Непреодолимое желание разорвать это животное на куски швырнуло меня к нему. Всё произошло мгновенно. Остальные были слишком заняты, суетясь вокруг растерзанных девчонок. С диким рёвом я повалил бриминца на пол и вцепился ему в глотку. Задушить хотел или голову отровать — даже не знаю. Он захрипел, задёргался подо мной. — Капитан! Котов, блять! Ты чё творишь? — истошно заорал Барсов. Он попытался оттащить меня от бриминца, колотил меня и толкал. Это было бесполезно. Я совсем ничего не чувствовал. Вцепился намертво, не слышал и не видел ничего вокруг. Только выпученные глаза животного и хруст кадыка под моими пальцами. Лишь когда тёплая кровь бриминца потекла из его разорванной шеи, я разжал пальцы, и Барсову удалось оттащить меня от хрипящего, захлёбывающегося собственной кровью бриминца. Кроме Барсова меня никто не пытался остановить. Они были солидарны со мной, хоть и молчали. Медики повезли Олэську в городскую больницу. Военным в городе, занятом северянами, показываться было опасно, но я всё равно умолял Барсова отпустить меня с медиками. — Без тебя разберутся! — отрезал он и приказал всем возвращаться в лагерь. — Я что теперь Кудряшову за бриминца докладывать буду? — сокрушался капитан на обратном пути. В автобусе он сидел рядом со мной, как будто боялся теперь любого моего движения.— Ты зачем его убил, гандон? — Доложи, что мне похуй! Меня всё ещё трясло. Я как бы не рассчитывал на сострадание или понимание Барсова, поэтому мне было реально всё равно, что он там доложит своему генералу. Я был настолько потрясён тем, что случилось с моей сестрёнкой, что на себя самого мне не было плевать. Я впал в такое горе, какого мне ещё не доводилось испытывать. Я только на днях родителей потерял и почти всех своих бойцов, но и тогда мне не было так плохо, как сейчас. — Ты мне не дерзи, капитан! Пацанов своих пожалей, если себя не жалко! Вы пока что такие же военнопленные, как и северяне! В этом Барсов был прав. Но разве думал я о чём-то ещё, кроме того, что только что пережил? Как будто Барсов не человек. Неужели у него нет сестры, жены, матери? Что он до меня доебался? — Передай своему генералу, — подал голос Алексеев. — Что его пацанам тоже похуй! — Посмотрим, как вы запоёте, похуисты долбанные, недобитки кижанские! — пригрозил нам ещё раз Барсов и наконец-то оставил меня в покое. Глава 32. Сергей По возвращении в лагерь берлессов я впал в какой-то депресняк. Спать я и раньше не мог, а теперь у меня ко всему прочему пропал аппетит. За двое суток я впихнул в себя от силы несколько ложек еды. Меня тошнило от всего, от себя самого. Мои пацаны смотрели на меня с жалостью, пытались разговорить меня, приободрить, но я был глух и слеп ко всему происходящему. Лежал в углу КАМАЗа, отвернувшись к борту, пока меня не вызвал к себе Кудряшов. Он снова предложил мне кофе, как и в то утро, но я отказался. На столе генерала точно так же лежала видеокамера. — Вы знаете, что с моей сестрой? — это всё, что меня интересовало в данный момент. — Да. Она пришла в себя, идёт на поправку. С ней работает психолог. Мне жаль, что так вышло, Серёжа. Ты как сам? — Хорошо. Что ещё я мог ему ответить? Генерал немного помолчал. Я ждал того, что он ещё мне скажет. Не просто так же он вызвал меня? — Неплохой ты мужик, Котов, ответственный, смелый. Нам нужны такие люди. — Что вы имеете в виду? — Я могу переправить твою сестрёнку в Берлессию. У нас хорошая медицина. У нас безопасно. А вас я могу отпустить, и вы снова станете ополченцами. Как тебе такой расклад, Серёжа? Кудряшову что-то было нужно от меня. Иначе с чего такая щедрость? Мне только нужно было спросить цену этого удовольствия.